Заседание продолжается

Сокровище осталось, оно было сохранено и даже увеличилось. Его можно было потрогать руками, но его нельзя было унести. Оно перешло на службу другим людям. Ипполит Матвеевич потрогал руками гранитную облицовку. Холод камня передался в самое его сердце. И он закричал. И тут же, как подстреленный заяц, подскочил и едва не стукнулся плечом об один из стульев из внушительной коллекции студента Иванопуло, стоявшей по всей комнате в художественном беспорядке. Его трясло. - Что вы так вопите, папаша, будто вас убивают? Всех сейчас перебудите, - радался из тёмной прихожей раздражённый голос Остапа. В следующую секунду в комнате оказалась взлохмаченная голова великого комбинатора и хмуро посмотрела на Воробьянинова. Ипполит Матвеевич подавился воздухом. Глаза его от столь неожиданного явления вылезли из орбит и теперь дико вращались. Бывший предводитель дворянства поджал ноги и попытался отплозти к стене, но вместо этого натолкнулся спиной на ещё один стул. - Товарищ Бендер... - жалобно выдавил он, - Неужели... - Неужели, Кисонька, вы собираетесь просидеть здесь всё утро? - Остап сверху вниз взглянул на него честными светлыми глазами. - Вы едва дело не проспали! А впрочем, это хорошо, что вы теперь проснулись, нам пора идти. Ипполит Матвеевич всхлипнул. - Бриллианты... - Что бриллианты? Что бриллианты, Киса? У отца русской демократии предательски задрожала нижняя губа. За окном медленно занимался рассвет, обливая слабым серым светом Остапа, протягивавшего Иппполиту Матвеевичу золотое пенсне. - Ну? - потребовал великий комбинатор. - Что бриллианты? Или вам приснилось что-то? Тьфу на вас, Киса! - Товарищ Бендер! - Ипполит Матвеевич враз вскочил, протягивая руки к Остапу, словно намереваясь заключить его в объятия. В этом придушенном "товарищ Бендер" мигом промелькнуло всё, случившееся за эту неслучившуюся ночь. Остап, который, конечно, ничего не понял, на секунду остолбенел от внезапного прилива нежности Ипполита Матвеевича и даже не успел увернуться, так что тот тут же вцепился в него, как утопающий в спасательный круг. В лице у него что-то изменилось, словно за одну ночь он успел постареть на несколько лет; тем не менее, те, кто видел его в начале истории и увидел бы его сейчас, заметили бы, как в этом осунувшемся лице уставшего и перепуганного человека проступают черты прежнего, не утомлённого и не наученного бриллиантовой погоней Ипполита Матвеевича Воробьянинова. - Держите себя в руках, Киса, - как-то даже сконфуженно пробормотал Остап, за шкирку отдирая от себя бывшего предводителя дворянства. - Обниматься будем, когда все сокровища будут наши. - Н-но... - попытался ответить что-то Ипполит Матвеевич, но тут же был остановлен решительным жестом. Великий комбинатор не любил сомнений в решительный момент, и Ипполит Матвеевич сделал вид, что покорился. Но он всё ещё колебался. Неслучившаяся ночь вселила в него отчаянную и страшную уверенность, что всё кончено, и никаких бриллиантов они не найдут, однако зарождающееся утро постепенно рассеивало эту уверенность, превращая её в простой страх. Быстро возвращался азарт бриллиантовой гонки. Ведь если есть Остап, почему бы не быть и сокровищам? До клуба концессионеры добрались скорым прогулочным шагом. Впереди шёл Остап, запустив руки в карманы запылённого пиджака и поглядывая на редких ранних прохожих блестящими глазами. Ипполит Матвеевич семенил позади, с заходящимся сердцем отмечая на улицах всё более и более сходств со своим сном. Из одного окна выглянула заспанная простоволосая девушка. Остап подмигнул ей, она зарделась и скрылась в глубине квартиры. Кто знает, возможно, это была последняя живая душа, видевшая друзей простыми рядовыми гражданами, а не обладателями несметных богатств. У третьего окна от парадного подъезда железнодорожного клуба они остановились. Остап по-кошачьи ловко и бесшумно взобрался на карниз, толкнул раму и, свесив ноги внутрь, подтянул за собой Воробьянинова. Один за другим они оказались в подёрнутом серой предрассветной дымкой коридоре и направились в шахматный кабинет. Ипполит Матвеевич бежал мелкой трусцой. Вдохновение Остапа росло с каждым шагом, приближавшим его к сокровищам мадам Петуховой; столь же стремительно, но в обратной пропорциональности росло вдохновение Ипполита Матвеевича. У него кружилась голова. Впереди показался стул. Остап замер и выставил руку резко вправо, словно собираясь прямо в воздухе перехватить Ипполита Матвеевича, который в первые одиннадцать раз как бешеный набрасывался на стулья... но Ипполит Матвеевич замер и сам. У Остапа не было времени удивляться, да и не особо ему хотелось. Стул манил. Стул ждал внимания и восторга, и Остап был готов сполна удовлетворить эти требования. Его восторга хватило бы на троих. - Вот она, Кисонька, - произнёс он торжественным шёпотом. - Вот она, наша новая бриллиантовая жизнь! Эх! Плоскогубцы дайте! Ипполит Матвеевич вложил в протянутую руку плоскогубцы, не сводя глаз со стула. Остап в один прыжок оказалася около хранителя сокровищ и уже вцепился плоскогубцами в первый гвоздь, но тут заметил, что друг не двигается с места. - Да что с вами, Киса? - весело поинтересовался он, - Вы наш стул не гипнотизируйте, он всё равно одним плоскогубцам поддаётся. Ну, идите сюда. - Давайте лучше вы, - пробормотал Воробьянинов, делая всё-таки несколько мелких шажков вперёд. - Я теперь себя боюсь. - У вас такие глаза, что я вас теперь и сам боюсь, - отшутился Остап. Такова был природа великого комбинатора: в самый серьёзный момент, обещавший ему золотые горы, он ни к чему уже не мог относиться серьёзно. - Да и чёрт с вами, Киса, - ласково добавил он, не глядя уже на Воробьянинова. И запустил руку под обивку. Ипполит Матвеевич вздохнул. - Есть! Сюда, Кисонька! Воробьянинову дважны повторять было не нужно. Он сорвался с места и в один миг оказался на коленях рядом с Остапом, вытаскивавшим один за другим маленькие футлярчики, коробочки, даже жемчужные бусы прямо на нитке. - Открывайте! - судорожно шептал великий комбинатор, засыпая Воробьянинова коробочками, одновременно вытаскивая другие. - Открывайте, ну! Ипполит Матвеквич работал, как конвеер. Он открывал коробочки и футлярчики, быстрым срывающимся шёпотом отчитывался - "кольцо с изумрудом... серьги рубиновые... браслет жемчужный..." - закрывал их снова и распихивал по карманам. Остап , закончивший потрошение стула, со своей стороны перебирал другие коробочки. Карманы пиджака у него уже пузырились. Оставалось две коробочки, деть которые так, чтобы их не заметили, было решительно некуда. Остап цепко оглядел свой костюм, не отыскал свободных мест, затем посмотрел на Воробьянинова и мигом сорвал с него фуражку с эмблемой неизвестного яхтклуба. Ипполит Матвеевич посмотрел на него дикими глазами, осоловелыми от свалившегося богатства. Великий комбинатор мигом сунул в фуражку оставшиеся коробочки и нахлобучил сооружение обратно на голову Воробьянинову. Тот тихо ойкнул. - На квартире разберём, - решил Остап, поднимаясь и аккуратно прикрывая вскрытый стул его же обивкой.

***

- И всё-таки что б вы делали без технического директора! - радовался Остап, разглядывая нацепленный на руку жемчужный браслет. - А, Киса? Ведь остались бы у Тихона и без стульев, и без денег, а? Ни за что бы не нашли! Признайтесь, а? Ипполит Матвеевич млел от счастья и признавался молча. В мечтах он был уже далеко отсюда: он сидел в собственном домике в глубоком мягком кресле и потягивал изысканное вино из стеклянного бокала на тонкой ножке, какой даже присниться не мог бы Галкину, Палкину, Малкину, Чалкину и Залкинду. - А знаете, товарищ Бендер, - вдруг произнёс он, - я мог бы вам предложить пойти ко мне в камердинеры... тёплое местечко, и при деньгах будете... соглашайтесь, а? - Вот так Киса! - расхохотался Остап. - Учит-таки вас жизнь! Он хотел добавить что-то ещё, но не смог, а вместо этого только погрозил Воробьянинову пальцем - этот жест смотрелся не менее угрожающе даже с кольцом с крупным изумрудом - и снова рассмеялся, пододвигая к себе свои пятьдесят процентов.

***

Два года спустя

Собственным домиком бывший предводитель дворянства Ипполит Матвеевич Воробьянинов не обзавёлся. Ему хватило и квартиры в Москве - пусть и одной, но большой, просторной и светлой. Старое жильё в городе N он давно уже пытался продать, и, хотя покупатели и не находились, в общем-то об этом не беспокоился. О службе он тоже не беспокоился. Давно прошли те времена, когда он, выравняв усы строго параллельно линии пола, заверял документы о браке, рождении и смерти. Ныне Ипполит Матвеевич проводил свои дни спокойно и торжественно, прогуливаясь по городу, посещая музеи, театры и библиотеки, обедая иногда в кафе и ужиная в ресторанах и составляя подробно свою родословную. Порой он всерьёз задумывался о том, чтобы написать книгу, непременно автобиографическую, и даже несколько раз брался за перо и успевал вывести каллиграфическим почерком "я родился в..."*, однако дальше ничего не уходило. После "в..." непременно что-то случалось: то били высокие напольные часы, сбивая вдохновение, то оно вдруг заканчивалось само, то оно было, но наступало время обедать, и Ипполит Матвеевич с немалым сожалением оставлял перо и долго к нему не возвращался. Сегодня вдохновение было. Ипполит Матвеевич привычно взял перо, аккуратно вывел блестящими иссиня-чёрными чернилами "я родился в..." - и тут в дверь позвонили. Ипполит Матвеевич отложил перо. - Лидочка! Лидочка, замечательная девочка, нанятая им в качестве домработницы всего полгода назад, не отвечала. Воробьянинов свёл вместе тонкие брови. Вставать и открывать самостоятельно он не собирался. - Лидочка! - позвал он требовательнее. Голос его, за последние два года неотвратимо приобрётший ещё несколько старчески скрипучих ноток, прорезал тишину комнаты и коридора. Лидочка снова не ответила. Молодецкий трезвон дверного звонка повторился, а следом за ним раздался настойчивый стук. Воробьянинов резко выпрямился, точно проглотил рельс. В следующую секунду он бросился к двери, мигом забыв и про Лидочку, и про автобиографию. Слишком много дверей было открыто после такого стука, чтобы не узнать его сейчас. Ипполит Матвеквич распахнул дверь как раз тогда, когда пришедший собирался нажать на звонок в третий раз. - Товарищ Бендер! - Здорóво, Киса! - Остап весело подмигнул старому другу и без приглашения прошёл в квартиру. - А вы неплохо устроились, товарищ предводитель! Он упёр руки в бока и стал во все честные и ясные глаза разглядывать обстановку квартиры. Ипполит Матвеевич во все глаза разглядывал гостя. На него нахлынули воспоминания. Бендер ни капли не изменился, разве что, кажется, несколько загорел и отпустил волосы. На нём были лаковые коричневые ботинки, ухоженный, явно представлявший гордость хозяина, серый в яблоках костюм, длинный полосатый шарф, задорно перекинутый через одно плечо, и светло-кремовая фуражка, в художественной неопрятности слегка съехавшая набок. - Как же вы тут... - развёл руками Ипполит Матвеевич. - По делу, - коротко сообщил Остап. - Ну что это вы, Киса, смотрите на меня, как баран на новые ворота? Человек с дороги, а вы и чаю не предлагаете. А чай, сами знаете, без обеда - это как-то несолидно. И он всё так же без приглашения широким шагом прошёл дальше по коридору. Ипполит Матвеевич услышал, как он восторженно присвистнул, и поскорее засеменил следом. За чаем, или, вернее сказать, за обедом Остап в красках расписал свою новую идею. Идея была грандиозная и поистине конгениальная. Ипполит Матвеевич слушал во все уши, не пытаясь вставить и слова. Остапа несло. На короткий вопрос о том, куда же ушла половина всех сокровищ мадам Петуховой, причитавшаяся Остапу по договору, он только махнул рукой и сказал, что "деньги любят дело, деньги любят ход", хотя кое-что у него осталось, и это кое-что представляло немалую сумму. Теперь у него были и ключ, и квартира, где деньги лежат. Но жить спокойной и размеренной жизнью сын турецкоподданного не собирался. Его захватила идея, его захватила авантюра, и, пожалуй, впервый раз за всю его богатейшую практику ему нужен был ассистент. - Вам, Кисонька, и делать ничего не придётся, - втолковывал Остап. - Это вам не за бриллиантами бегать. Здесь у нас шансы сто из ста! А вам, Киса, три процента! Идёт? Ипполит Матвеевич пожевал губами, подумал и расплылся в ехидной улыбке. - Пятьдесят. - Ну это наглость, - протянул Остап. - Пять процентов, не больше. - Сорок, - уступил Ипполит Матвеевич. Ему нужны были не деньги, а удовольствие отомстить великому комбинатору за давнишний торг. Остап уже начинал что-то подозревать. - Семь процентов. - Десять, - вдруг добродушно предложил Воробьянинов. - Что, тронулся лёд? Остап всё понял. Одарив Ипполита Матвеевича роскошной белозубой улыбкой, он схватил в свои широкие ладони его маленькую жилистую лапку и энергично потряс. - Вот это конгениально! Я в вас не сомневался, Киса. Заседание продолжается, господа присяжные и заседатели, заседание продолжается!