Смерть Дипломатора

На столе лежит телефон, битым экраном смотрящий в потолок. Он молчит, но ему не затыкали рот беззвучным режимом, и смотрит. Кажется, ещё чуть-чуть, и его бледный свет прожжет потолок, и посыпется штукатурка. Он не свеча, не коптит, но светит холодно. К нему прикоснуться страшно — вдруг совсем погаснет? Антон не трогает его. Смотрит тихо и тупо глазами своими желтыми в потолок и прижимает к груди подушку. Хорошо, что не видит никто, а то сказали бы… обозвали бы девчонкой. А че он ревет? Чего лежит, разбитый, на кухонном полу собственной квартиры и смотрит взглядом пустым и холодным в потолок? За окном утренний сумрак стянул с многоэтажек одеяло. Во дворе встречали новый день соловьи, и столько радости было в их пении! Эхом раздался автомобильный гудок, разнесся собачий лай. Будильник. Его дребезжание вырвалось откуда из телефонного сердца, оживляя его. Свет растаял в утреннем мареве. Только экран остался разбитым, заляпаным чем-то красным. Антон не дребежжал. Даже не двинулся. Он смотрел пустым, холодным взглядом в кухонный потолок и ждал, что на него посыпется штукатурка. Голос застрял комом в горле. Заглох. Будильник замолк, а через пару минут запел снова и снова… Запищали уведомления, замигал экран. А Антон смотрел в потолок. Из транса его вывел рингтон одним ударом расколов хрупкое молчание. Мелодия рухнула вместе с телефоном со стола, и тот углом попал в плечо. Ничего нового: перезвон ксилофона, два значка, неизвестный номер. Антон сбрасывает, растирая красное пятнышко, и ищет себя в сетке трещин черного зеркала. Себя ли? Экран вспыхивает, демонстрируя десяток уведомлений, но Антон выключает его, а после отправляет в отключку и телефон вовсе. Парень смотрит на свое отражение, вздыхает и поднимается, тратя на это все силы. Опираясь на стол, он трет лицо. По всему телу прокатывается неприятный холод и тянет вниз, словно в чёрную дыру засасывает, только и остаётся что цепляться за стол. Земля из-под ног уходит, голова кругом… Надо выпить кофе. Да, это отличная идея. Кофе. Надо выпить кофе. За окном рассвет. Небо порозовело от стеснения, а солнце недовольно подглядывало за просыпающимся горожанами и их маленькой человеческой жизнью. Соловьи замолкали, укладываясь спать, зато из квартиры выше слышалась какая-то утренняя программа по телевизору. Или это?.. Антон старался не прислушиваться и шуршал пакетами в кухонных ящиках в попытках найти кофе. Он помнил, что… Он помнил, что Олежа однажды притащил ему целую банку. «Тебе пригодится», — говорил он, ставя её на нижнюю полку, к своему любимому улуну из «Ленты». Антон его не пил, но коробочка всегда стояла там, под специями. Олежа долго отказывался от чая, но все же согласился однажды, и теперь… И теперь Антон вертел в руках тяжелую стеклянную банку растворимого кофе. Буквы инструкции скакали канканы, расплывались и разъезжались в разные стороны, так что понять, что там написано получилось не сразу. Щелчок. Бурление. Щелчок. Чайник вскипел. Его кружка небольшая, чуть поменьше полулитра, но ему её всегда хватало. Олежина же, с дурацкой надписью и котами, вмещала в себя почти литр, но тот всегда доливал себе кипятка. Кухню заполнил запах кофе. Антон отпил, не заметив как обычно про себя, насколько это гадость. Сверху смотрели мультики. На улице перекрикивались вороны, а ветер затих. Небо закрывалось серыми тяжелыми тучами, и глухая тоска, прятавшаяся на дне кружки, свернулась в груди холодным булыжником, что снова и снова тянул Антона вниз. Он заметил на ручке красные следы и поднялся, тяжело вздохнув. Десяток шагов до ванной, и вот — с собой лицом к лицу. Мигает свет. Надо поменять лампочку. А сверху сводка новостей: «Сегодня ночью при неизвестных обстоятельствах погиб…» Погиб. Набрать побольше мыла, растереть. Смыть. Повторить. Крохотный флакончик мицеллярной воды, оставленный им, находится за стаканом с зубной пастой. Кусок туалетной бумаги вместо ватного диска. Где-то внутри больно колет и эхом раздаётся репортаж. Где-то там живёт спокойствие. Где-то там… От рук помада оттирается хуже. Антон стоит, что, между прочим, уже подвиг. Это кофе ударил ему в голову, позволяя смотреть на свое отражение, да что там, уже себя самого, оперевшись на раковину. Смотрит пустым, холодным взглядом, и ждёт, что на него полетит штукатурка. Вдруг в нем вспыхнуло, как от брошенной на заправке сигареты. Очнулось. Ожило. Дипломатора больше нет. Он остался там, за зеркальной гранью, в осколках, в сводках новостей. Дипломатор погиб. А Антон две недели ходит с замотанными руками.