Интегрированный попаданец

      — Как вам печенье? — спросила Селестия, занявшая своё место за рабочим столом, скрестив передние ноги на столешнице (незаметно избавившись от туфель, благодаря чему теперь постукивала по лакированному дереву аккуратным копытцем).       — Очень необычный, но приятный вкус, — прожевав и проглотив небольшой кругляш, похожий на колесо от игрушечного автомобиля, запиваю его глотком горячего какао, на мой взгляд несколько излишне сладкого.       — Тётя сама пекла, — с гордостью заявила Каденс, устроившаяся во втором гостевом кресле, обеими передними ногами удерживая объёмный стакан с бело-зелёным содержимым, которое пила через толстую деревянную трубочку (скорее всего — какое-то полое растение).       — Кулинария — моё маленькое хобби, — изобразила смущённую улыбку белая аликорница, полуприкрыв проницательные розовые глаза. — За долгую жизнь чему только не научишься.       На столе перед старшей принцессой место заняла чашечка с чёрным напитком, от которого ощутимо тянет горьковатым ароматом (Селестия сделала из неё только один глоток, а теперь просто наслаждалась ароматом, при каждом вдохе слегка подёргивая ушами). Должен заметить, что на фоне большой пони чашечка кажется совсем уж миниатюрной, словно часть сервиза из детского набора на два-три глотка для взрослого.       «Не успел почувствовать себя большим человеком, как мне показали, что просто вокруг были маленькие пони», — пользуясь паузой в разговоре, стараюсь внимательно рассмотреть хозяйку кабинета, при этом не пялясь на неё слишком уж откровенно.       Первое, что бросается в глаза при встрече с белой аликорницей — это её рост: не могу сказать точно, выше ли она меня или ниже, всё же мой глазомер оставляет желать лучшего, как и внимательность в целом, но то, что старшая принцесса сложена весьма гармонично — это факт. Пожалуй, я даже готов забрать назад свои мысли, в которых сравнивал её с лошадью.       Второе, что привлекает внимание во внешности правительницы — это её грива и хвост, которые колышутся на порывах неощутимого ветра, окружая голову подобием солнечной короны (о том, что сзади это вызывает ассоциацию с ракетной струёй, я, пожалуй, постараюсь даже не думать). Длинные стройные ноги, изящная тонкая шея, два шикарных белоснежных крыла, при виде которых любой лебедь осознал бы собственную неполноценность, округлые плечи, тонкая талия и широкие бёдра, одновременно придают крылато-рогатой пони налёт утончённости и величественности. Короткая узкая мордочка, определённо, выглядит по человеческим меркам крайне необычно, но всё же привлекательно…       — Я в чём-то испачкалась? — спросила белая аликорница, слегка опустив голову, тем самым непроизвольно (или специально?) направив на меня рог.       — Извините, я… засмотрелся, — чувствую, как лицо начинает краснеть, тут же отвожу взгляд, как назло натыкаясь на явно веселящуюся розовую пони, потягивающую свой коктейль из стакана с видом пришедшего в театр зрителя.       — Не стоит извиняться, — бархатистым голосом отозвалась Селестия, а затем добавила с нотками гордости: — Я горжусь тем, что в своём возрасте ещё могу произвести приятное впечатление.       «Похоже, это была шутка «для своих», к числу которых я не отношусь», — вспомнив слова о том, что возраст единорога можно узнать по количеству витков на роге, скашиваю взгляд на голову старшей принцессы (если слова Каденс о долголетии аликорнов — правда, то белая пони должна иметь штопор длиной как минимум в несколько метров).       Рог Селестии, как и всё остальное тело, остался гармоничного размера. Однако же, только сейчас я подметил деталь, на которую не обратил внимания раньше: в то время как у той же Каденс отчётливо видны спиральные витки, которые можно пересчитать при желании, то тут кость кажется гладкой. Только присмотревшись, можно понять, что витки всё же есть, но они настолько мелкие, что создаётся иллюзия их отсутствия.       — Тётя, ты опять за своё? — возмутилась розовая аликорница, оторвавшись от своего напитка, чтобы левым передним копытцем ткнуть в сторону старшей принцессы.       — Я? — всем видом выразила недоумение правительница, на всякий случай даже указав на себя правой передней ногой.       — По Жоре видно, что ты только что отбила у Сани потенциального жениха, — сурово констатировала Каденс, при помощи телекинеза переставляя на стол пустой стакан (когда успела всё выпить?), чтобы скрестить передние ноги на груди. — Что ты скажешь в своё оправдание?       — Я не специально, — опустив ушки, большая пони пару раз хлопнула глазками, затем выпрямилась и, проведя левой передней ногой по прядям колышущейся гривы, откидывая их назад, торжественно заявила: — Моя красота — это мой дар… и моё проклятье.       После последних слов, старшая принцесса ехидно подмигнула и… мимолётно показала племяннице язык, на что та фыркнула и, обиженно надувшись, отвернулась… в мою сторону. В меня упёрся требовательный взгляд, от которого захотелось закрыться чем-нибудь более серьёзным, чем чашка с недопитым какао и блюдце с несколькими печенюшками.       — Жора, а ты что молчишь? — спросила первая моя знакомая в этом мире.       «И что я должен говорить? Вы, как я вижу, на одной волне. А если пытаться влезть, то можно оказаться крайним и виноватым во всём», — чувствую, как на мне скрестились оба взгляда аликорниц, ожидающих моей реакции.       Стараюсь мыслить рационально, для чего перебираю факты: во-первых, тон встречи изначально задан неофициальным и довольно… шутливым (возможно то, что таким образом стараются расслабить меня?); во-вторых, вряд ли для принцесс обычное дело устраивать чаепития с посторонними, а это значит…       «Понятия не имею, что это значит. Нужно что-то сказать, и по всей видимости это должно быть нечто смешное… ну или остроумное. М-да… Кажется, кое-что придумал», — взбодрившись, подхватываю с блюдца очередную печенюшку, удерживая её кончиками указательного и среднего пальцев правой руки.       — Когда я ем — я глух и нем, — отправляю угощение в рот и поспешно запиваю его остывшим какао.       — Жеребцы, — фыркнула младшая из принцесс, теряя ко мне интерес.       — Не будь столь категоричной, племянница, — подняв свою чашку контактным телекинезом, Селестия поднесла её к мордочке и сделала большой глоток. — Иногда умение молчать бывает ничуть не менее важным, чем умение говорить. Но всё же, давайте перейдём к причине того, почему я попросила вас прийти. Жора, вы не возражаете?       Поза, интонации и даже взгляд белой аликорницы неуловимо изменились, и вот за столом сидит уже не просто большая доброжелательная пони, угощающая гостей напитками и обменивающаяся шутками с племянницей, а вежливая, но обременённая властью особа. Не могу сказать, что именно она сделала для этого эффекта (вероятно, я просто недостаточно внимателен), но контраст оказался довольно сильным.       — Ничуть не возражаю, ваше высочество, — отпускаю блюдце, окутанное золотым облачком, которое перенесло его на стол, при этом стараюсь выпрямить спину и расправить плечи.       — Для начала, я бы хотела принести извинения за то, что из-за действий моих подданных вы попали в нынешнее положение, — немного наклонив голову, изрекла старшая принцесса. — В настоящий момент мы не можем исправить содеянное и отправить вас домой, но постараемся помочь почувствовать себя в нашем мире достаточно комфортно. Если же вы пожелаете покинуть Эквестрию, мы поможем добраться до выбранной страны и выплатим сумму битс, которой хватит на первое время… но обеспечивать безопасность уже не сможем. Скажите, Жора, у вас есть какие-либо претензии к персоналу госпиталя либо же просьбы?       «Угу: «Хочу, чтобы у меня всё было». Опять искромётный юмор попёр», — буквально кожей чувствую, что от моего ответа будет зависеть очень многое, а потому не спешу и тщательно подбираю слова:       — Претензий, ваше высочество, не имею, — сделав небольшую паузу, сглатываю набежавшую во рту слюну. — Однако одна просьба есть…       — Смелее, я не кусаюсь, — неожиданно подмигнула Селестия, сверкнув ровными белыми зубами в лучезарной улыбке, ломая свой образ серьёзности, одновременно с тем сбивая меня с мысли (со стороны розовой аликорницы прозвучал тихий смешок).       И опять перемены вроде бы и произошли, но я не могу сказать, в чём они заключаются: ни поза, ни выражение мордочки… не считая улыбки, не изменились. Впрочем, подумать об этом можно будет позднее, а сейчас нужно изложить свои мысли, пока они не разбежались по дальним углам.       — Я бы хотел ознакомиться с вашими современными изобретениями и, если вдруг такая возможность появится, предложить к использованию изобретения моего мира, — замявшись, сцепляю кисти в замок перед грудью. — У вас ведь существуют патенты?       — Хм? — старшая принцесса прижала к голове левое ухо, правое же встало торчком, а брови вопросительно изогнулись, но прежде чем я успел что-то ещё сказать, она произнесла: — Возможно, я неправильно поняла из-за интуитивного перевода, но патент — это документ, который получает изобретатель какого-либо устройства, владельцу которого выплачивают некую сумму битс за производство и продажу данного товара?       — Ну… в общих чертах — да, — крепче стискиваю пальцы рук, чувствуя, как внутри что-то напряглось.       — К сожалению — нет, — подняв оба уха, покачала головой белая аликорница, с виноватым видом разводя передними копытцами.       «То есть как «нет»? А как же…?», — шумно выдыхаю и обмякаю в кресле, чувствуя себя примерно как фермер, который нашёл у себя во дворе сундук с сокровищами, но когда он попытался его сдать государству, ему объявили, что во-первых, награды ему не положено, а во-вторых, придётся заплатить штраф за нанесения вреда исторической ценности.       — Тётя! — укоризненно воскликнула розовая аликорница.       — Что? — невинно отозвалась старшая принцесса. — В Эквестрии действительно нет патентов: только единовременные фиксированные выплаты за изобретения, ценность которых устанавливается комиссией. И, Жора: если вы действительно хотите поделиться какими-то изобретениями, я с радостью вам с этим помогу. Даже более того: если изобретения окажутся действительно полезными, то я готова организовать производства, сделав вас соучредителем, что позволит получать денежные выплаты, в зависимости от прибыли предприятия, раз в год или месяц.       «Дайте я её за горло подержу… минут эдак дцать», — при виде нарочито-серьёзного выражения белой мордочки, с которой на меня смотрят два раскосых розовых глаза, в коих буквально плещется веселье, чувствую, как во мне вскипают облегчение, воодушевление и злость (на последнюю, к ещё большему моему облегчению, никак не отреагировали ни старшая, ни младшая пони).       — Это было жестоко, — проворчала Каденс. — Жора, а в твоём мире правда выплачивают пособие за изобретение? Неужели правительства всех стран такие честные? К примеру, у нас, когда был изобретён паровой двигатель, соседи через некоторое время попросту объявили, что их учёные тоже смогли его изобрести.       — По правде говоря, я в этом не сильно разбираюсь: всё же никогда изобретателем не был, — благодарно улыбнувшись розовой аликорнице, удачно перевёдшей тему, что позволило мне задавить в себе бурю эмоций, продолжаю уже ровным тоном, опустив ладони на подлокотники: — В конце концов, часто изобретатели — это люди… и не только люди, которые могут взглянуть на привычные вещи под иным углом. Иногда бывает, что появляется какое-то изобретение, кажущееся удивительно простым и понятным, но при этом никто раньше до него не додумался. Вот я и подумал, что, возможно, и в нашем случае получится так, что у людей есть изобретения, которых нет у пони, но которые я смогу хотя бы описать.       — Логично, — согласилась белая пони, после чего поставила локти на край столешницы и соединила передние копытца под подбородком. — Можете привести какой-нибудь пример?       Обе собеседницы изобразили глубочайшее любопытство, которое ощущается едва ли не физически: глаза распахнуты, бровки вздёрнуты, ушки наклонены в мою сторону. Я же… несколько растерялся, но быстро взял себя в руки, перебирая в памяти все свои идеи.       — Ваше высочество… — начинаю говорить неспешно.       — Да/Что? — одновременно отозвались обе принцессы.       «Серьёзно? Надо мной прикалываются две принцессы-пони, одной из которых больше тысячи лет? К такому ПТУ меня не готовило», — воображение нарисовало картину того, как в актовом зале за кафедру выходит лектор и объявляет, что: «Сегодня мы проходим правила поведения попаданца, оказавшегося в мире цветных говорящих пони».       — Скажите… чем вы пишете? — всё же отгоняю от себя удивительно реалистичное видение (тем более, что наш учитель анатомии действительно мог выдать такой фортель на первое апреля).       — Магией? — предположила розовая аликорница.       — Официальные документы — пером, — ответила Селестия. — Есть ещё карандаши — это деревянные палочки, в которые вставлен грифель, мелки…       — То есть, чтобы писать чернилами, вам нужен некий заострённый предмет, который вы макаете в чернила? — позволяю себе прервать старшую принцессу, чувствуя изрядное воодушевление.       Обе собеседницы кивнули.       «Забавно: есть паровые двигатели, но при этом нет авторучек. И ладно разные гелевые-шариковые ручки, для которых нужна развитая промышленность, но ведь есть более простой вариант», — облизнув губы, смотрю на белую пони, которая отвечает мне немигающим взглядом… от чего становится немного жутко.       Воображение, словно специально, подкидывает воспоминания о зоне пятьдесят один… если я правильно помню… где по слухам американцы прячут летающую тарелку и пришельца. А ведь я сейчас являюсь таким же инопланетянином, которого, сложись обстоятельства менее удачно, сейчас не выслушивали бы за чашечкой какао, а изучали на прозекторском столе. Впрочем, в больнице моё обследование провели…       «Опять дурацкие мысли не ко времени полезли», — сосредотачиваюсь на деле, чтобы не ударить в грязь лицом.       — Ваше… принцесса Селестия, не могли бы вы дать мне карандаш и лист бумаги? — вовремя поправившись, чтобы мне опять не ответили обе пони, вежливо спрашиваю старшую принцессу.       Вместо ответа, со стола слетели пара квадратиков бумаги, а из деревянного стакана вылетел карандаш. Подлетев ко мне, они зависли в воздухе, пока я не взял их в руки, после чего золотистая плёнка исчезла.       «Толстая и шершавая», — отмечаю мысленно, проведя подушечками пальцев по бумаге.       Карандаш тоже оказался несколько необычным: примерно в два раза более толстый, он напоминал маленький четырёхугольный брусок. Осматривая его, я подумал, что было бы неплохо предложить закрепить на обратной от острия стороне ластик.       Уложив бумагу на правое бедро, начинаю рисовать схематичное изображение чернильной ручки. Хотелось бы, конечно, блеснуть художественным талантом, но я даже в школе рисовал не очень хорошо, а после того, как зрение упало, вовсе перестал этим заниматься.       — Пользоваться перьевой ручкой просто: вот здесь у нас имеется резервуар, в который заливаются чернила, которые по капиллярному принципу подаются к кончику металлического пера, — проговаривая это вслух, карандашом указываю на означенные детали изобретения, в моём мире так и не получившего широкого распространения на сколь-нибудь долгий срок (спасибо необходимости расписываться в паспорте чернилами, из-за чего я в своё время изучил этот предмет). — Преимущества, как мне кажется, очевидны: металлическое перо не надо затачивать, чернила в резервуаре могут храниться долго, да и постоянно отвлекаться не придётся… Вот как-то так.       — Позвольте… — стоило мне завершить рисунок, как квадратик бумаги окутало золотистой плёнкой, а затем он улетел в копытца старшей принцессы, которая нахмурила бровки, наморщила нос, несколько раз взмахнула ушами, после чего положила лист на стол (откуда его умыкнул телекинез Каденс) и изрекла: — Должно работать. И, Жора, я должна признать вашу правоту: изобретение действительно выглядит простым… когда оно уже объяснено.