(не)любила

       Сараби никогда не любила Муфасу.        Слащавый мальчик, любимый сынок своего короля-отца и чванливый задира – о, нет, она и близко не была сторонницей таких стандартов. Другое дело умный и сообразительный Така, думала она, ныряя в копну чёрной гривы.        Каждый раз Сараби морщилась, когда мимо неё проходил подобно слону довольный Муфаса: от него пахло львицами, которые рядом с ним вели себя до неправильности раскрепощенно, и от этого, признаться, мерзко до узла, которым стягивался ноющий желудок. От Таки уже с четырёх месяцев пахло гиенами и, редко так, свежей травой, омытой россыпью утренней росы. Сараби любила его запах. Наверное, любила точно так же, как и его самого.        Сколько львиц готово было отдаться будущему королю? Она уже сбилась со счета, но Сараби, так уж вышло, в эти ряды не входила. Ей не нужно было сильное плечо льва, что делало бы её слабой и хрупкой в глазах других: Сараби ненавидела слабость, а ещё ненавидела себя, когда позволяла слабине этой вырваться. Ей не нужны были приторно-сладкие и шепотливые комплименты в ушко: извольте, она не любила подобные нежности, потому у них с Такой редко были такие мгновения, когда он посмел бы шепнуть ей на ухо о её красоте.        Сараби была одной из тех, кто не проявлял никакого интереса к Муфасе.        И это, конечно, задело его самомнение.        Одна из самых красивых львиц прайда. Она – самая настоящая гурия, красота, о которой воспевала им мать в красивых сказках. Она – то самое «прекрасное», чего не было в других львицах, и потому, глядя, как на её сильном и гибком теле плясала прорва солнечных пятен, Муфаса понимал: Сараби принадлежала не ему. Какому-то там хилому Таке, изгою семьи и отрепью гиен, но не ему. А ещё он понимал, что нельзя было позволить этой красоте стать частью такого, как её брат, потому он, не думая, бросил вызов Таке. Мнение Сараби, увы, не требовалось, и она ненавидела Муфасу пуще, чем прежде: он знал, что победит. Знал, что Таке сил не хватит одолеть его. И был прав.        – Она больше не твоя, брат, – мёрзло изрёк он, прикрывая собой то, что сам будущий король мысленно прозвал «своей наградой». – Смирись.        Муфаса гордо возвышался над братом, конечно же, потерпевшим поражение в этой не долгой битве.        Сараби, вопреки скандалу, который она устроила, даже не разрешили вылизать кровь, что застилала левый глаз Таки Скара.        Не разрешили ей и выбирать самой. Сердцем, которое ей разорвали в тот момент, когда нелюбимый ей лев на всеобщее обозрение оставил своему брату шрам. Так, чтобы он запомнил эти секунды навсегда. Чтобы каждый раз, глядя на своё отражение в реке, с горечью в устах вспоминал тот день, когда по вине своей же слабости лишился последней возможности быть счастливым.        В безмолвии, когда чужие уши не присутствовали, – да и плевать ей хотелось на них – Сараби кричала, плакала, пыталась оттолкнуть, проклиная с такой яростью, коей ещё никогда не испытывала за всю свою жизнь.        – Уйди от меня! Прочь! Не приближайся ко мне! – вопила она, замахиваясь когтями в надежде, что сможет оставить на нём тот же шрам, который он оставил на своё брате, и отомстить.        – Ненавижу! Убью! Будь ты проклят, отродье!        А потом, на трясущихся от боли и изнеможения лапах, засеменила к Скару. Чтобы без лишних глаз лечь рядом, уткнуться в гриву, и заплакать. Чтобы почувствовать, как шершавый язык пассивно проходил по омытой слезами мордочке. И тогда, чтобы не быть слабой даже в эти мгновения, – нельзя ведь, нельзя быть слабой – Сараби без устали шептала, как хотела отомстить. Окропить его очи ещё горячей кровью, разорвать горло, сломать рёбра одним точным ударом, а потом, ощущая, как резал слух каторжный кашель, слушать, как Муфаса в оковах вселенской боли молил добить его. Сараби думала, что если так оно и будет, то она плюнет ему в лапы, после чего оставит бренное тело гиенам и стервятникам. Скар же невозмутимо слушал её тирады, ни разу не перебив и не вставив слова, а потом, когда она закончила, исказил морду в ухмылке. Лукавой такой, что невольно стало страшно, а вдоль позвоночника прошел легион мурашек. У Скара, конечно, был план. У них, естественно, мысли сходились.        Потому вскоре, окромя гордыни, ей пришлось примерить другую роль: смиренность.        Сараби должна была быть образцовой королевой, любящей женой и матерью. Конечно же, не Скару, любимому и такому единственному, а Муфасе, от присутствия которого клыки сами собой сжимались в белое крошево.       – Будь хорошей львицей, и мой брат ничего не поймёт. Люби его, но не по-настоящему.        Сараби позволяла Муфасе делать с ней то, что некогда она могла позволить лишь Скару. На свадьбе она держала вырывающегося из отдушины беса при себе, чтобы не позволить вспыхнуть. Во время брачной ночи приходилось понять одну вещь, о которой и она, и Скар, забыли: она больше не верна ему. Всего за одну секунду Сараби окончательно стала принадлежать льву, которого не любила, и от этого становилось ещё противнее от безобразно-неправильной себя. Оттого, что не смогла стать верной женой.        Сараби не любила Муфасу. Никогда. Нисколько. И секунды не было, чтобы она поддалась соблазну и честно ответила на ласки с его стороны, и Сараби думала, что их детей так же, как и его, полюбить не сможет. Когда же ей в лапы положили слепого детёныша, того, которого она столько берегла в себе, который был в ней три месяца, в груди что-то ёкнуло. К Симбе она, к своему же ужасу, не испытывала того, что испытывала к его отцу. В то же время Сараби понимала, что сын, рождённый в не желанном союзе, не был ей дорог так же, как и Скар. И сравнивать нельзя было.        – Я хотел быть отцом твоих детей, – однажды удрученно молвил лежавший рядом с ней Скар, пока в лапах она держала маленького Симбу, – а не их дядей.        Он знал, что так должно было быть. Знал, что сам виноват в случившемся, но всё равно зажмурился от бессилия, отвернув голову. Симба был похож цветом шерсти на своего отца, который забрал его любовь. Симба был похож очертаниями морды и оранжевыми глазами на свою мать, которую он любил с детства. Сараби его понимала, ей и самой хотелось очнуться с верой, что это было сном.        – Однажды и у нас будут дети, – бессильно шепнула львица, облокотившись на плечо Скара. В глазах блеснула надежда, а в душе – вера. Вера, что эти слова не будут брошены на ветер.        На церемонии представления сына она была как никогда кроткой, позволив Муфасе уткнуться щекой в её шею. Сараби скрипела зубами, пытаясь представить перед собой чёрную гриву и тёмную шерсть. И глаза. Изумрудные, а не алые, как кровь, которую он несправедливо пролил в прошлом. В другое свободное время она выжимала из себя все соки, лишь бы он не понял. Лишь бы Скар, ставший тенью брата, смог привести план к действию. Сараби незаметно для всех корчилась, но всё равно прижималась к гриве Муфасы, будто правда любила его. Будто была любящей женой. С каждым разом, как королева ощущала на себе его взгляд, нежный-нежный, полный обыденной страсти, ей невольно казалось, что находилась она рядом с ним не только из-за красивой мордочки и должного львицам изящества. Возможно, с каждым разом, как он прижимался к ней, Муфаса без слов говорил, что любил её все эти секунды-песчинки. Сараби, тайно так, чтобы он не узнал, было всё равно на того, кто разрушил её жизнь.        На Симбу же ей, почему-то, так всё равно не было, но она всё же издали смотрела, как её сын, так привязавшийся к отцу, долго разговаривал с Муфасой. Смотрела, будто проигравшая, чувствуя, как челюсть сводило от ощущения неправильности. Ей-то хотелось защитить сына, позволив Скару стать ему названным отцом. Ей хотелось оставить его, наговорить лжи, позволив неосознанно поддаться этой афере. Дитя, которое не поймёт ничего, которое и не подумает обвинить добрую мать в печальной смерти родителя. Симба был привязан к нему. Так же, как она была когда-то привязана к Таке. Сараби просто не могла поступить со своим чадом так же, как некогда поступил с ней его нерадивый король-отец.        Сараби была обязана отпустить юного сына по тернистому пути к почившим предкам. Иначе нельзя.        Симбе было три месяца. Он был близок с отцом, по-детски любил мать и с энтузиазмом называл того угрюмого льва дядюшкой Скаром. А ещё даже близко не догадывался, что происходило за его спиной всё это время.        – Этого не может быть!        Скар вернулся подобно разразившему купол ясного небосвода грому. Вернулся со скорбной вестью на устах, выслушивая полные отчаяния вскрики якобы не верившей Сараби. Никто не знал, что это была игра чувств. Никто не понимал, какое ужасное преступление скрывали они оба. Не знали так же, как и то, что и сама Сараби ещё не услышала об ужасающей кончине мужа и сына. Сыграть в убитую горем жену и мать было легче простого, да и Скар, рассказывая всю историю в деталях и красках, будто позволял увидеть перед собой весь тот кровавый массакр, который довелось увидеть ему. И Сараби видела. Несущееся в бешенстве стадо гну, в испуге прижавшегося к скалам львёнка, изувеченную до неузнаваемости копытами антилоп плоть Муфасы – всё это она видела перед глазами. Не существующую панораму оборвало неожиданное для всех заявление, что жена брата, только-только погибшего брата, станет его королевой. Она сама, тайно ликующая, якобы гордо отвела взгляд, проронив только, что иного выбора у неё не было. Скар – король. В её интересах было подчиниться ему.        Как только их фигуры исчезли в пещере, как только реприза подошла к своей кульминации, скорбь Сараби сменилась счастливым неверием.        Симбы, маленького и любимого сынишки, будто не существовало в её жизни.        Для прайда участь их королевы была страшной. Для самой королевы – лучше некуда, потому эта ночь, та, которую ей пришлось подарить другому, наконец-то принадлежала лишь им. Сараби почему-то подумала, что Муфаса неплохо выполнял в своё время амплуа короля и отца. Невольно приходилось согласиться, что и мужем он не был таким уж скудным, но её сердце рядом с ним всё равно было крыто льдистой брешью, не пробить.        Перед сном, когда весь прайд уже обязан был отойти от горя, Скар глянул на чернильное небо, на звезду, что принадлежала брату. Пока ветер развевал гарванные пряди гривы, он не мигающим взором, не ощущая абсолютно ничего, смотрел на ту звезду. Через секунду безмятежность уступила место злорадству.        – Она уже не твоя, Муфаса. Смирись с этим.        Скару казалось, что он победил. Скар тогда ещё, с самой юности знал, что жизнь не увенчает его триумфальным лавром так рано, что терпкий вкус выигрыша, трепетно сводивший ноющую от удара челюсть, должен быть ощутим чуть позднее. Его брат должен был давно понять, что противостоять ему всуе. В темноте необъятной ночи блеснули нефритовыми огнями его очи, а после Скар, вовремя скрыв довольную ухмылку возмездия, скрылся из виду под визгливое улюлюканье хихикавших гиен.        Сараби больше не играла роль любящей жены. Она была честна с ним, когда прижималась холодными ночами к его тёплому боку. Она была честна с ним, когда отвечала на его реликтовые ласки, когда из губ будто само собой вырывалось мурчанье. И она, и её король, понимали надобность наследников. Тех, которых Сараби родит от умного и любимого Скара. Не от до глупости наивного Муфасы, высокомерного престолонаследника и её главной боли, что всё ещё ранила уголок девичьей души, нет.        – Мой король.        Они, находившиеся на том треклятом выступе, на котором столько времени вдали от них провёл Скар, были совершенно одни. Сараби слышала своё собственное сердцебиение в ночной глуши, находясь в такой близости с ним. Той, которую против воли приходилось позволять лишь Муфасе.        – Моя королева.        Томные вздохи и бархатистый голос Скара приятно ласкали слух, и Сараби, жмуря карминовые глаза, млеяла в его сильных объятиях. Это не была игра чувств, как с Муфасой. Это не было притворством, не было губительной ложью с её нечестивой стороны.        Они оба хотели детей. Своих. Скар хотел, чтобы и его однажды назвали «папой». Сараби хотела снова почувствовать то, что было при рождении её бедного Симбы. Они оба думали, что будут счастливы.        Они оба ошибались.        Когда земли прайда окатил рёв, болезненный такой, с гулом ещё не выступивших слёз, король молил всех на свете, чтобы это оказалось не правдой. Не могло ведь так случиться. Не могло.        Они хотели создать семью. Большую такую, с сыновьями и дочками, чтобы почить в радости и в окружении родни. Сараби же, сквозь всхлипы, создававшие лживое ощущение гнусного апноэ, молила о прощении, параллельно прижимая к себе двух львят. Скар думал, что это сон: их сына, похожего так на свою мать, и дочку, являющуюся его копией, Айхью забрал без жалости. Рядом с её животом, что ныл от недавней боли, лежал пищавший от страха детёныш. Девочка, цветом шерсти похожая на Сараби, но с очертаниями морды от отца. Его жена, если верить словам Рафики, больше родить не сможет.        Скару казалось, что это было нечестно. Не могла она, его олицетворение всего прекрасного, родить от Муфасы здорового и крепкого сына-наследника, в то время как его Сараби заставила давиться горем, хороня сына и дочь, не повидавших мир.        Радоваться тому, что хоть одно дитя сумело вдохнуть глоток воздуха, сил не оказалось.        Сараби думала, что это было наказанием древних королей за её грех. За то, что не была примерной женой, за то, что была провальной матерью для её Симбы. Скар в это не верил, но всё равно где-то там, в закоулках разума, думал, что вмешательство Муфасы в этом было. Он вновь вспомнил того, кого они когда-то так ненавидели. Возможно, именно поэтому Скар, даже не глядя на возмущенный лик своей жены, прозвал свою наследницу Зирой. Сараби склабилась, рыча, пока её успокаивали подруги, потому что такой участи своему второму ребёнку она не хотела. Её мнения, увы, вновь никто не спросил.        – Её имя Зира! – с заигравшим в нём ражем воскликнул Скар, скребя когтями каменный грунт под лапами. – Не Узури, не Бинти, не Маиша! Зира! И на этом точка!        Сараби тогда было не страшно. Скар впервые посмел повысить на неё голос. Глядя на дочку, имя которой так и кричало о покойном Муфасе, её тело сжималось от боли, потому что у маленькой Бинти Зиры были глаза дяди. Даже не неё, а дяди. К своему ужасу в подсознании проскользнула такая неправильная и страшная дума, что лучше бы и её не существовало. Возможно, тогда было бы легче.        Они не оставляли попыток завести ещё детёнышей. Скар слышал, что можно было противостоять природе, пойти наперекор всем правилам, но ровным счётом они не получили ничего. Сараби не забеременела ни после первого месяца, ни после второго. На холке львицы только остался след от клыков мужа, да запах крови, что проник в его ноздри и заставил обезуметь. Наверное, он вспомнил, как получил свой шрам. Тогда от этого запаха тогда-ещё-Така отделаться не мог некоторое время.        Скар был зол. Постепенно понятия «любовь» и «семья» стали ему чужды, а Сараби, не так давно познавшая радость брака и с таким трепетом прижимавшаяся к нему, чаще всего вынуждена была проводить холодные ночи в полном одиночестве. Их наследница, так уж получилось, была им чужой.        – Нам надо поговорить, – голос её был как никогда твёрдым, и, на удивление супруга, не было в словах её привычных в их лексиконе «милый» и «дорогой».        – Я тебя слушаю, – уныло протянул Скар, откинув кость от себя. Он удрученно посмотрел на свою жену, совсем не так, как обычно. Без искры обожания, без супружеской любви, будто семейная жизнь и бремя королей не оставило от прежнего него ничего.        – Засуха затягивается, – процедила Сараби, проницательно смотря на своего… Нет, не мужа. Пока что короля, не более. – Стада постепенно уходят, а львицы голодают, из-за чего не могут вынести потомство.        Лев устало вздохнул, не слышно ей фыркнув.        – Разберусь.        Это прозвучало уже триллионным гулом для неё. Сараби, честно, устала от этих обещаний.        – Что-то ещё?        – Ты бросил свою семью, – без сомнений, не робея ничуть, проронила королева. Скар больше не был таким спокойным, как секунду назад. – Ты вечно оставляешь меня одну. Постоянно. Я ни разу не видела, чтобы ты хоть в чём-то помог Зире. Ты стал чужим для нас, Скар. Наша семья стала чужой! Ты этого хотел? Скажи, почему когда я была с Муфасой, он…        Раздался шлепок.        Сараби почувствовала щекой холодный пол пещеры, который будто дрогнул от её падения. Привстав на ослабших лапах, она прокашлялась, подобно предателю глядя на мужа.        Скар никогда не поднимал на неё лапу.        – Никогда… – глухо прорычал он, испепеляя взором её. Сердце Сараби дрогнуло от ощущения ненужности. – Никогда, слышишь?! Никогда не смей сравнивать меня с этим кретином в таком ключе! – Скар, рассекая дистанцию между ними прыжками, резко взял её за подбородок, подняв голову лишь для того, чтобы посмотреть в её глаза. Те, которые успели неожиданно для него стать такими чужими. – Пошла прочь.        Ковыляя на подбитой лапе, она, оскверненная своим дражайшим, под свой собственный позор покинула пещеру. Королеве показалось, что за ней, ухмыляясь, стоял многоликий дьявол, ликующий её поражению.        Сараби никогда не любила Муфасу, но в какой-то момент ей стало казаться, что и Скара тоже. Ей не хотелось более трона, не хотелось быть рядом с одним из братьев, не хотелось даже хоть как-то проводить время с Зирой, потому что и смысла не было. Глупая совсем, ничего не понимающая, она, казалось бы, обожествляла отца, которого почти не видела. Сараби хотелось только вновь зарыться носом в мех Симбы, вновь услышать нелепую и детскую историю от него, чтобы потом он, в отличии от Зиры, с которой они были чужими одна другой, назвал её «мамой». Как и всегда.        Королева понимала, что не нужна была в этом прайде. Понимала, что Скар больше не глянет на неё так, как раньше, а ощутить радость материнства ещё раз уже никогда не сможет.        За три года понять она могла много чего. К примеру то, что король из Скара вышел никакой. Засуха не щадила никого. Король, как по закону подлости, был строптив, и от того когти сами собой высовывались из пазух. В какой-то момент ей захотелось оставить ему второй шрам.        – Если мы не уйдём отсюда, – задыхаясь от холодного ветра, с трудом говорила Сараби, глядя то на Скара, то на Зиру, везде поспевающую за своим отцом, – то погибнем…        – Ну и пускай! – рявкнул король, наконец-то глянув на жену. Не сразу он за три года понял, что любовь его пропала.        Сараби раскрыла пасть, не веря. Не мог ведь он так сказать. Не мог ведь правитель так поступать.        – Как ты можешь?!        – Я король, мне можно всё! Таково моё решение, Сараби: мы остаёмся в землях прайда!        На очах заискрились слёзы. Её трясло от одного лишь осознания.        – Если бы ты хоть немного был таким, как Муфаса.        Раздалась трель львиного рыка. Скар, не щадя сил, своих и её, снова ударил Сараби.        – Как король, – хватая пастью спёртый воздух, пытался сказать помимо чего-то несуразного король, – я в сто раз лучше Муфасы…        Сараби никогда не любила Муфасу.        Но когда она, раскрыв глаза после удара, увидела над собой льва, так похожего на него, то сердце отчего-то пропустило удар.