Грибы с сырным соусом и зелёной пыльцой

— Что такое Ваббаджек на самом деле? Расскажи какую-нибудь безумную (или правдивую, но всё равно похожую на безумие) историю появления у тебя этого посоха. — Смертный, ты сейчас упадёшь! — доверительным тоном сообщил Шеогорат. — Так что лучше сядь. Вон на тот камушек, например. Очень удобный камушек, после него восхитительно приятно болит спина. Так, по крайней мере, говорят. Сам-то я не проверял. Садись — и слушай. Камушек, обозначенный Шеогоратом, оказался замшелой глыбой, но сидеть там и правда оказалось удобно. Во всяком случае, удобнее, чем на голой земле. Безумный Бог, будучи в приподнятом настроении, мог быть очень разговорчив, а страннику, вызвавшему Шеогората, отдых лишним не будет. — Пришёл ко мне однажды норд. Исполни, говорит, желание моё! Будто я ему Вайл какой-то или единорог хирсинов… Хочу, говорит мне этот наглец, быть несокрушимым, чтобы меня за эталон силы воспринимали. Чтобы не было такого противника, что сможет с ног меня свалить. Я, конечно, посмеялся, но спросил, не по перевёрнутой ли карте он шёл к святилищу, у которого желания загадывают. Или, может, у меня рога отросли, а я и не заметил? Но норд настаивал на своём, и я поддался его уговорам. Ох, моё мягкосердечие… не могу устоять, когда мне угрожают смешной маленькой секирой. Я превратил его в дуб и запер в стволе дерева его душу. И нет такого смертного, что мог бы свалить его. Мне кажется, именно этого он и хотел, не так ли? Шеогорат усмехнулся и замолчал, но даже в усмешке его ясно звучало скрытое недовольство. Впрочем, ядовитые интонации всё равно выдавали всё презрение, что Князь испытывал к тому норду. Или дереву — неизвестно. — Затем пришла ко мне альтмерка. Служить тебе буду, говорит, верой и правдой, если научишь превращать одну живую тварь в другую. Храм, говорит, отстрою тебе сияющий, только обучи своей науке магической! Я спросил у неё, вежливо и обходительно: «Похож ли я на Азуру, желтокожая ты мокрица?», но она не ответила, поскольку я тут же милостиво решил продемонстрировать ей свою «науку», о которой она так учтиво просила. Я превратил её в лысую белку, вырвал сердце у норда-дуба, сделав дупло в стволе, и посадил белку-альтмерку на длинную цепь, чтобы вечно она в дубе том жила. Я считаю, что любой уважающий себя маг сначала должен проверить новое заклинание на себе. Так чем же ей быть недовольной? А тут и вечная жизнь в придачу… Где-то вдалеке закричала ночная птица, и смертный вздрогнул от неожиданности. Ночь вступала в свои права, пробирая до костей, но уйти без ответа он не мог, как не смел и перебить Безумного Бога. — Но и на этом не закончились странные просьбы. Пришёл ко мне босмер, пал на колени перед алтарём — ушибся бедненький, поди — и ка-ак начал меня умолять вернуть его возлюбленную снова в мир живых! Тут, признаюсь, я почти растерялся. Я даже позвал Хаскилла и велел проверить, не стал ли я похож на Вермину. А босмер всё не унимался, даже имел наглость упрекнуть меня в том, что я, мол, утешитель людей, смею его не утешать! Признаю, смертный, тогда я разгневался. Но и утешил его, раз уж так вышло: и превратил босмера в лиловый вьюнок, что растёт на погостах, чтобы мог он соединиться с возлюбленной своей. И обвил тот росток дуб, в котором жила белка-альтмерка. Вот только Хаскилл сказал, что дуб в тронном зале портит эсте-е-етику помещения, и пришлось мне всю эту композицию превратить в компактный и очень занятный посох. Он, как и я, непредсказуем, и может сделать всё, что ему взбредёт в голову. В любую из трёх его голов, в которых заключены души того норда, той альтмерки и того босмера… или нет. А почему ты вообще спрашиваешь? Дали тебе посох, так владей им — временно — мудро! Или глупо, мне без разницы. Что тебе до его истории, человечек? Или, быть может, тоже хочешь о чём-то попросить меня?..