Кофе из одуванчиков

День клонился к закату. Тихая лесная речка неторопливо струилась мимо маленького замшелого причала, на котором, свесив ноги над водой, сидел Лёха. Он задумчиво чесал бороду, бубнил что-то себе под нос и едва слышно матерился. Короче, Лёха дулся. Первый раз за год его лесной жизни они с лешим разругались, притом в пух и прах. Весь этот год они жили тихо, без особых происшествий. Лёша обретался у художника в домике на реке, помогал по хозяйству и ему, и лешему, ходил в город, много рисовал, потихоньку познавал всякие новые премудрости. Собирал с Рипом травы, запоминал, что, для чего и зачем используется, учился у лешего ухаживать за животными и растениями. По вечерам они пили травяной чаек собственного приготовления, ели Сегины фирменные блины, смотрели сериалы. Жизнь текла спокойно и неторопливо, как река у Лёхиного дома. Периодически в его голову даже забредала предательская мыслишка, что он счастлив. Иногда, правда, происходил какой-нибудь пиздец, и, как и свойственно любому пиздецу, подкрадывался он незаметно. Совсем как сегодня. С самого утра Лёша и Сега с отборным матерком чинили крышу бани — та совсем прохудилась за зиму от тяжести лежащей на ней снежной шапки. Рип красил скамейки у их с Лёхой домика, а после обещал приготовить обед на всех работников. А заодно и на одного кота, который снова где-то шлялся. На самом деле их толстый и на первый взгляд до безобразия ленивый кот был крайне подвижным. Он вечно гулял по лесу, рыскал по кустам, цеплял хвостом репейники и собирал клещей, а потом, когда Сега с матерком и тяжёлыми вздохами всё это с него снимал, недовольно шипел. Так что было совершенно неудивительно, что в какой-то момент Васе стало чертовски скучно сидеть на солнцепёке, и он свалил, промяукав, что у него тоже есть свои кошачьи дела, и он не собирается тратить погожий денёк на праздное созерцание нещадно матерящихся мужиков. — Слушай, турист, а в кои-то веки неплохо получилось. Авось за лето не развалится. На Сегином языке это была чуть ли не высшая степень похвалы, и Лёха, проживший с ним целый год, уже успел это усвоить. — Не развалится, не боись. Если что, руки есть, подлатаем, — щурясь на теплом майском солнышке, ответил Лёха. — Васька, принимай работу! — со смешком позвал кота леший. — Вась! Вася! Обычно оборотень являлся чуть ли не по первому зову, но сегодня его рядом почему-то не оказалось. Даже топота из кустов слышно не было. Сега нахмурился, сосредоточился, дыхание задержал — Лёха понял, что он пытается найти кота в лесу своими, ведомыми лишь ему одному, способами. Он же леший, он всех своих подопечных видит и чувствует, если оно ему надо. Вдруг Серёга побледнел — настолько сильно, насколько позволяла его смуглая обветренная кожа. И колени у него резко подогнулись, как будто его обухом топора по голове ударили, он едва не съехал по стене вниз, огромным волевым усилием заставил себя стоять прямо. — Лёха, — выдавил он еле слышно. — Я Ваську не чувствую… Лёха вскочил. Он знал, что это могло означать две вещи — либо коту кирдык, либо он лежит где-то без сознания. Нужно было срочно что-нибудь делать, но какой из обычного человека помощник?.. Серёга молча перекинулся в свою звериную форму, принюхался и двинул куда-то в кусты, очевидно, по котовьим следам, а Лёха остался ждать. Вернулся леший через час, осунувшийся, с тяжело дышащим котом на руках. — Беги за Рипом, живо! Скажи, пусть хватает всю аптечку и несётся сюда! Васька, лопух, в старый капкан провалился, не заметил, видать. Крови много потерял, лапа перебита. Лёха посмотрел на Ваську, и ему в голову резко стукнуло осознанием — надо кота ко врачу. Срочно. Иначе пиздец ему. И Сега ему не поможет, и Рип — Лёха отчего-то очень четко это почувствовал. — Серёж, — начал он тихо, но настойчиво. — Васю в город надо. На ветстанцию. Иначе не жилец. — Иди за Рипом, — цедил Серёга упрямо сквозь зубы. — Мне лучше видно. — Серёжа, я жопой чувствую, Рип тут не поможет, нужен врач! — Лёха сорвался на крик. — Умник, блядь, нашёлся! Я четыреста лет зверей лечу, а ты учишь меня?! Нахуй иди! Только Рипа позови сначала! — орал Серёга очень громко, но кота на руках держал бережно, боясь навредить. — Хуй с тобой! — на ходу бросил Лёха и рванул в сторону дома короткой дорогой, через кусты. Видимо, то, что произошел пиздец, было написано у него на лице, потому что Рип бросился собирать аптечку сразу, как Лёха влетел в их маленький домик и, пытаясь отдышаться, выпалил: — Там. Вася. Капкан ржавый. Крови много. Рип молча кивнул и докинул в рюкзак ещё каких-то скляночек и травок. Обратно они прибежали минут через сорок — читай, быстро, Лёха никогда с такой прытью по пересеченке не бегал. — Серёг, я тут не помощник. Алёша прав, его в город надо, — наморщил лоб травник, осмотрев кота. — Крови очень много. Лапа раздроблена. Нужно переливание и врач. Не знаю, каким чудом он вообще жив. В этот момент Васька, лежащий на столе на горе ветхого тряпья, горестно застонал от боли. Серёга побледнел и вышел на середину двора, где связь худо бедно ловила, позвонил кому-то. — Олег Саныч! У тебя машина на месте? Подгони к оврагу, а, будь другом! Беда у меня, кота в ветеринарку срочно надо, иначе помрёт! Угу. По гроб жизни должен буду. Сега молча вернулся в дом, на ходу запихивая в рюкзак телефон и документы, подхватил кота на руки и быстрым шагом пошел в сторону места, куда должен был подъехать УАЗик из лесничества. Лёха хотел поехать с ним, но боялся, что они с распсиховавшимся лешим по дороге попросту поубивают друг друга. — Идем, — тихо сказал Рип. — Накормлю тебя. Ты устал. Лёха молча встал и пошел следом за ним. Кое-как затолкав в себя обед, Лёха почувствовал себя окончательно выжатым. Он побрёл на улицу и уселся на причале около их дома — болтал ногами над водой, переваривал события этого бесконечного дня, дулся на Серёгу, который мало того, что слушать его не стал, так в итоге даже спасибо за правильное решение не сказал. И, чего уж греха таить, жутко переживал за кота. Рип, как обычно, неслышно появился откуда-то из-за спины и сел рядом. Молча пихнул в руки жестяную чашку с чем-то коричневым и ароматным и твердо сказал: — Пей. — Что это? — удивился Лёха, делая глоток. Напиток был необычным, но очень вкусным — терпким, отдающим чем-то неуловимо знакомым. — Кофе. Немножко волшебный. Из одуванчиков. Лучшее средство, когда грустно. — Спасибо, — чуть слышно сказал Лёха. Ему и правда стало легче. Рип всегда знал, как тихо и незаметно оказаться рядом в нужный момент. Умел окружить молчаливой и теплой дружеской заботой, когда в одиночку становилось совсем невмоготу. — Сега звонил, — тихо продолжил Рип. — Оклемается Васька, вовремя привезли. Лёше стало ещё легче, как булыжник с души скатился. — Мудак наш Сега, — ответил Лёха, улыбнувшись уголками губ. Настроение поползло вверх. — Извинится, — твердо сказал Рип. — Я бы тоже с ума сошел, если б чуть не помер тот, с кем я четыреста лет прожил. А ты пей кофе, пей. Он послушался. Так они и сидели рядом — молчали, пили кофе из одуванчиков, смотрели на закат. И Лёха снова думал, что он счастлив. Как ни крути.