С днём рождения, автор!

— Итак, дорогие друзья, — обратился ко всем Мышкин. — Вы знаете, для чего я вас всех собрал? За большим круглым столом сидели Ставрогин, Верховенский, Рогожин и Настасья Филипповна. — Нет, — ответил Верховенский. — Но если это нравоучительный вздор, то я сразу же уйду! Николай Всеволодович, думаю, меня поддержит, верно? Ставрогин кивнул. Мышкин тут же поспешил всех переубедить: — Нет, нет, господа! Никак нет! Просто сегодня очень знаменательная дата… Но договорить князю не дали. Дверь открылась, и на пороге появилась целая свита: Раскольников, Разумихин, Дунечка и Соня. — Простите за опоздания. Были причины, — извинился Раскольников. — Я надеюсь, дело важное, ибо ехать из Сибири до самого Петербурга — это, знаете ли, такое себе удовольствие. — Ба! Какого я вижу! Родион Раскольников собственной персоной! — воскликнул Верховенский с усмешкой. — И как же это вас, Родион Романович, отпустили-то? — А вам какое дело, Пётр Степанович? — в тон ему ответил бывший студент. — Господи, и этого зачем-то позвали, — шепнул ему на ухо Разумихин. — Говорил я тебе, Родька, не надо сюда тащиться… — Вообще-то я всё слышал, — хмыкнул Верховенский. — Нет, я-то уйду, если Родион Романович пожелает… — Так, господа, не ссоримся! — остановил Мышкин их ругань. — Мы персонажи одного автора и должны уважать друг друга! — По вашей логике, Лев Николаевич, я и Лужина тогда должен уважать, — мрачно сказал Раскольников, усаживаясь на свободное место. — Так о чём вы хотели поговорить? — Да, давайте перейдём уже к сути дела, а то я и вправду уйду, — заявил Ставрогин. — Да, — опомнился князь. — В общем, завтра у Фёдора Михайловича день рождения. Я думаю, что было бы неплохо объединиться и сделать совместный подарок. — А что тут думать? — усмехнулся Пётр Степанович. — Родион Романович подарит свой знаменитый топор на память, Ставрогин — бабочек. А что касается меня, то я вообще дарить ничего не намерен. Всё! Вопрос решён! — Ха-ха. Как смешно, — с сарказмом сказал Раскольников. — Вы могли не шутить на данную тему? Мне неприятно сие вспоминать. — Ой, да бросьте. Ошибка молодости, с кем не бывает, — хмыкнул Верховенский. — Нет, ну правда, — сказал Разумихин. — Автор — это серьёзно. Ему надо что-то стоящее. — Может, подарим ему бумагу? — предложил Рогожин. — Он писатель. Ему бумага завсегда нужна. — Ага, и набор перьев, — усмехнулся Верховенский. — Деньги подари, тогда ему и бумага никакая не понадобится! Хотя, зная его страсть к игре, и это будет вполне бесполезный подарок. — Пётр Степанович, вы могли бы не язвить хотя бы пять минут? — сердито спросила Настасья Филипповна. — А для вас, Настасья Филипповна, правда — это всегда насмешка? — А ну замолчи! — вспыхнул Рогожин, готовясь ударить Верховенского. — Тихо! — крикнул Раскольников. — Не шумите, и так голова болит… — А когда она у вас не болела? — спросил с усмешкой Верховенский. — Да прекратите! — вырвалось у Мышкина. — Кто-нибудь уберите Верховенского, с ним невозможно говорить! От «Бесов» есть Николай Ставрогин, который сидит, как нормальный человек! — сказала Сонечка. — Да я и сам уйду! Всё равно я в этом цирке участвовать не буду, — сказал Пётр Степанович и удалился. — Слава Богу, — облегченно вздохнул Разумихин. — Тишина и порядок… — Так вот, что мы подарим? — вернулся к основной теме Мышкин. — Письменное поздравление? — предложил Ставрогин. — И что мы напишем? — Это вопрос. — Нет, друзья, давайте что-нибудь другое… Что любит Фёдор Михайлович? — спросил Лев Николаевич. — Чай, — тут же отозвалась Дуня. — Романс… Вот этот вот… — сказал Разумихин, стараясь вспомнить слова песни. — На заре ты её не буди… — Пушкина, — вспомнил Ставрогин. — И Гоголя, — подхватила Соня. — А ещё азартные игры, — добавил Раскольников. — Так, хорошо… И какой подарок из всего этого составляющего мы можем соорудить? — растерянно спросил Мышкин. — Ну, во-первых, подарить портрет Гоголя, ибо Пушкин у него есть, — предложил Раскольников. — И оставить подпись каждого на этом портрете! — Принести ему чай… — И подарить билет в Баден-Баден, — закончил Ставрогин. — Только не туда! — сказал Раскольников. — Ибо опять потратит все деньги и, хуже того, с Тургеневым схлестнётся! Они уже чуть не подрались как-то. — Ребята, я настаиваю на практичном подарке, — стоял на своём Рогожин. — Про бумагу и перья? — на всякий случай уточнил Ставрогин. — Именно, — кивнул Рогожин. — Он прежде всего писатель. Да, портрет Гоголя, конечно, хорошая вещь, но ведь писать он не на нём будет! — Ладно, тоже возьмём, как вариант, — согласился Мышкин. В этот момент в комнату с неудержимым смехом вошёл Верховенский. — О, опять этот, — проворчал Рогожин. — Что вам нужно? — спросила Настасья Филипповна. — Вы же сказали, что не участвуете в этом, как вы выражаетесь, цирке. Он гордо оглядел всех собравшихся и сквозь хохот произнёс: — А знаете, господа, что забавно? Вы вот тут думаете, головы ломает… А вы задумывались, стоит ли Фёдор Михайлович того, чтобы ему подарки делали? — Что вы такое говорите! — возмущенно воскликнул Лев Николаевич. — А сами подумайте: он каждого до единого заставил страдать! Родиона Романовича сколько мучил?! Да всю книгу! То лихорадка, то обморок, а вдобавок нищета и каторга! А между прочим, он вас в своих записках и дураком называл. Да, да. Именно вас, Родион Романович. Вас, любезная Софья Семёновна, он отправил заниматься проституцией, чтобы хоть как-то прокормить семью! Из вас, Лев Николаевич, сделал больного человека, про Рогожина и Настасью я вообще молчу. Ставрогина в страшных грех поверг, а я? Меня вообще чуть ли не козлом отпущения сделал! И стоит ли он после этого нашего внимания? Все призадумалась. На минут пять в комнате воцарилась тишина. Но тут поднялся Мышкин: — И всё же… Вы не правы, Пётр Степанович… — И в чём же? — спросил разгоряченный Верховенский. — Фёдор Михайлович по-своему любит нас. Родиона Романовича отправил на каторгу и заставил жить в нищете? Да, допустим? Но разве Достоевский это придумал? Это серьёзная реальность. Да и потом, у Раскольникова есть всё, о чём может мечтать человек: любящая семья, друг, который готов за него и в огонь и в воду пойти! И наконец, Сонечка, которая за ним в самую Сибирь поехала. Да некоторые только мечтать об этом могут! Да, и мне пришлось несладко. Но я был счастлив! Хоть не до конца книги и невсегда, но был! Также и вы, и Ставрогин! Фёдор Михайлович в конце концов подарил нам жизнь и позволил жить на страницах его книг. Мышкин закончил речь. Он очень волновался. На его лбу выступили капельки пота, которые князь поспешил вытерить белым платочком. Все сидели в немом шоке. Наконец, Раскольников встал, подошел к Мышкину и, взяв его за руку, сказал: — Ну, князь… Это было сильно. Я даже вас уважать начал. Ведь вы правы… — Подтверждаю. Подписываюсь под каждым словом князя, — добавила Соня. — Ладно. Допустим, уговорили, — сказал Верховенский, устало опустившись на стул. Этот спор его тоже хорошо вымотал. — Остался один вопрос: кто поздравлять будет? — спросил Ставрогин. — Пусть Лев Николаевич на правах любимого героя Достоевского, — предложил Рогожин. — Нет! Родя пусть будет, как самый известный его персонаж! — сказал Разумихин. — С чего это он самый известный? — обиделась Настасья. — Да любого спросите, он сразу ответит про тварь дрожащую или право имеющего! — с жаром сказал Дмитрий Профьевич. — Разумихин! Я же просил не напоминать, — покраснел Раскольников. — А я согласна с Дмитрием Прокофьевичем. Я за брата, — сказала Дуня. — Его знают больше, чем Мышкина. — А как же знаменитое «Красота спасёт мир»? — парировал Рогожин. — Его поди больше людей знает, нежели ваших тварей дрожащих! — Да прекратите! — смутился Раскольников. — Я давно отрёкся от этой теории. — Это не суть дела важно, — сказал Разумихин. — Главное, что она была. — Нет, вы гляньте, Степан Всеволодович, — усмехнулся Ставрогин. — Они нас вообще в расчёт не берут! Раскольников и Мышкин, которым и так стало неудобно, переглянулись. — Да чего спорить-то? Поздравим все вместе и всё, — сказал Раскольников. — Мудрое решение, — согласился Мышкин. Остальные их поддержали.

***

Фёдор Михайлович сидел у себя в кабинете и делал наброски к «Братьям Карамазовым». Тут в дверь постучались. — Да, да. Войдите, — не отрываясь от бумаги, сказал Достоевский. В комнату вошли все вышеупомянутые герои. Фёдор Михайлович оторвался от своих набросков, дабы посмотреть на гостей и… Обалдел, мягко говоря. Перед ним стояли все его персонажи. — Дорогой Фёдор Михайлович! Поздравляем вас с днём рождения! — начал Мышкин. — Мы вас очень любим и ценим, — продолжил Раскольников. — Спасибо, что живём на страницах вашей книги, — сказал Ставрогин. — Мы благодарны за это. — В качестве подарка примите это, — сказал Верховенский, и Разумихин с Раскольниковым протянули писателю большой портрет Николая Васильевича Гоголя. Верховенский же дал набор перьев и огромную стопку чистых листов бумаги. От этакой неожиданности Достоевский растрогался и даже чуть не заплакал от радости. — Спасибо, дорогие мои. Я… Не ожидал от вас, если честно. Слава, которую вы мне принести, бесценна! — Да что там, — отмахнулся Раскольников и, заметив работу Достоевского, спросил, — а что вы пишите? Новый роман? — Да, — кивнул писатель. — «Братья Карамазовы». — Значит, скоро в нашей компании появится ещё кто-нибудь! — обрадовался Мышкин. Герои ещё раз обняли своего создателя и, поблагодарив, ушли.