Шесть возлюбленных Бесс из Милтона

Когда Бесс минула седьмая зима, отец взял ее с собой на ярмарку в Брампорт. Здесь все было странно, непривычно, совсем не похоже на родную деревню. Девочка так крутила головой, что казалось, та скоро отвалится, и трижды едва не потерялась, засмотревшись на очередную диковинку. Но больше всего ее притягивало головное покрывало в лавке торговца тканями. Покрывало было красивое, белое, шитое золотом, и даже на взгляд мягкое-мягкое, не то что грубая холщовая рубаха. И в последний день она не утерпела, удрала от отца, чтобы подобраться к прилавку и потрогать, действительно ли это чудо такое, каким кажется. Однако торговец за своим товаром следил. — Пошла вон, побирушка! Ишь, чего удумала! Девочка увернулась от подзатыльника и спряталась, все еще надеясь, что ей повезет. Но потрогать покрывало так и не получилось. Она видела, как его долго рассматривала красивая леди, щупала ткань, изучала шитье. Торговец кланялся, расхваливал тонкую работу. Наконец, леди забрала покрывало и гордо удалилась, опираясь на руку сопровождавшего ее лорда. Лордов, как и леди, Бесс никогда не видела, но эти важные, нарядные, богатые господа, которые могут купить такую вещь, просто обязаны быть благородными. Самой Бесс тогда досталось несколько леденцов и простой платок. Платок был добротный и теплый, но совсем не такой, как то прекрасное покрывало. Однако Бесс была уверена, что когда-нибудь у нее будет такое же, совсем как у благородной леди.

***

На одиннадцатую зиму отец пошел за хворостом и не вернулся. Тело нашли только через три дня — вернее, то, что от него осталось. Бесс запомнила, как истошно кричала мать, когда притащили салазки, накрытые пропитанным кровью плащом. Охотники выследили шатуна, который задрал отца, и принесли им медвежью шкуру. Мать молча забрала ее, несколько дней чистила, скребла и выделывала, а потом продала. Прежде они не бедствовали, но теперь пришла нужда. Вдову с шестью детьми никто не брал замуж, и так у всех мал-мала по лавкам. А кто будет пахать-сеять, когда один мужик в доме, и тому пятнадцати не минуло. Следующей зимой они схоронили двух младших. И Бесс стало совсем не до мечтаний. После брата она была старшая из детей, так что и прибирала, и стирала, и ходила за грибами-ягодами, чтобы семья могла продержаться. Благо местный каноник ее привечал, пускал в церкви полы помыть, помочь где, и вел долгие разговоры о священных текстах, о том, что творится за пределами деревушки. Он любил поговорить, а в лице Бесс нашел благодарного слушателя. А еще от него часто перепадал то хлеб, то круг сыра, а то и монета-другая. Когда ей сравнялось пятнадцать, жизнь начала налаживаться. Брата взяли в услужение в замок. Дома его теперь видели редко, но когда он приезжал, то привозил и гостинцы младшим, и денег, и обновку сестре. Но Бесс было не до обновок. Она гуляла с Томом, сыном кузнеца, и снова мечтала. Тогда жизнь рисовалась простой и ясной. Они поженятся, будет свой дом, добротное крепкое хозяйство, как-нибудь непременно поедут на ярмарку, и она будет вышагивать гордо, под руку с ним, прямо как леди. И он купит ей красивое головное покрывало. Не сложилось. Не прошло и полугода, как Том женился. Монна была старше Бесс на несколько лет, и уж явно не так красива, но зато дочь вольного арендатора с двадцатью акрами земли. Тем вечером Бесс плакала на груди у гостившего брата. Клэм слушал, кивал, а после мотнул головой. — Собирайся. — Куда? — не поняла она, утирая покрасневшие глаза краешком рукава. — Матушке лорда нашего еще служанка нужна. Я за тебя словечко-то и замолвил. Тем паче ты у нас и расторопная, и недаром к святому отцу все ходила. Образованная, вон, Писание знаешь. — Ты езжай доченька, езжай. Брат дело говорит, — кивала мать, суетливо увязывая в узел скудные пожитки дочери. И Бесс поехала.

***

На новом месте быстро стало не до тоски по неверному возлюбленному. Она, конечно, еще повздыхала, но жизнь, так не похожая на размеренную сельскую, где все известно на месяцы вперед, не оставляла времени для сожалений. Новые обязанности, новое окружение: знакомые, подруги и, чего уж греха таить, завистницы. С этими Бесс сталкиваться особо и не доводилось — ну кому в голову придет завидовать нищенке, пусть и красивой. Может, какая из односельчанок и завидовала, но как-то Бесс этого и не замечала. В замке оказалось совсем по-другому. Пришлую девицу, внезапно вознесенную почти на вершину иерархии замковых слуг, невзлюбили многие. Нет, оставайся она одной из полудюжины служанок, приставленных к пожилой леди, дабы убирать в покоях и обихаживать госпожу, все могло быть иначе, но... Леди была стара, уже слаба на глаза, да и ноги ее подводили, так что покои покидала редко, посему часто задерживала то одну, то другую девицу, долго выспрашивая новости. Не стала исключением и Бесс, а поскольку язык у нее был подвешен хорошо, то ее задерживали чаще других. Однажды, когда она в очередной раз закончила пересказывать, кто приехал в гости, как идет заготовка припасов на зиму, какого кабана добыл на последней охоте молодой лорд, госпожа все не спешила ее отпускать. А поскольку работы, как у любой служанки, у нее было много, Бесс позволила себе спросить: — Я могу идти, миледи? — Ну, если больше нечего рассказать, иди, — махнула рукой старуха. — Есть, — Бесс словно за язык кто дернул. — Про житие святого Вильяма Йоркского. — Тогда рассказывай, — пробурчала та. И Бесс рассказывала: сначала про святого Вильяма, потом про Дунстана, потом про Годфрида Амьенского. Тяжелая корзина с бельем, которое требовалось постирать, была забыта. Впрочем, Бесс больше не приходилось ни отдраивать полы, ни выгребать золу из очага, ни стирать в холодной воде, от которой руки покрывались цыпками. Теперь ее основным занятием стали штопка да вышивка в хорошо протопленных покоях, возле госпожи. И развлечение хозяйки пересказами Писания и историями из жизни святых. И она в который раз с благодарностью вспоминала старого священника. Такая жизнь стоила того, чтобы перетерпеть злобные взгляды да мелкие пакости нескольких девиц, завидовавших ее положению любимицы при леди, которая, несмотря на годы, все еще никому не давала спуску в замке. А еще был молодой лорд Годфри, который не обошел вниманием симпатичную служанку своей бабки. Это вам не крестьянский сынок, который норовит на сеновал затащить. Благородный, со всем обхождением: и говорил красиво, и не в коридоре зажимал, а в собственную спальню приглашал, и даже подарки делал. Как тут устоять. Бесс и не устояла. Хотя ей достало ума понять, что лорд никогда не женится на крестьянке, и не то чтобы она его любила. Ну, может, самую капельку. Но его внимание льстило, она себя чувствовала почти что леди. Это длилось почти полтора года, и Бесс потихоньку начала забывать, что у подобных историй не бывает хорошего конца. Все поменялось внезапно, в считанные дни. Старый лорд, наконец, подобрал наследнику подходящую невесту, которая и прибыла в сопровождении кузена, герцога Фитцуолтера. Естественно, знатные господа путешествовали не одни, а в сопровождении целого штата слуг и солдат. В замке царила суета, все готовились к свадьбе, Годфри обхаживал невесту, изображая радушного хозяина, и думать забыл про любовницу, а Бесс с ужасом обнаружила, что, кажется, понесла. Это была катастрофа. Старая госпожа, с ее набожностью, вряд ли станет держать подле себя незамужнюю служанку с прижитым невесть от кого ребенком. Выйти замуж? Но она столько времени проводила в постели молодого лорда Годфри и на других даже не смотрела. Даже если и найдется тот, кто возьмет ее за себя, слухи все равно поползут, и ничего хорошего это не сулит. Наверняка придется вернуться к прежней тяжелой работе, если вовсе из замка не выгонят. Не зная, что делать, она решила поговорить с Годфри, ведь они так долго были вместе, он даже клялся, будто любит, и в глубине души теплилась надежда, что он ее не бросит наедине с бедой, поможет, поддержит. Но надежда не оправдалась. Он думал только о собственной свадьбе, и ему совсем не было дела до какой-то девицы, с которой весело проводил время. И новости его совсем не обрадовали. — А мне-то что? — пожал плечами Годфри, когда Бесс, наконец, удалось перехватить его на конюшне. — Не вздумай при гостях меня опозорить! — Но ведь... — Денег хочешь? Я заплачу, а ты разберись как-нибудь с этим, — бросил он и вышел, оттолкнув девушку. Бесс попыталась ухватить его за рукав, но едва удержалась на ногах. Она развернулась и побрела прочь, глотая злые слезы. Собственное будущее рисовалось в самых мрачных красках. Убитая горем, она не заметила мужчину, вышедшего из конюшни следом. Он нагнал ее и обхватил за плечи, разворачивая к себе лицом. — Дурак он... лорд твой, ну этот... — прогундели откуда-то сверху. — Совсем не того... Но что им... до нас... блаародным-то... ты того... не плачь. Ты красивая... вот. — Что? — Бесс подняла глаза на нежданного утешителя. Как там его... Ангус, кажется. Здоровенный шотландец, настоящий медведь, которому Бесс едва доставала до груди. К тому же с таким чудовищным акцентом, что его речь понятна была через два слова на третье. Главный конюх лорда Фитцуолтера. — Дался тебе этот лордик, — снова прогудел тот. — Поехали со мной. Бесс пыталась унять слезы и вычленить что-то внятное из бормотания шотландца, но понять, чего он хочет, никак не получалось. Впрочем, обнимал он ее своими медвежьими лапами мягко, осторожно. Так что ей не пришло в голову завизжать и начать вырываться, хотя вообще Бесс побаивалась этого мрачного гиганта. — Ты о чем это? — она снова шмыгнула носом, но уже гораздо тише. — Пойдешь за меня, говорю? Ты не смотри... я вон свободный... при деньгах... — продолжал бормотать тот, осторожно проводя широченной ладонью по голове Бесс, — их светлость меня ценит... дом поставим... детишки опять же... я не этот... не обижу... пальцем не трону. Здоровенный мужик, на добрый десяток лет старше, косноязычный, с грубыми руками, ничего похожего на изысканного и галантного лорда, но эти мозолистые руки держали ее так бережно и осторожно, словно хрупкую птичку, а Бесс некуда было податься. И она кивнула. — Пойду. Если хозяин отпустит. Вечером она снова навестила Годфри в его покоях, уже не для того, чтобы просить, просто хотелось еще раз заглянуть в глаза бывшему возлюбленному. Она все еще сомневалась, правильно ли поступила, что дала согласие. — Снова ты, — поморщился тот. — Я же велел тебе разобраться самой. И у Бесс словно пелена спала с глаз, оскорбленная гордость взяла свое. Мгновение, и Годфри не вызывал уже ничего, кроме брезгливости. Как вообще она могла вот с этим?.. — Я и разобралась, — она гордо вздернула нос. — Главный конюх лорда Фитцуолтера берет меня замуж. Надеюсь, ты сможешь убедить госпожу отпустить меня. Бесс развернулась и вышла, едва удержавшись от того, чтобы не хлопнуть дверью. Пусть не лорд и не красавец, но ее ждал мужчина, обещавший любить и носить на руках, свой дом, все, как положено, о чем тут жалеть. Слухи в замке разносятся быстро, и уже к вечеру к Бесс зачастили служанки под самыми разными предлогами, но на самом деле они хотели выведать только одно — правду ли говорят, что она выходит за того шотландца. Одни молчали, другие кривились. Но шушуканье «Надо же!», «Он же старый!», «Страшный, чисто медведь!» и презрительно-снисходительные взгляды преследовали Бесс повсюду. А утром Ангус принес ей подарок — головной обруч, дорогой, с каменьями, ни у кого из служанок такого не было, и презрение во взглядах снова сменилось завистью. Они обвенчались через неделю в часовне замка. А еще через неделю лорд Фитцуолтер вместе со свитой двинулся в обратный путь. И с ними, навсегда покидая родное графство и переворачивая эту страницу своей жизни, уезжала и Бесс.

***

Зима сменяла осень, а ее в свою очередь весна, а потом лето и снова зима. Время летело, год за годом. Бесс казалось, что теперь уж в ее жизни все определено, и ничего не изменится. Свой дом, муж, из шестерых детей только двое не пережили первый год, надежное обеспеченное будущее. Ангус, несмотря на грозную внешность, оказался надежным, работящим, заботливым. Даже в подпитии он ни разу не поднял на жену руку, а по праздникам не забывал подарить то отрез полотна на платье, то какую подвеску, на зависть всей женской части прислуги. И лорд ценил лучшего своего конюха, так что Бесс стала личной служанкой его супруги. Зима в том году выдалась суровая, да еще и какая-то хворь косила людей десятками. Лекарь только руками разводил, а священник бубнил про гнев божий. Болезнь сказалась или еще что, но роды были тяжелыми и неудачными. Ребенок родился мертвым. После выяснилось, что это не единственное, чем они обернулись — больше детей у нее не было. Тогда же умерла родами жена лорда, и именно Бесс доверили выкармливать новорожденную девочку. Говорят, последний ребенок у матери самый любимый. Для Бесс таким ребенком, младшей и любимой дочерью, стала маленькая Мэриан. Свои-то уже подросли. Старший прислуживал господину, тот даже обещал взять его оруженосцем, остальные тоже почти стали на ноги, и она всю себя отдавала сироте. И та, несмотря на малолетство, все понимала, тянулась к кормилице, а первым ее словом было — Бесс. Когда Мэриан пошел шестой год, Бесс овдовела. Нелепая, но от этого не менее горькая случайность, на которые столь щедра судьба. Одну из замковых пристроек давно требовалось обновить, стропила местами прогнили, с них сыпалась труха, и кладка кое-где просела. То ли веревки не выдержали, то ли еще что пошло не так, но бревна сорвались. Однако зашибло не каменщиков, а проходившего мимо конюха. На похоронах Бесс рыдала в голос и потом горевала всем сердцем. Пусть когда-то она и согласилась выйти за него от безысходности, но то было давно. Ангус был хорошим мужем, и Бесс его действительно любила. После его смерти она еще долго ходила, как потерянная. Раз и навсегда предопределенная судьба снова изменилась. И однажды к ней подошла Мэриан. Встав на цыпочки, она дотянулась до руки кормилицы, которая ходила как в воду опущенная, и тихо спросила. — Ты теперь тоже уйдешь? — Ты что, малышка?! — Бесс развернулась, пораженная непривычно серьезным для ребенка тоном, подхватила девочку на руки. — Все уходят, — покачала головой та. — Моя мама ушла... Вот Ангус ушел... Ты тоже уйдешь? Бросишь меня? — Да что ты такое говоришь! Я тебе никогда не брошу! — Побожись, — потребовала упрямая кроха, и Бесс внезапно почувствовала, что дышать стало чуточку легче. Жизнь продолжалась, несмотря ни на что.

***

Мэриан шел девятый год. Она росла шустрой и непоседливой, Бесс иногда прикрикивала на нее, напоминая, что благородной леди не пристало так себя вести. И та дулась, порой даже целый день, а потом снова бежала к кормилице, поговорить, рассказать, поделиться. Горе отступило со временем. И пусть Бесс была уже не так молода, но не утратила красоты, и мужские взгляды частенько останавливались на ней. На этот раз ее приметил зажиточный йомен, вдовец с тремя детьми и крепким хозяйством. Они познакомились, когда он привез в замок зерно, потом Бесс навещала Марка, когда удавалось выбраться из замка. Пусть ей и грех было жаловаться: в тепле, сыта, обута, одета, впору позавидовать, но все же одна. Марк все чаще заводил разговор о том, что в доме нужна женская рука, и Бесс поверила, что ей не придется до гробовой доски тянуть вдовью долю. Все закончилось быстро. Марк попросил ее руки у лорда и получил отказ. Категорично и непреклонно. Лорд Фитцуолтер снизошел до того, чтобы пояснить Бесс причины своего решения. — Ты мне нужна в замке, присматривать за Мэриан, — заявил он, ставя крест на ее надеждах вновь обрести простое женское счастье. Нет, умом она понимала, что не вправе винить господина, тем паче тот в ее отношении повел себя благородно, мало кто из лордов так обращался со слугами. Он доверил ей своего ребенка, требовал быть при девочке неотлучно, но и саму Бесс, и ее детей обеспечивал за это так, что грех жаловаться. Он взял старшего сына к себе оруженосцем, второй, несмотря на юные годы, уже сейчас практически заведовал замковыми конюшнями, а дочерям лорд обещал подобрать достойных мужей. Но Бесс все равно было горько и обидно. И в сердцах она сорвалась на ту, из-за которой все и произошло — на Мэриан. Она начала сторониться девочки, порой огрызаться на нее, а на вопросы ядовито заявила, что госпоже не стоит волноваться. И когда та не отстала, так и вовсе получила отповедь, мол, ты мне не дочь. Мэриан убежала в слезах, но Бесс не могла перестать злиться. Ночью ее разбудил шум из соседних покоев. Она подошла к двери, прислушалась и, заслышав сдавленные всхлипы, не выдержала, вошла. Мэриан снился кошмар, она металась, постель была смята. Бесс разбудила ее, растормошила. Девочка, всхлипывая, уткнулась ей в грудь с криком «мамочка!». И злость отступила. Осталась только вина перед ребенком, который так ее любит, и которого она несправедливо обидела. — Все хорошо, доченька моя, все хорошо, — шептала Бесс, прижимая к себе девочку и гладя ее по голове. — Я здесь. — И не уйдешь? — Не уйду. Я же обещала.

***

Мэриан шел четырнадцатый год. Лорд Фитцуолтер отправлялся на войну или в поход, Бесс и сама не знала, да ее это и не волновало. Важно было то, что он уезжал, а дочь отсылал ко двору. И Бесс, ясное дело, вместе с ней. Но она уже давно не была той простушкой, что обмирала от восторга при виде благородного лорда или прекрасной леди. Уж их-то в своей жизни Бесс повидала, и немало, включая особ королевской крови, периодически гостивших в замке. Нет, отъезд ко двору ее не особо взволновал. Она тревожилась из-за Мэриан, которая совсем не знала жизни. Бесс не давали покоя мысли о том, как защитить свою девочку от ушлых прохвостов, готовых вскружить голову наивной провинциалке, лишь бы породниться с королевским домом и заполучить солидное приданное. Бесс не сомневалась, что желающих будет полно — ведь Мэриан оставалась единственной наследницей своего отца. Разумеется, среди прислуги нашлись те, кто попытался поставить на место саму Бесс, тоже видя в ней провинциалку. Но язык у нее был подвешен хорошо, да и умом она обижена не была. К тому же, проведя большую часть жизни подле знатных господ, приобрела манеры не хуже, чем у знати. В общем, вскоре желающих спорить и отпускать шуточки в ее адрес поубавилось. Тем более что состояла она все же при родственнице короля, хоть и не поймешь, в каком статусе, служанка — не служанка, наперсница — не наперсница. Единственным исключением из правил оставался один из придворных менестрелей, Этьен. Он был так же остер на язык, а уж колючек под ним было столько, что и репейнику не сравниться. Поглазеть на их схватки сбегались все, кто был окрест. Невысокий, шустрый, чернявый был Этьен. «В чем только душа держится», — посмеивалась Бесс. А потом поймала себя на мысли, что этих перепалок ждет не меньше, чем окружающие, что ищет взглядом ехидного менестреля в толпе, что сердце при виде него пропускает удар, а в груди разливается давно забытое тепло. Что порой, ради очередного спора с ним, она даже упускает из виду воспитанницу. Бесс казалось, что она ничем себя не выдает, да и с Этьеном они сцеплялись так, что искры летели, но это лишь казалось... Она не собиралась подслушивать, честное слово, не собиралась, просто шла мимо, и приостановилась только потому, что кто-то произнес ее имя. — Да точно тебе говорю, — донесся из-за двери пьяный голос, опознать который она не смогла. — Не собираешься осчастливить даму? А вот второй голос явно принадлежал Этьену. — Шуточки у тебя. — Да поклясться могу. Эта язва Бесс в тебя влюбилась, — снова рассмеялся первый голос. — Кто? Эта старуха... — из-за двери снова раздался смех, но дальше слушать Бесс не стала. Рванула прочь, словно за ней гнались все черти преисподней. Тем вечером она долго сидела у зеркала, всматриваясь в полированную металлическую поверхность, и пыталась осознать простую истину — ее время ушло. Седина в волосах, вытянувшееся, высохшее лицо, на котором уже отметились морщины. Четвертый десяток разменяла, и вправду старуха. А еще впервые в жизни она захотела отомстить тому, кто вот так, походя, потоптался по ее чувствам. И отомстила. Несколько намеков там, несколько слов сям. Тщательно подстроенные ситуации и столкновения. Шепотом кому надо поведанные слухи про нерешительность менестреля, который не может признаться даме в любви и попросить ее руки. Все это с честным лицом и волнением престарелой матушки, желающей всех осчастливить. И злорадное удовлетворение, когда она стояла в церкви и смотрела, как тот ведет к венцу ключницу Нелл. Совсем не старую, и даже не слишком уродливую, но с характером, которому сатане впору позавидовать.

***

Бесс никогда не понимала войн. Наверное, мужчинам нравится воевать, но зачем это все нужно, она не знала. А что знала точно, так это каково приходится женщинам, пока любители геройствовать где-то сражаются, и как плачет молоденькая девушка, еще почти подросток, которая осталась одна на свете, потому что отца убили на далекой никому не нужной войне. А еще она знала, что теперь придется быть вдвойне осмотрительнее, чтобы уберечь воспитанницу от любителей легкой наживы, которые вокруг так и вились. Хорошо, что Мэриан все же родня королю, и тот назвался ее опекуном, это хоть немного сдерживало окружающих. Так что отъезд из шумного Лондона в провинциальный Ноттингем Бесс восприняла с облегчением. Меньше будет вокруг франтов, так и норовящих обидеть и соблазнить бедную девочку. Правда, Мэриан за словом в карман не лезла, и несколько особо невезучих кавалеров после ее отповеди не решались появляться при дворе. Нет, против отъезда в Ноттингем Бесс ничего не имела. Как и против попыток его высочества сосватать Мэриан за Гая Гисборна. Тот к ее девочке относился со всем уважением, и собой недурен, и доверием принца облечен, опять же — не по войнам шатается, а при деле. Может, жестковат, так то с другими, но не с леди. По всем статьям отличная партия. Так что Бесс не тревожилась. Ровно до той минуты, как на горизонте возник пресловутый Робин из Локсли. Нехорошие предчувствия зародились уже после достопамятного приема, на который тот столь дерзко заявился. Глядя, как ее госпожа вышагивает по комнате и возмущается дерзостью «этого разбойника», Бесс от волнения раздергала на нитки вышитый платок. Не к добру это, ох, не к добру. Подозрения окрепли, когда в Шервуде их остановили лесные стрелки, и Мэриан возмущенно вспыхивала на каждое слово их предводителя. Бесс знала такую породу мужчин, хорошо знала. Наглые, самоуверенные паршивцы, считающие себя центром мира, но при этом настолько обаятельные, что невозможно устоять. Сущая погибель для юной девушки. И потому она словно коршун следила за негодяем, увивающимся возле ее крошки, и сыпала угрозами. Бесс так увлеклась слежкой за Локсли, что не сразу заметила другого разбойника, который шел рядом с ее лошадью. Мало того, что нахал посмел стоять так близко, что практически касался плечом носка ее сапога, так еще и пялился на нее, разинув рот. — Что вы уставились? — огрызнулась она. — До этого мне не приходилось гулять с дамой, — выдал тот, по-прежнему не отрывая взгляда от Бесс. Она поначалу даже не поняла, о чем речь. — Кого вы имеете в виду? — Вас. — Какая наглость! — возмутилась Бесс и тут же, на грани флирта, уточнила. — Полагаю, я не первая, кому вы это говорите. Этот коротышка смотрел на нее так наивно-восторженно, но при этом искренне, что у Бесс язык не повернулся посмеяться и злобно его вышутить. Вместо этого она позволила ему и вести лошадь под уздцы, и проводить ее к столу, и даже согласилась пройтись с ним, покуда остальные разбойники заняты своими делами, а ее девочку куда-то уволок предводитель лесной братии. После, когда Робин распорядился проводить их в аббатство, она вырвала у Мача ладонь больше для виду. И когда тот, подражая хозяину, подал ей руку, оперлась на его локоть. В шлеме и котте с чужого плеча, гордо задрав нос, так что едва не заплетался в собственных ногах, он должен был выглядеть смешно и нелепо. Но для Бесс почему-то не выглядел. Наверное, потому, что для недалекого крестьянина она с ее манерами, в дорогом платье была той самой прекрасной дамой, которая снизошла до него. — Мы же еще увидимся? — спросил он у ворот монастыря, и Бесс кивнула, сама не зная почему. А после, пока Мэриан отвернулась, еще и быстро коснулась губами щеки Мача. И была готова поклясться, что тот покраснел до самых ушей.

***

Бесс сдержала слово и встретилась с Мачем. Конечно же, лишь из-за того, что он мог стать неоценимым источником сведений о своем хозяине, о котором ей Мэриан уже все уши прожужжала. Но даже когда стало ясно, что компромата она не получит, поскольку о хозяине Робине Мач был способен отзываться исключительно восторженным тоном, Бесс не ушла. Мач держал ее за руку, что-то мямлил и снова смотрел тем самым взглядом, словно на сошедшую с престола королеву. И она едва сдерживалась, чтобы не спросить, что все это значит. Неужели он не видит, что она уже стара и некрасива?! Почему этот мельник смотрит на нее так, будто она все еще может быть желанна? Оказалось, что может. Мач ее поцеловал, и Бесс его не оттолкнула. Прощаясь, она уже знала, что придет в ту таверну снова. Пусть Мач неуклюж и порой нелеп, но в нем нет фальши, он и смотрел, и говорил искренне, от души. И это подкупало. А после завертелось. Увлеченная своей жизнью, Бесс упустила, когда «этот разбойник» превратился просто в Робина, глаза ее девочки начали светиться при малейшем его упоминании, а лицо часто и не к месту становилось мечтательным. Мэриан влюбилась, и вмешиваться было уже поздно. Только и оставалось выслушивать ее, вздыхать да молиться святой деве, чтобы этот возлюбленный, за голову которого и сэр Гай, и принц назначили немалую награду, не навлек на ее крошку несчастье. Но молитвы пропали втуне. Скрыть свои чувства Мэриан не сумела. Бесс все видела и слышала, и ей очень хотелось выскочить из укрытия, выцарапать этому сэру глаза, когда ее девочку уводили под конвоем. Но она сдержалась, не выдала себя. Красивую физиономию Гисборну она бы, конечно, попортила, но кто бы тогда спас Мэриан? Так что Бесс сидела тихо, а когда сэр Гай и стража удалились, так же тихо выбралась из замка. Гисборн ошибся, не приняв в расчет старую кормилицу, или, может, не ожидал от нее подобной прыти. Видимо, не знал, что такая женщина подобна дикой кошке, защищающей единственного котенка — за свое дитя любому вцепится в горло. А Бесс только-то и требовалось, что выскользнуть за крепостные стены, и в такой малости ей никто не мог помешать. Уж точно не два олуха-стражника. Да никто и не ожидал, что воспитанная, в летах, служанка благородной леди, станет бить стражу по голове утащенным с кухни котелком, а после вылезет в окно. Ее не волновал ни король, ни заговор. Так она и заявила. Но Робин, из-за которого Мэриан попала в беду, обязан спасти ее девочку. Однако, в отличие от нее, Робину было дело и до заговора, и до короля. Просто Бесс не сразу сообразила, почему Мач настойчиво выпытывал, каким путем поедет Дикон. А когда поняла, то осознала, что боится уже не только за воспитанницу, но и за Мача. Хотя и старалась не подать виду, поцеловала его небрежно, словно нехотя, в щеку. Правда, под конец все же не смолчала, потребовала, чтобы он поберег себя. Как-то вдруг оказалось, что этот простоватый, с виду забавный человек успел занять в ее жизни немалое место. Тем вечером, оставшись в таверне — больше идти было некуда — Бесс молилась за двоих. И даже самую капельку за Робина.

***

— Тихо сиди, а то повязка сползет. — Да что там перевязывать-то, — Мач хорохорился, изображая неуязвимого героя. Нанесенная ему Диконом рана была не слишком опасна, и не помешала поучаствовать в схватке, когда в замке Робин со своими людьми помогал королю Ричарду разбираться со сторонниками брата. Но после Бесс заметила, что тот морщится, а на боку сквозь рубаху проступило алое, и взяла дело в свои руки. — Я же сказала, не вертись, не то дубинкой по голове. У вашего Джона одолжу. Тогда точно не будешь мне мешать, — продолжала ворчать Бесс. — Обещал ведь поберечься. — Так ведь все закончилось хорошо. И король вернулся, и у Робина с Мэриан, у всех. — И что дальше делать-то будешь? — Ну, король-то всем нашим-то прощение даровал. Мельницу, наверно, отстрою, хозяйство заведу, — протянул Мач. — Ты — и хозяйство... — Бесс невольно рассмеялась. — Знаю я тебя, ты же все порушишь. — Так ведь не один, — Мач посмотрел на нее и перехватил ее руку. — Ты же присмотришь за мной, чтобы я не напортачил, со всем управился? — Присмотрю, — кивнула Бесс, внезапно чувствуя себя помолодевшей на добрый десяток лет, а то и на два. И забытые детские мечты вспыхнули с новой силой. Только на этот раз она точно знала, что мечты исполнятся, и ничто не помешает. Впереди ее ждет домик у реки, мельница, крепкое хозяйство, любящий муж, с которым они станут прогуливаться на ярмарке под руку. И смотреть он будет только на нее, гордо задирая нос и красуясь перед людьми, потому что у него такая жена. Все будет. Даже то самое, шитое золотом головное покрывало, совсем как у благородной леди.