Моя жизнь любит тебя

ㅤㅤㅤㅤㅤостывшая постель, но где ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤмояㅤлㅤюㅤбㅤоㅤвㅤь? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤя искал везде, я искал дажеㅤнㅤоㅤчㅤьㅤю, ㅤㅤㅤㅤㅤзㅤнㅤаㅤеㅤтㅤли она, что мы с ней ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤодинаковоㅤистекаемㅤкровью? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤне хочу плакать, но я ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤтакㅤтㅤоㅤсㅤкㅤуㅤю. ㅤㅤㅤㅤ ㅤㅤㅤㅤ— У неё твои глаза… ㅤㅤㅤㅤНадя говорит это искренне, плоть и кровь её семьи отвоёвывает у Гусмана дочь по капле, цветом волос, строгостью во взгляде и дерзким прищуром, но глаза… Глаза истинно Нуньера, тревожно блестящие, темнеющие в преддверии бури. ㅤㅤㅤㅤ— Мы любим тебя, Гусман. ㅤㅤㅤㅤНадя прибавляет неизменное «мы», потому что любви Марины хватает на них обеих. Если спросят, Надя теряет ту часть себя, которая может самозабвенно любить кого-то, кроме дочери – единственной, ради кого сердце мусульманки бьётся сильнее и увереннее. ㅤㅤㅤㅤ— Я всегда буду рядом с тобой и Мариной, Надя. И никому не дам в обиду. ㅤㅤㅤㅤНадю пугает «всегда», но она верит Нуньеру — так, как ещё умеет верить, то есть с оглядкой, с готовностью в любой момент бежать, закрывать грудью единственное дитя, спасаясь от мира, тотально враждебного, но не потерянного для неё окончательно. ㅤㅤㅤㅤИменно поэтому Надя принимает решение — единственно верное, но оттого не менее болезненное. Она чувствует — отголосок любви Марины к отцу касается и её. Между ними так и не возникает той пламенной страсти, о которой Шана временами грезит, они перешагивают и стремительно преодолевают эту полосу препятствий, увязая по колено в той зависимости, которая становится или пагубной, или спасительной. Между ними нити — от каждой улыбки, от каждого взгляда, и Надя знает, что от этого не убежать, но бежит она вовсе не от Гусмана. ㅤㅤㅤㅤЭто сильнее её — желание защитить дочь и сберечь от ужаса и мрака. ㅤㅤㅤㅤ— Мы скучаем по тебе… ㅤㅤㅤㅤНадя вычерчивает неизменное «мы», но это уже значит нечто другое — большее, чем прежде. Их с Мариной веры и любви к Гусману Нуньеру хватит, чтобы уберечь его от всех невзгод — иначе в чём был смысл?..