Море волнуется — раз

Знакомиться с Бакугоу Катсуки было страшно. Уми слышала о нём и раньше: сперва на Спортивном фестивале в прошлом году, затем всё чаще по мере того, как А-класс первогодок влипал всё в более сомнительные ситуации. Однако лично Бикуни никогда с ним не сталкивалась. От одного взгляда на досье этого парня тряслись ноги. Хоть со временем девушка выработала профессиональную привычку не бояться своих клиентов, она вовсе не была бесстрашной. Бесстрашие — удел дураков, а в Уми главными качествами всегда значились осторожность и осмотрительность. Воспитанные годами усердных тренировок, ведь с её причудой нельзя было позволить себе безумства и безответственной лёгкости, они стали базой её характера и фундаментом её отношения к жизни. Осторожность и осмотрительность впитались в неё, кажется, с рассказами бабки. Недаром все истории той были скорее пугающими, чем воспитательными, и кто-то в них обязательно умирал. При том гораздо чаще это был сказочный персонаж, а не, например, поймавший его человек. Все эти мифические существа, фольклорные персонажи и странноватые ёкаи, населявшие бабушкины сказки, имели нечто общее — они обычно оказывались беззащитными перед людьми. А ещё они чаще, чем хотелось бы маленькой Уми, были девушками. Девушками, страдающими от человеческого коварства, хотя это у них была сила, острые зубы, длинные когти и долгая жизнь. Маленькая Уми очень долго не понимала, как людям удавалось обманывать этих существ: как смертный человеческий юноша мог заманить ёкая в ловушку, почему дух проникался к человеку симпатией и почему её собственная бабушка была так очевидно против людей в этой истории. Когда она стала постарше, лет в шесть, ей впервые рассказали не сказку, а семейную легенду, передающуюся в роду Бикуни из поколение в поколение. Задолго до того, как причуды стали повсеместными, до того, как большая часть людей на планете обрели сверхъестественные способности, женщины в их роду, поговаривали, уже обладали некоторыми талантами, которые многие из них считали, скорее, проклятием. И всё же пользовались им, передавали своим дочерям, рассказывали о нём, оставляли поучения. И носили эту фамилию, ещё лет сто назад известную каждому ребёнку в этой стране — фамилию девочки, прожившей 800 лет. Девочка, съев мясо нингё [1], больше никогда не старела, и жила на земле слишком долго, не способная ни умереть, ни стать своей среди людей, ни построить с кем-либо отношений. Бикуни, слушая легенду тогда, искренне жалела прародительницу, но по-настоящему поняла она её гораздо позже, когда её причуда стала сильнее. Мама тогда успокоила её тем, что эта «причуда» давно уже изучена женщинами их рода, что по крайней мере не мутирует из поколение в поколение, так что едва ли она будет проявляться в Уми сильнее, чем проявлялась до этого в женщинах их семьи. А раз справились все они, то и Уми тоже справится. Главное — терпение, тренировка и контроль. И тогда ничего страшного не произойдёт. Мама была права: целых восемнадцать лет ничего страшного не происходило. А затем Бакугоу Катсуки сшиб Уми с ног в коридоре, заляпал её идеальный договор кровью и напугал так, что ничего другого не осталось: Бакугоу Катсуки предстояло стать первым человеком за последние лет двести, утопленным русалкой.

***

— Вам нужна тренировка на взаимодействие с гражданскими. И выходной в торговом центре — лучший повод пообщаться с людьми, научиться устанавливать рамки и вести разговор. Поверьте, у вас в будущем будет столько светских мероприятий, что чем раньше научитесь, тем проще. На очередной планёрке менеджер пыталась убедить всех в полезности работы с публикой. Бакугоу чувствовал себя политиком, которому срочно надо было привлечь электорат на свою сторону. Геройская профессия не должна была так сильно зависеть от общественных мнений и маркетинговых ходов, от успешной пиар-стратегии и глупых политических уловок. Но она зависела, это была существенная её часть. И если он планировал в будущем профессионально помогать людям, то ему стоило смириться с этим как можно быстрее. Бакугоу давно уже мысленно принял это положение дел, но это не значило, что он не собирался скрипеть зубами по каждому удобному поводу. Теперь вот ему предлагали потратить законный выходной на тупую тренировку по взаимодействию с публикой. Почему-то он не вопил в голос, слушая менеджера и её план внимательно и ловя себя на мысли, что он не против провести выходной так, в компании Угрюмого, Принцесски и Морепр… Бикуни — недавно он решил звать семпая по фамилии. Это ведь было уважительно, да? Она звала его «Бакугоу-кун», почему бы ему тогда было не сменить её кличку на нейтральное Бикуни-семпай, или короткое Бикуни-сан, или, может, Уми-чан. «Чего?» Мелькнувшую было мысль, оставшуюся в мозгу сигналом недоумения, прервал любопытствующий голос. — Кто-то сказал выходные и торговый центр? — Ашидо иногда улыбалась как Чеширский кот. Сейчас, из-за плеча Шинсо — один в один подельник самого дьявола. — Ватная голова, иди мимо, — отозвался Катсуки, всё ещё отмахиваясь от абсурднейшей мысли. Мина скорчила мордочку, недовольную, грустную, оскорблённую. Бакугоу знал её как облупленную, не стала бы она всерьёз расстраиваться, забыла бы через час, но вот Шинсо повёлся. Поразительно — умный же был парень, а попался на такой бестолковый трюк. Идиот пустоголовый. — Не думаю, что Ашидо нам как-то помешает, — выступил он в защиту пассии перед менеджером. — Она умеет с людьми общаться, к тому же. Сможет помочь, если что. Удивительно, но Шинсо всегда каким-то образом удавалось убедить людей в собственной просчитанности и продуманности. Вот он делал, казалось бы, благородное и рыцарское дело, а всё равно складывалось впечатление, что он поступает так только из личной выгоды. Заподозрить его в великодушии не получалось даже у Мидори. Катсуки знал, что это был всего лишь образ, но он хорошо работал на хозяина. И хотя он никогда не одобрял идиотические отношения Рогатой и Унылого, это было в какой-то мере даже мило. Насколько милым вообще может быть идиотское желание потратить время не на тренировки и учёбу, а на лобызания в уголке. — Да, буду контролировать ситуацию, — выдала Ашидо. Бакугоу гоготнул. Контролировать Мина могла разве что головы всяких менталистов, но уж точно никак не ситуацию. Шинсо глянул на него недоброжелательно, Катсуки показал ему средний палец — плевать он хотел на мнение мозгоправа и его подружки. Впрочем, нет: Ашидо, как и остальные трое балбесов, имела на него влияние, просто она тоже знала его достаточно хорошо, чтобы не оскорбляться его деланным пренебрежением. — Ты тоже кого-то в группу поддержки возьмёшь? — равнодушно и только ради галки в документах обратилась Уми к Яойорозу. — Нет, я думаю, я справлюсь, — Момо замахала руками, видимо, пародируя Ииду. — Уверена? — Мина хитро прищурилась. Наверняка, она видела себя какой-то очень мудрой ведьмой, которая всё про всех знает. Бакугоу мог признать за ней некоторое интуитивное превосходство, но чаще он был готов её расстроить: то, что знала Мина, обычно знали и все остальные. Большая часть «открывающихся» ей вещей была совершенно очевидна даже для него. Но он не портил секунды её триумфа. К тому же, Мина временами выдавала гомерически смешные ситуации, так что Катсуки не вмешивался. — Хочешь, я попрошу Тодо… — начала было она интригующе, но тут же была остановлена. — Ай! Шинсо! Хитоши глянул на неё, приподняв бровь. Катсуки видел его быстрое движение локтём. Бакугоу оскалился неприятно, до розовых дёсен. Ашидо, может, и напрашивалась на хороший подзатыльник, возможно, он бы и сам с радостью приложил её тяжёлой ладонью, но ему никогда не нравилось, когда кто-то обижал его друзей. В нём включался нездоровый инстинкт какой-то наседки. Ему моментально захотелось съездить Шинсо по носу и даже не объяснить за что. Пусть у того и была благородная цель сохранить хрупкое душевное равновесие зама старосты. — Извини, соскользнуло, — отозвался он, стоически терпя все тычки под рёбра. — Во сколько встречаемся? — уточнил он у менеджера, даже не повернувшись в сторону негодующей Мины. — Чем раньше начнём, тем раньше закончим, — ответил ему Катсуки.

***

— Слышь, малой, не реви. Приглядите за пацаном, я постараюсь найти его родителей, — сказал Бакугоу, скидывая плачущего шестилетнего мальчишку на них. Бикуни только моргнуть успела — он уже унёсся, только пятки сверкали. И хотя его желание помочь было похвально, действовать он решил слишком быстро, ни с кем не обсудив план. Впрочем, как обычно. Сама Уми даже не поняла, как они оказались в этой ситуации: в одну минуту они проводили запланированную социальную тренировку, а во вторую уже утешали ревущего посреди торгового центра пацана, с которым решила заговорить Яойорозу. Она только имя у него успела выяснить, и тут он залился слезами. Шинсо, словно бы предвидя ситуацию, сбежал куда-то за пару минут до происшествия, и теперь они остались втроём. Три девушки с дружелюбными улыбками, но совершенно без идей, как успокоить плачущего ребёнка. — Дайске-кун, перестань плакать, — попросила Бикуни спокойно. У неё и так четвёртый день жутко болела голова, и громкий плач делу не помогал. Мальчик не отреагировал. Тогда третьекурсница решила его отвлечь. — Смотри, как Мина-чан умеет. Ашидо, сделай что-нибудь, — свалить всё на активную и жизнерадостную девушку было легко. Её собственная холодность и строгость Яойорозу здесь бы не помогли — Ашидо была очевидным вариантом. Девушка поглядела на неё растерянно, а затем улыбнулась ещё шире, крутанулась на пятках, состроила веселую рожицу — мальчик замер на мгновение, а затем расплакался только громче. «Не слишком эффективно», — с тяжёлым вздохом подумала Уми. Оптимизм и простота Мины её восхищали. Бикуни не понимала, как можно настолько не держать ситуацию под контролем, как можно доверять случайностям и ждать совпадений — и как при этом делать так, чтобы всё работало. У Ашидо, видимо, этот талант был, и Бикуни при случае собиралась узнать у кохая, как это у неё всё так складно выходит. Но не теперь: сейчас требовалось успокоить мальчика, а вселенная явно была не на их стороне. — У вас что-то стряслось? — ровный голос с нотками лёгкого любопытсва заставил девушек обернуться одновременно. Яойорозу даже попятилась и чуть было не запнулась о собственные ноги. Бикуни был знаком обладатель голоса оттуда же, откуда и весь 2-А класс, со спортивного фестиваля прошлого года. Но ещё она знала Тодороки Шото потому, что он был сыном героя номер один и часто оказывался на виду. Не меньше, чем её самый проблемный клиент. Только он казался не таким опасным и тяжёлым, более спокойным и адекватным. Уми бы даже хотела с ним поработать однажды — это был бы замечательный проект. — Тодороки-сан? Почему ты здесь? — высоким, удивлённым голосом спросила Яойорозу. Ашидо издала звук, похожий на смешок. — Подарок сестре на день рождение выбирал. А вы что здесь делаете? Почему мальчик плачет? — Тодороки переложил пакет в другую руку и сделал несколько шагов к ребёнку. Он был вовсе не страшный и не угрожающий, но мальчик, видимо заволновавшись, попятился, шлёпнулся на попу — плач его сделался ещё громче. — Явно не из-за нас, — утомлённая этой ситуацией, отозвалась Уми. Оставшиеся силы покинули её окончательно, у неё начинала кружиться голова, она чувствовала тошноту. Ещё и этот непрекращающийся плач… — Мы работаем над этим. Бакугоу ищет его родителей, — донёсся до неё рапорт Мины, которая звучала далеко не так жизнерадостно, как пару минут назад. — А мне что-то нехорошо, — добавила она, но жалобу эту Уми услышала только краем уха, ей и самой было не особо здорово. — Ашидо-чан, осторожно, — она даже не поняла, чей это был голос, Тодороки или Яойорозу.

***

Первое, что Мина увидела, открыв глаза, был высокий потолок торгового центра, украшенный яркими декорациями. Разноцветные дракончики немного двоились в глазах, а гирлянды мешались в одну сплошную массу, но по крайней мере сознание больше не плыло. Ашидо моргнула, ощутив затылком что-то мягкое и тёплое, будто лежала у кого-то на коленях. Чуть повернув голову и сфокусировав взгляд, она заметила… себя, смотрящую сверху большими чёрно-золотыми глазами. «Ну не могла же я так сильно головой приложиться!» Ашидо резко села, о чём тут же пожалела: её немного занесло, она чуть не навернулась со скамейки. Но сама же (или, по крайней мере, её тело) придержала себя за плечи. — Ашидо-чан, не переживай, всё хорошо, — сказал тело Мины её же голосом. Ашидо потрясла головой: это было похоже на дурацкий сон. — Ты оказалась в моём теле, а я — в твоём. Это, должно быть, причуда Дайске-куна. Он так расстроился, что неосознанно её применил. Его родители очень извинялись, уверили, что это скоро пройдёт. Постарайся успокоиться. Мина чуть не расхохоталась в ответ: как же, успокоиться! Успокоишься тут, когда глядишь на себя со стороны. Но какая-то часть её сознания уже успела проанализировать речь того, кто говорил с ней её голосом. Судя по интонациям и по спокойному выражению лица, это была Уми-семпай. Могла бы быть и Яомомо, но больно уж равнодушным был голос. К тому же, оглядевшись, Мина быстро отыскала Яойорозу неподалёку во вполне свойственной ей грациозной позе. Она и Шото сидели на бортике фонтана, повернувшись друг к другу спинами, будто успели повздорить за то время, что она была в отключке. С них бы сталось: последнее время им всё сложнее было найти общий язык. Ашидо была уверена, что это всё из-за недомолвок: они много общались, но главное и существенное сказать никто из них не решался, вот и выходило, что они предпочитали ссориться из-за ерунды, испытывая внутренее напряжение и неудовлетворение. Потому что общения было много, а в самом важном дело не двигалось, хотя по всем законам они давно уже должны были быть парой. К сожалению, это знали и видели все, кроме этих двоих. Не зря всё-таки Бакугоу звал Тодороки тормозом, а Яойорозу — праведницей. Ашидо задумчиво почесала в затылке, оглядела себя, насколько могла, поднялась на ноги, попробовала походить в чужом теле — всё было на удивление просто. — Получается, Дайске-кун нашёл родителей? Это хорошо, — задумчиво протянула она. Бикуни-семпай, видимо, пришлось по вкусу, что она отреагировала так спокойно, хотя Мина предполагала, что её обморок доставил менеджеру немало хлопот. — Скорее, это они его нашли. Может быть, Бакугоу-кун преуспел в своей миссии, — предположила третьекурсница. «Конечно преуспел, это ж Катсуки». Ашидо никогда не сомневалась в двух вещах: в том, что химии её не научит ни один человек в мире, и в том, что Бакугоу справится, с чем не дай. Но объяснять это семпаю сейчас не решилась: она чувствовала себя вымотанной. И ещё так, будто недавно выпила много воды. — Мне очень нужно в туалет. Я быстро. Менеджер нахмурилась, будто не хотела пускать её одну. Может, сомнения были справедливы, но Ашидо считала, что вполне может справиться с простой физиологической потребностью даже в чужом теле. В конце концов, она не с мальчишкой телами поменялась — тут как-нибудь бы сообразила. Поэтому они не стали это обсуждать, Мина просто побежала в ближайшую уборную. Она привыкла, конечно, что ей вслед оборачиваются, но сейчас она была в другом теле, не таком уж ярком. Походка её была не так легка и пружиниста, она всего лишь направлялась в туалет, а не мурлыкала под нос жизнерадостную песенку — в общем, она не должна была привлекать столько внимания. И всё-таки на неё смотрели, заинтересованно, с любопытством, хотя, на взгляд Мины, семпай не была такой уж выдающейся красоткой. Она вообще была довольно пресной, и Ашидо всегда хихикала про себя, когда Бакугоу звал Уми «селёдка» — это описывало её удивительно точно. Может, не внешность, но темперамент, флегматичную натуру и некоторую пресность характера. Сама Мина ничего против Бикуни не имела, даже если Шинсо почему-то сильно недолюбливал третьекурсницу. В подробности он не вдавался, Ашидо не настаивала. С Шинсо они вообще особо не делились личным мнением. Вероятно, им просто не надо было: Мина умела понимать людей без слов, Хитоши вообще слова не особо любил, предпочитал им молчание. Не в последнюю очередь из-за причуды. И то, что при этом он терпел её болтливость, неугомонность и трескотню, характеризовало их отношения, по мнению Ашидо, как крайне стабильные, здоровые и осмысленные. Даже если они любили подколоть друг друга по поводу и без, даже если осторожности и нежности оба предпочитали брутальную правду и искренность; даже если редко пытались залезть друг другу в голову, Мина считала, что во все действительно важные органы они с Шинсо давно уже взаимно проникли. Поэтому её особо не заботило, что часть мыслей они оба регулярно оставляли при себе. Ну, Шинсо, по крайней мере — у неё-то ничего не задерживалось. То, что важно, они оба понимали и без слов. На обратном пути из уборной Мина пропустила поворот. Дошло до неё только, когда она оказалась перед витриной очередного магазина одежды вместо просторного холла. Она уже собиралась повернуть назад, когда заметила знакомую спину и растрёпанные светлые волосы. На радостях от находки Ашидо даже забыла на секунду об обстоятельствах, в которых оказалась. Даже не обратила внимание на то, что головокружение и тошнота вернулись, в голове забарабанили молоточки. Она рванула к Катсуки и дёрнула его за рукав. — Бакугоу, мы тебя потеряли. Но зато нашли родителей мальчика… — она осеклась, поймав на себе чужой взгляд. В нём было что-то опасное, очень неприятное. Мина даже растерялась: Катсуки был букой, но он никогда не был настолько недобро к ней настроен. — Ты чего так на меня смотришь? — Заткнись, — Бакугоу схватил её за руку, за длинную узкую ладонь, и Ашидо только тогда припомнила, что она выглядит сейчас как менеджер. Но она была слишком ошарашена, чтобы объяснить другу этот момент или хоть что-то объяснить — у неё стрельнуло в голове, а по всему телу прошла неприятная дрожь, будто мокрой на осенний ветер вышла. — Пошли, — Катсуки тем временем тащил её за собой. Пока он волок её через лабиринт рейлов и вешалок, Мина успела испугаться всерьёз — от этого пульсация в висках только усилилась, а всю внешнюю поверхность рук покрыла перламутровая чешуя, быстро превратившаяся в бензиновую плёнку. Удивительно, что её ладонь не выскользнула из его руки. Впрочем, Бакугоу держал крепко. И с той же силой, что волок через торговый зал, втолкнул в примерочную. Мине на секунду показалось, что ему нехорошо: он был не похож на самого себя, глаза у него сверкали жаждой куда более хищной, чем простое желание убийства. А в следующую секунду он просто её поцеловал. В примерочной кабинке переполненного магазина, в ужасно сомнительном положении, в чужом облике — дурдом. Ашидо, пребывая в состоянии между шоком, ужасом и любопытством, не нашла ничего лучше, чем применить к нему силу. Тело Бикуни было не так сильно, как её собственное, но пнуть его в коленку и съездить по рёбрам навыков у неё хватило. А затем ещё попытаться отвесить оплеуху. Но тут Катсуки схватил её за руку, а следом и за плечи, вжав в пластиковую перегородку. Мина была без понятия, что на него нашло. Она знала только, что это едва ли был тот самый Бакугоу, с которым она общалась уже два года. Что-то в нём было не так. Даже если между ним и третьекурсницей что-то было (в другой ситуации Ашидо никогда бы не допустила эту мысль), сейчас это не было похоже на здоровое. И это очень сильно пугало. Однако чем сильнее она терялась, чем сильнее боялась, тем неадекватнее делался его взгляд. Находчивая и изобретательная, Ашидо опешила, даже вопить не додумалась. Что она должна была делать: драться с ним? пытаться поговорить? выяснять, в чем дело? Она не знала, как привести его в чувство, поэтому просто застыла, когда Бакугоу сомкнул руки у неё за спиной. Хлопнула глазами пару раз, почувствовала, как отступила головная боль на секунду и прекратилась настойчивая пульсация в висках. — Я… — начал было Катсуки задохнувшимся голосом, но в следующее мгновение шторка примерочной отъехала, розовая рука протянулась к его плечу, и Бакугоу отскочил в сторону, ошпаренный кислотной причудой. Хорошо знакомой Мине кислотной причудой. — Что?.. — её растерянности и озадаченности не было предела. Бикуни глядела на Мину её же глазами, а Ашидо чувствовала только, что земля начинает уходить из-под ног. Она абсолютно, совершенно ничего не понимала. И даже когда секунду спустя сделала следующий вдох уже в своём теле, мир не стал проще: Катсуки морщился от свежего ожога, Бикуни очень часто дышала и еле стояла на ногах. — Что это было? — поинтересовалась Мина, но ей никто не ответил. Бакугоу играл в гляделки с менеджером. — Я бы тоже хотел знать, — наконец, когда общее молчание перевалило за все возможные пределы, сипло и зло сказал он. — Давайте найдём другое место. Я объясню, Бакугоу-кун, — спокойно, насколько позволяла выдержка, отозвалась Бикуни. Мина металась взглядом от одного к другому и точно знала, что она здесь лишняя. Даже если большую часть ущерба причинила она, эта история прекрасно бы обошлась и без её присутствия. Мина откуда-то точно знала, что она здесь не причём. Поэтому, когда Бакугоу и Бикуни повернулись к ней спинами, тихонько ретировалась, догадываясь, что её отсутствия не заметят. Этим людям предстояло выяснить что-то, к чему Ашидо не имела никакого отношения. Возможно, она только что ухудшила ситуацию, но это точно была не её вина. Мина никогда не брала на себя чужие грехи. И теперь не стала — улизнула, столкнувшись у лифта с Шинсо. — Тебя где носило опять? — без интереса осведомился Хитоши. Иногда Мине казалось, что однажды ему станет лень спрашивать её об этом просто потому, что не захочется открывать рот в очередной раз. Его энергия и так большую часть суток оставалась на нуле. Мина компенсировала это собственной живостью. — Там такое было, прям не верится даже! — она схватила его за плечи, даже встряхнула для верности. — Но, кажется, ты должен вызвать Бакугоу на дуэль. Он меня облапал. Шинсо еле-еле подавил зевок. — Ещё чего, — хмыкнул он, ужасно оскорбив её своим сомнением. — Ты мне не веришь, что ли? — Ашидо надула щёки — Хитоши закатил глаза. Он мог насколько угодно скептически относиться к её рассказам, но ни разу не пытался уличить её во лжи, никогда не говорил, что не верит. Вот и теперь он взглянул на неё спокойно и устало, без затаённого любопытства. — Дуэль в субботний день не помещается в мой график, извини, — он верил. Как и знал, что некоторые вещи не стоят внимания. Если бы он действительно должен был что-то сделать с этой ситуацией, они бы уже здесь не стояли, а разбирались в произошедшем. Но это явно был не тот повод, чтобы устроить мордобой. Мина и сама так считала. Ей просто хотелось поделиться удивительными событиями. — Хитоши, почему ты такой сухарь? — А почему ты не врезала ему прежде, чем он тебя облапал? — Справедливо, — отозвалась Мина. На этом обсуждение закончилось. — Пойдём за мороженым? — Я уже присмотрел палатку. — Там есть икорное? — Ну разумеется.

***

«Утопленник». Так Бикуни мысленно обращалась к Бакугоу Катсуки с того самого дня, как стала его менеджером. Потому что в тот же день он стал её жертвой. Пока что потенциальной, но, скорее, потенциально-многообещающей всё же. Надежды на спасение было мало. И сколько Бикуни ни искала, не могла найти выход: чем больше она узнавала Бакугоу, тем очевиднее было, что ему придётся крайне сложно с её причудой. «Сирена» — так называли эту способность в их семье. Уми догадывалась, откуда взялось такое название. Также, как и эти мифические морские существа, причуда любила «топить» тех, кто на неё клюнул. И если в обычных обстоятельствах Уми научилась семейную причуду контролировать, то тут был другой случай: не девушка выбрала Катсуки жертвой, «Сирена» привязалась к нему без разрешения. Видимо, отреагировала на опасность. Когда они столкнулись у учительской, он сшиб её с ног, а заодно и подписал себе приговор. Бикуни даже понять ничего не успела толком, ощутила только, как прорезаются перламутровые чешуйки под кожей, как активируется связь. И поняла, что дело плохо: в детстве она слушала бабушку с достаточным вниманием, чтобы теперь понимать, что причуда привяжет Бакугоу к ней ровно настолько, сколько понадобится, чтобы его «утопить». Уми за все восемнадцать лет не допустила ни одной промашки в использовании причуды. Это стоило ей трудов и контроля, но она научилась оставаться равнодушной в любой ситуации, держать голову холодной и не выходить из себя — не давать «Сирене» ни шанса подчинить себе кого-то без ведома девушки. Третьекурсница столько времени потратила, чтобы просто научиться владеть своими чувствами, что любую ошибку воспринимала как личное оскорбление. Поэтому случайная активация никогда не входила в планы Уми — она не любила отсутствие контроля. И хотя семейный миф про нингё всегда воспринимала с долей скепсиса, последствия осознавала в полной мере. Паршивее ситуацию делало только то, что в Бакугоу Катсуки было ноль сопротивляемости. И Бикуни этому, узнав его поближе, сильно удивилась: снаружи он был кремень, по-бараньи упрямый и космически не заинтересованный. А по факту оказалось, что он поддаётся легко, стоит лишь немного подкрутить. Бикуни, как ни глянь, была виновата кругом. В том в первую очередь, что переоценила его резистентность: если бы она знала, что её причуда не встретит на своём пути ни одного препятствия, она бы не смирилась так просто. А тогда в коридоре перед учительской Уми, испугавшись непроизвольной активации и его взгляда, подумала, что раз уж Бакугоу Катсуки попался, то не страшно будет время от времени легонько использовать на нём причуду. Иногда она и с другими так поступала, просто чтобы облегчить переговоры. Немного очарования, чуток феромонов, и всё уже двигается в твою пользу. Уми никогда не злоупотребляла, но дела было проще вести с теми, кому ты нравишься. А «Сирена» в неактивированном состоянии именно этим и занималась — располагала людей к своей владелице. Последствий у такого применения не было, долгосрочного эффекта тоже, поэтому Бикуни не стыдилась лёгкого нарушения кодекса менталистов. Но с Бакугоу она промахнулась серьёзно. За первый разговор с ним, уже поняв, что «Сирена» положила на него глаз, Уми всё равно два раза использовала причуду, хотя ей вообще не следовало этого делать. Тогда, возможно, она бы сумела придумать, как отговорить «Сирену» считать второкурсника жертвой. Но Уми пошла лёгким путём: использовала на нём свой искусственный дар убеждения, спрятала руки за спину, как делала всегда при ежедневном использовании, чтобы окружающие не заметили чешую. Да, она врала всем с самого поступления в ЮуЭй. Разве что директор Незу и учителя были в курсе, но, согласно действующему законодательству, они не имели права принуждать студентку раскрывать свою причуду перед остальными. Лгать о том, что беспричудная, Уми могла совершенно легально, пока правительством не было сказано другого. Никакого официального учёта беспричудных не велось. И она с радостью в очередной раз воспользовалась этой лазейкой — это была привычка ещё со средней школы. Уми должна была начать раньше, но не послушала мать и бабку, которые наказывали ей хранить свойства «Сирены» в тайне. Куда там! В детском саду и в начальных классах Бикуни всем хвасталась своей крутой причудой. И если в детском саду дети в группе восхищались вместе с ней, то в школе начали относиться к девочке с осторожностью и недоверием — никто не хотел общаться с той, кто может манипулировать твоими чувствами. Четыре года обучения одноклассники её сторонились, предпочитая не заговаривать без необходимости. А затем Уми перевелась в другую школу и решила следовать указаниям старших: к тому моменту она уже поняла, что некоторые вещи лучше держать при себе. Поэтому в академии Бикуни скрывала свою причуду вполне сознательно. И пользовалась ей по своему усмотрению. Делало ли это её плохим человеком? Уми никогда не думала об этом как о преступлении против человеческой воли. В конце концов, она никого ни к чему не принуждала, не злоупотребляла своим очарованием ни в деловой жизни, ни в личной; даже отказывалась от всех приглашений на свидания и любой внеучебной связи. Что говорить о парне, если у неё даже близких подруг не было. В конце концов, Уми и сама не могла быть уверена, что человек испытывает к ней искренний интерес: влиянию «Сирены» мог быть подвержен любой, независимо от пола, и даже если это был лёгкий флёр очарования, а не полный функционал, Бикуни предпочитала не рисковать и не строить ни с кем личных отношений. Зато у неё было много времени на прокачку своих деловых навыков. До недавнего времени третьекурсница редко задумывалась о морально-этической стороне вопроса использования ментальных причуд. Пользоваться чужим доверием и лишать свободы воли — насколько это было по-геройски? Уми никогда бы не стала считать себя злодейкой. Она с самого начала знала, что героем ей никогда не быть, поэтому честно отказалась от поступления на геройский факультет. Разве это не лучшее, что она могла сделать для общества — дать ему великих героев, направить кого-то, кто мог бы стать вторым Всемогущим? Кого-то вроде Бакугоу Катсуки. У него ведь был потенциал, это любому было очевидно. Может, она дурно поступала, скрывая свои способности и немного подкручивая переключатель в его голове, но это было не малодушие — это было рациональное желание направить его на путь истинный. Люди ведь слишком сложны и конфликтны, слишком рвутся ко всему настоящему и переоценивают свободу воли — Бакугоу всего лишь за неделю смог стать лучше благодаря её влиянию, смог добиться того, чего всегда хотел, смог приблизиться к званию героя. Так разве не все были в выигрыше? Уми не видела в этом ничего преступного. А затем встретила Шинсо, мальчишку, чья причуда была похожа на её в своей манипулятивности. И он не позволял себе подобного — он делал совсем другой выбор. Поэтому не было ничего удивительного в том, что она интуитивно ему не нравилась: он чувствовал обман и манипуляцию как никто, он, можно сказать, проник в самую суть её способностей. Ему было, с чем сравнивать. А ей нечего было ему противопоставить: он совершенно не пытался казаться тем, кем не являлся, он абсолютно не пытался кому-то понравиться, он не стремился к всеобщей любви и восхищению — он просто хотел делать дело, он просто хотел использовать свои способности во благо. В сравнении с ним Бикуни вела себя совсем не по-геройски. Шинсо-кун её восхищал своей устойчивостью к ментальным причудам других. У него был крепкий ум, и, может, даже полноценно активированная причуда не нём не сработала бы. Шинсо был закалён годами тренировок, он слишком часто находился в чужих головах, и было даже логично, что он чувствовал недоброе в лице Уми заверсту. Каким-то образом Хитоши ментально был гораздо сильнее, чем третьекурсница. Наверное, на него не действовала её причуда ещё и потому, что в его броне не было слабого места в виде тщеславия и той жажды, что сидела в большинстве людей — в Шинсо не было острого желания любви. Уми поняла, почему, только увидев его однажды с Миной-чан: вероятно, он был по-настоящему влюблён, и вкупе с его врождённой ментальной устойчивостью это делало его совершенно неуязвимым для «Сирены». В общем, Хитоши, как ни посмотри, был проблемой для Бикуни. Значит, в его случае оставался только профессионализм. К счастью, профессионализм тоже был её сильной стороной. Она никогда не вылазила лишь за счёт причуды. Как хорошему менеджеру, Уми было немного жаль, что «Сирена» решила привязаться именно к Бакугоу, такому многообещающему. Но она верила, что со временем найдёт другой выход из сложившейся ситуации. Хотя решения было целых два: экстремальное прямиком из Средневековья и то, которое изрядно подпортило бы ей репутацию. В первом варианте жертва причуды должна была убить мифического нингё; то есть, теоретически, если бы Бакугоу взорвал её к чёртовой матери, причуда бы его отпустила. Это был ужасный вариант. Второе заключалось в повышении сопротивляемости. Уми могла бы рассказать ему про свою причуду и про то, что он подвержен её влиянию. Ей делать это категорически не хотелось без надобности. Может, он бы не стал всем разбалтывать, но работать в команде они бы уже не смогли. И это после того, как она сама так долго затирала ему про взаимное доверие. Куда это годилось? Никуда. Поэтому Уми молчала и искала третий выход, хотя «Сирена» с каждым днём становилась всё настойчивее и вместо того, чтобы пить жертву, пила свою владелицу. Уми упрямо держалась, пыталась спать ночью и стоять на ногах ровно, но это было чертовски сложно — она ощущала себя свежим трупом и дико уставала. Даже малодушно вздохнула с облегчением, когда оттащила Бакугоу от Ашидо в своём теле: теперь-то у неё точно не осталось вариантов, кроме как раскрыть карты и рассказать ему всё. Это по-прежнему был очень плохой выход, но Уми надеялась, что её хоть немного отпустит после признания и можно будет не сдерживать «Сирену» с таким упрямством. Как только Катсуки узнает, ему придётся справляться с этим самому. — Давай рассказывай живее, — гаркнул Катсуки, когда они выбрались из примерочной и нашли место в самом углу на пустой скамейке. Уми присела, он остался стоять. Возвышался угрожающе, сбивал с мысли. Но всё же она коротко пересказала ему суть, стараясь сохранить как можно более спокойное выражение на лице. Хотя это было ужасно: во-первых, ситуация была не из приятных, никому не нравилось, когда вторгались в его голову и чувства; во-вторых, она всё ещё немного побаивалась вспыльчивого второкурсника. Под конец её рассказа Бакугоу согнулся так, будто его мутило. Упёрся в колени ладонями и сделал несколько глубоких вдохов. И только потом поднял на неё взгляд, в котором было столько ненависти, негодования и обиды, что Уми стало искренне его жаль. — У меня не было злого умысла, Бакугоу-кун. Я не планировала использовать на тебе «Сирену». Ты напугал меня и сбил с ног — она нечаянно активировалась, — повторила она то, что уже сказала ему ранее. — Это очень проблемная причуда, знаешь ли, привязавшись к кому-то, так просто не отпустит. При случайной активации контролировать её практически невозможно. Я пыталась. — Да срать мне, чего ты там пыталась, Пиявка, — это был свист сквозь зубы. Уми впервые пожалела, что Катсуки не орёт. — Как это снять? — он выпрямился, отвернулся от неё. Бикуни предположила, что ему просто не слишком хотелось на неё смотреть. — Силой воли. В случае подобных причуд помогает, если человек знает, что на нём используют что-то. Это повышает сопротивляемость, — она сказала, как есть. Катсуки повернул к ней голову, сделал резкий шаг вперёд, к скамейке. — Говоришь, не хотела использовать? Чего тогда сразу не сказала? — Я хотела найти другой выход. Я не могу позволить, чтобы кто-то знал о «Сирене», — Бакугоу в ответ кровожадно оскалился, затем хмыкнул. В его взгляде читалось «а как же взаимное доверие?» Это было как раз в точку, прямо из того, в чём Уми и сама себя винила. Если в других своих поступках она не видела лицемерия, то про доверие она заикнулась зря. Она прекрасно это понимала. Наверное поэтому её так сильно задел этот смешок, что на секунду она даже перестала себя контролировать. Захотелось причинить собеседнику боль и дискомфорт. — Знаешь, ты не особо-то и сопротивлялся, так быстро ко мне проникся. На самом деле, Бакугоу-кун, мне редко попадаются люди, настолько легко поддающиеся действию «Сирены». Кто-то может даже совсем её игнорировать. Но не ты. Эта глубина… Это почти как если бы ты хотел испытать что-то подобное, — тон её был по-прежнему холодный, но от рационального в этом монологе осталось мало. Она говорила всё это, чтобы выпустить пар. Это было всего лишь провокацией. — Рот закрой, — Катсуки пнул лавку так, что она затрещала. — Тебе хочется любви, Бакугоу-кун? — не отстала Уми. Она прекрасно понимала, что была в безопасности. Для него было физически невозможно поднять на неё руку: половину её тела уже покрыла чешуя, заработавшая причуда оказывала на Катсуки эффект транквилизатора. Функционал «утопленника» был даже удобен: если в других случаях «Сирена» просто вызывала краткосрочную симпатию к своей владелице, то с подопытным она раскрывалась на полную. Бикуни могла бы действительно контролировать Катсуки, если бы захотела. Мама говорила, что тем, кого причуда выбрала, ещё время от времени голос её будет слышаться звуками флейты — им можно гипнотизировать. Уми решила не пробовать сейчас. Бакугоу застыл над ней, борясь с эффектом транквилизатора. Она не злилась на него — не имела права. И ей захотелось оправдаться за свои слова. В конце концов, она сказала это в запале, но это не было неправдой. Ему стоило знать, если он хотел вырасти над собой. — Я думаю, ты должен знать это про себя. Каждому герою необходимо понимать собственную мотивацию. Иначе твои поиски тебя никуда не приведут. Ты можешь многого добиться, Бакугоу-кун. Разве не обидно будет остановиться просто из-за неверно расставленных приоритетов? — Уми не могла сейчас быть к нему привычно равнодушной. Поэтому она улыбнулась, чтобы хоть немного загладить свою вину. Она понимала, конечно, что утраченное доверие это не восстановит, но они бы вполне могли дотянуть до конца проекта. Ей нравилось работать с Бакугоу Катсуки — он был сложной задачкой. И так ловко подметил, что она «Морепродукт». Уми тогда стоило трудов не улыбнуться. А ещё у него была искренняя цель, которой он отдавался без остатка. Бикуни сразу это в нём заметила, решила, что ей повезло с клиентом, несмотря на все внешние осложнения. И даже если Бакугоу был под её причудой, он всё же не вёл себя так, как она ожидала от «утопленника». Она думала, что человек во власти её причуды должен декламировать ей стихи о любви и таскать сладости, а Катсуки разве что слушал её наставления и напугал однажды до смерти. Хорошо, кстати, что с ним ничего не случилось тогда от её крика. Уми была уверена, что он услышал её голос в тот раз, голос сирены. И это точно были не колокольчики, не флейта, не напев соловьёв и не приятная музыка — её крик тогда должен был остаться у него в голове противным ультразвуком. Транквилизатор всё же действовал на него, и второкурсник опустился на скамейку рядом с Уми, сонно прикрывая глаза. У неё тоже не было сил поддерживать этот разговор. Поэтому она просто глядела на водичку в фонтане и думала, что в какой-нибудь другой ситуации Бакугоу Катсуки, вероятно, был бы симпатичен ей не только как проект. _________________________ [1] Нингё – бессмертное существо, подобное рыбе, из японского фольклора.