Русалка

Я лежу в темноте. Надо мною светлеют боками большие рыбы, Они гладко царапают мои руки, плечи и бедра. Мою грудь сдавили течения до боли и перегиба, - И мне кажется: я пересилила все на свете рекорды. А все для чего - все эти водоросли в горсти зажатой до судорог, Золотые рыбки у кромки волос и между коленями. Все затем, что в пучине холодных вод, как в руках у скульптора, Может, будет спокойней моя судьба, не треща поленьями. Здесь одна вода, и ты слушаешь ее песни, Пока кровь не станет течь из ушей и носа. Под водою просторно, хоть и самую малость тесно, И дышать отчего-то непросто. Совсем непросто. Но я вижу, плывет русалка – она поможет, Хотя пальцы свело и их вряд ли теперь расцепишь. Еле слышно она отгоняет рыбок, касается кожи – И словно падают на песок и силы, и цепи. Она тянет меня к поверхности. Стой, дурная! Не хочу ни ветров, ни солнца – хочу покоя. Она смотрит в меня, пока я отплевываюсь, икаю, И протягивает мне ветку с гнилой корою. Я касаюсь легонько – трескают сотни искрок, Ее блеклые пальцы трепетно обжигая. А русалка смотрит на факел в руке, недовольно, искоса, Говорит, тебе нечего делать в этом глубинном крае. Говорит, не смей баламутить воды мои и рЕки, Не вари мою рыбу в огне своего янтарного сердца. Говорит, мол, кровь твоя и так находит прорехи. Уходи, говорит, нам пОлно уже греться. Я смотрю, как за ней вода смыкает свои пучины, И хочу лишь ее текучей стойкости и покоя. Я огонь. И она имеет свои причины, Чтоб меня не пускать, не брать и не звать с собою. Поднимаю глаза – надо мною кружат облака и птицы. Вольный ветер давит мне грудь и сушит тяжёлые крылья. Раз уж не дали толком остыть или попросту утопиться, То не плакать же, в самом деле, как от бессилия? Я пойду по свету, пойду по реке и, может, Меня тропка изменит, долгая, верстовая. А русалка смотрит мне вслед, сдувает ожоги с кожи, И тоскует по жару, что греет... Но остывает.