Грибы с сырным соусом и зелёной пыльцой

— А ведь часть ваших подданных пыталась «исцелиться» от безумия, верно? — Исцелиться? — смех Шеогората прозвучал в голове вопрошающего. — Ты такие смешные глупости говоришь — исцелиться. Подумать только, смертный! Представь себе человека, который захотел бы исцелиться от дыхания. Или излечить сердцебиение! А может, врачевать мышление? Безумие, мой маленький смертный дружочек, это не болезнь. Это бла-гос-ло-ве-ни-е! Это дар, который даётся однажды — и до последнего вздоха. Словно в подтверждение своих слов, Шеогорат вздохнул. Мечтательно, со слышимой улыбкой. Но когда он вновь заговорил, в его голосе звучала сталь, холодная, как пики скайримских вершин. В его голосе скрывалась ярость, катящаяся с вершины горы маленькой снежинкой, грозящей стать лавиной. — Конечно, всегда находятся непочтительные глупцы, которые не могут оценить всю прелесть оказанной им милости. Не могут постичь ценности преподнесённого им дара. Они, не видя граней, ослеплённые внутренними страхами и желаниями, перестают пытаться балансировать на лезвии истинного безумия, которое рождает гармонию в их душе. Они рвутся в пропасть, видя только смерть там, где есть миллиард возможностей жить. Жить ярко, безу-у-умно ярко! Жить громко, жить вкусно, жить-жить-жить. Творить, создавать, постигать. Пауза повисла предгрозовым затишьем, даже ветер умолк на мгновенье, лишь тучи стали темнее и насыщеннее, налившись с боков свинцовой чернотой. — Недостойные! — пророкотал Шеогорат, и голос его словно взорвался в голове призвавшего его. — Жалкие бесполезные черви! Ещё более жалкие и бесполезные тени от червей! Падаль, мусор, преда-а-атели. Неблагодарные! Глупцы, неспособные постичь величие безграничного безумия. Это не болезнь — это освобождение от болезней разума. Это сломленные оковы и свобода, СВОБОДА, которую не отнимет никакая клеть! Но они жаждут исцеления, ты только вслушайся, смертный! Исцеления от чего? От свободы? От возможностей? От… МЕНЯ?! Шквал ледяного ливня стеной обрушился на святилище Безумной Звезды, нутро чёрной тучи, повисшей низко в небе, загрохотало, разорвалось цепью молний. — От безумия есть только одно лекарство, — низко, угрожающе произнёс Шеогорат, и голос его не тонул во внешнем шуме грозы, не приглушался громыханием грома, но дополнял их. — Смерть. Очередная молния сверкнула слишком близко, осветив лицо статуи, исказив черты лица, заботливо переданные скульптором в камне. Кажется, что статуя нависает, замахивается тяжёлой тростью, сводит брови на переносице… кажется. Туча, выплеснув всё своё содержимое на землю, будто кто-то высыпал золото из прохудившегося кошеля, растворилась в закатных сумерках. Потеплел и голос Шеогората. — А впрочем… знаешь, и это не лекарство. Если будешь на Островах — а я рекомендую приезжать туда осенью, погодка стоит, знаешь ли, расчудесная — то загляни как-нибудь на Холм Самоубийств. Он между Пределом и Нью-Шеотом. Спроси у них, исцелились ли они. Спроси, хорошо ли им теперь. Спроси, здоровы ли они? Шеогорат расхохотался — и смех его оборвался резко, словно кто-то выключил звук. — Так что́, мой смертный дружочек-пупочек, комочек-бугорочек, не ты ли ищешь исцеления?..