Моя жизнь любит тебя

На самом деле ведь у него не было и одной нормальной минуты, чтоб попытаться стать ей лучшим другом, ни мгновения, чтоб любовником, и ни единого разговора, чтобы после остаться в ней неугасаемым следом словно Первая мировая. ㅤㅤㅤㅤㅤПросто ни шанса. ㅤㅤㅤㅤㅤСовсем. ㅤㅤㅤㅤㅤКогда они познакомились, воздух вокруг пах паленой водкой и абсентом; он сочился из всех углов бара-на-нейтралке и голову кружил, будто на эльфийских эфирах. У Карлы же константой были до невозможности тёплые глаза в этой жуткой поволоке люминесцентных ламп и улыбка в противовес — как яркая вспышка из тягучих капель темного шоколада, липкая, затягивающая а-ля контрастный дух в засушливой пустыне. Позже выяснилось, шоколад ее был с мятой. Свежей, бодрящей, с нотами спрайта да рома. Как в общем-то и губы. ㅤㅤㅤㅤㅤОна вообще-то поцеловала его первая. Накинулась, как шальная пуля, когда Саму опрокинул очередной цветастый шот посреди вереницы ночных клубов Большого яблока; схватила уверенно за лацканы очередной кожаной куртки, подаренной братом, и будто бы с животной яростью вгрызлась в мужские губы, властвуя и уничтожая. Она оттолкнула его в следующую секунду, засмеявшись дрянной девчонкой, похлопала обескураженного Гарсию по щеке, одну ногу кладя ему на колени, и ребята весело сказали: «знакомься, это Карла Розон Калеруега». ㅤㅤㅤㅤㅤ— Самуэль. — прохрипел он, заворожённо глядя прямо на нее, не отрываясь. ㅤㅤㅤㅤㅤ— Са-му-эээль. — блондинка же повторила елейно, словно лаская. ㅤㅤㅤㅤㅤКогда они познакомились в ту самую ночь Маркиза было только двадцать: дерзкая, горячая, энергия из неё фонтаном била, она танцевала на барной стойке и смутно так напоминала Самуэлю Марину, только та— с перцем рождённая. Карла же была словно засахаренная мята, и за зрачками у неё горел нежным огнём костёр. Не текила, коей она выпила реки. Нет. Отчего-то Самуэлю в оторве этой почудился отголосок дома. И он уехал. Стремительно. ㅤㅤㅤㅤㅤВ следующую их встречу от мальчишки, впадающего в ступор при виде любой эдакой девчонки-бунтарки, не остается и следа. Он и приезжает выпить в Нью-Йорк, опять. Это как наваждение — садишься в машину, вдавливаешь педаль газа в пол и просто гонишь, пока не упрешься в неоновую вывеску где-то поодаль от Таймс-сквер. А потом — между пятой и шестой — заходит она, Маркиза, собственной персоной. Гарсия даже хочет сказать, хей, привет, Карла, как тогда, впервые, но она и бровью не ведёт в его сторону; лицо окрашивается чем-то на грани брезгливости и отвращения, под руку ее держит какой-то амбал. Полная хрень, думает парень, он давно так не тушевался, может, не увидела, поэтому, наверное, Саму салютует ей стаканом. ㅤㅤㅤㅤㅤ— Примитивный. — шипит та; как чумной, ей Богу, прокаженный. ㅤㅤㅤㅤㅤМаркиза лишь отбрасывает за плечи туго стянутые на затылке волосы. А Гарсия замечает с какой гордостью она будто бы подсовывает ему свои странные — повсеместные — татуировки; смотри, мальчик, смотри. Окей, раньше их было меньше. Сейчас — огибают угольными краями женскую тонкую шею, и Калеруега благоговейно проводит в минуту раз по ним подушечками пальцев, понимает, Самуэль не отводит взгляда; наслаждается. Знаете, да, ему было интересно — чернильные брызги в окантовке из плавленной меди — но больше — хреново. ㅤㅤㅤㅤㅤУ него не было и шанса. Им обоим теперь по тридцать, жизнь — далеко не те сказки, которыми пугают ночами, она страшнее. И вот Маркизу называют «Виллада», поднимая искрящиеся бокалы в воздух посреди зала в стиле барокко, — с дорогими золотыми подсвечниками, люстрой, будто из самих звезд собранной — а Самуэля Гарсию за плечо собственнически обнимает жена, дома ждет дочь; он семейный человек. ㅤㅤㅤㅤㅤ— Значит, твоими предками были ангелы? — спрашивает Самуэль, останавливаясь с ней рядом, будто бы и не с ней вовсе; мужчина облокачивается на стол, исподлобья смотрит, проверяет. ㅤㅤㅤㅤㅤ—Хороший подкат, Саму — конечно, Маркиза его помнит; улыбка на лице ее скромная, тихая, нет и тени того превосходства, с которым она глядела раньше, и от этого становится не по себе; словно от наглой девчонки не остается и следа. ㅤㅤㅤㅤㅤ— Кстати, поздравляю с помолвкой. Он вроде бы ничего… ㅤㅤㅤㅤㅤ— Но? ㅤㅤㅤㅤㅤ— Но я всегда думал, что тебе нравятся парни повыше. — она меняется, колет острыми от смеха краями губ щеки, на дне зрачка где-то отплясывает черт. ㅤㅤㅤㅤㅤНет, остается неизменной, прячется только за матово-винным да платьями строгими карандаш, подстраивается под дурацкую взрослую жизнь. Все в Карле Розон Калеруега — Виллада — по прежнему существует и дышит, но отчего-то она более не горит, напоминает абсолютно всем Марину, и Самуэлю даже становится ее неоспоримо жаль. ㅤㅤㅤㅤㅤ— Что с тобой стало, Маркиза? ㅤㅤㅤㅤㅤ— Я выросла, Самуэль. ㅤㅤㅤㅤㅤСа-му-эль. ㅤㅤㅤㅤㅤЕе голосом да как удар под дых, жесткость каждого слога; прекращай жить в мечтах, милый, твоё прошлое загнано под наши с Мариной каблуки, не выцарапаешь больше и не встретишь, ㅤㅤㅤㅤㅤУже слишком большой мальчик.