Фиолетовый. Цвет, пьянящий сознание.
Фиолетовый. Цвет, пьянящий сознание. Прошла неделя от начала репетиций… Чем больше я репетирую, тем больше понимаю, что Дан извращенец и бездарность! Он вечно просит переписать сценарий, включить объятья за талию и поцелуи там, где они бессмысленны. Конечно, ОН всегда против этого. Ему не нравится все это. Я вечно вижу, как челюсть яростно сжимается, а глаза наливаются гневом, мышцы на руках напрягаются. Не знаю, как другим, но меня эта картина забавляет! Неужели ревность? Прикольно! Он всегда становится таким в последнее время. Или он всегда такой? Хотя, на съездах он был совсем другим… Но… Играть на его нервах весело! Даже сейчас: этот придурок тянет ко мне руки, а он смотрит с ненавистью. Я даже специально подхожу к другим парням и любезничаю с ними, а краем глаза смотрю на него. Я, конечно, знала, что мазохистка редкостная, но не думала, что настолько! Может… Мне немного помучить его? Да, определенно! Завтра, перед кино! Как обычно, задерживаюсь до последнего. Он сидит со мной, наблюдает. - Мистер Хосок, вы умеете играть на фортепиано? - Да. Умею… - Не сыграете для меня? - Если вы настаиваете, то сыграю - Знаете, моя мама потрясающе играла. Учила меня всему в этой жизни. Мне так нравилось танцевать под ее игру… Когда мне было три, я пошла танцевать. – Он сел за инструмент и посмотрел на меня. Он удивился, когда я сняла туфли. – К семи годам меня признали настолько хорошей танцовщицей, что сделали примой. Прима-балерина греческого театра, еще совсем юная, но такая талантливая Лира Эвенс. Шаг вперед на носок, Фуэте, прыжок в шпагате, руки… Словно ветви плакучей ивы. Сколько не старалась забыть в памяти все равно что-то всплывает. Говорят, даже одна пропущенная тренировка для балерины может привести к ошибкам в танце. Но я помню все. Единственное, что мне мешает – больное колено. На левую ногу приземляться больно, сколько бы я ее не тренировала. Стараюсь не наступать на больную ногу. Вижу, как он поглядывает на меня с удивлением, но играть не перестает, это хорошо. Кружусь по сцене, как тогда. Сердце обливается слезами. Я никогда не выйду на сцену, чтобы станцевать любимую пьесу. Слышу, что музыка заканчивается, как и мое небольшое выступление… - Моя мама обожает балет, ходит на все спектакли. Она сказала мне однажды, что балерины умирают дважды. Первый раз, когда бросают балет, и второй раз, когда перестают дышать. Будет только лучше, если эти две смерти произойдут одновременно, но, судя по всему, ты пережила лишь одну… - Верно. Именно балет научил меня играть, но травма заставила отказаться от него. – Мне так нравится этот взгляд. Как в первую нашу встречу, когда он сел напротив меня – Мистер Хосок, вы не поможете мне завтра отрепетировать кое-что? - Если вам так угодно. Полчаса до похода в кино достаточно? - Да, вполне, спасибо. Пожалуй, я пойду. Прекрасного вам вечера. – боже, нужно быстрее уйти, но я услышала последнюю тихую фразу - Пока, котенок… - мне показалось? Надеюсь, что да. Отец будет в ярости, если узнает, что в меня влюбился мой же учитель! Знаю, что бабушка бы точно не одобрила кандидатуру военного, а вот отец… Папа не хочет, чтобы мой возлюбленный был на ступень выше меня. Именно в такой ситуации мы и находимся с куратором… Он мой учитель, а я его ученица… *** Эта девушка явно надо мной издевается! Я не могу описать по-другому, почему она постоянно подкатывает к парням и смотрит мне в глаза… Мне ужасно хочется быть на их месте, особенно, на месте Дана. Танцевать с ней, репетировать фразы из произведения, а как я хочу сказать ей самую прекрасную фразу из сериала: "И таким я, должно быть, предстал перед вами, Дорогая Любимая Элизабет…". Ну согласитесь, это настолько прекрасная фраза! А её произносит с каким-то идиотским подтекстом этот идиот! Но сегодня с ней что-то случилось… Не думал, что она была балериной. Этот танец ей очень шёл. Подчеркивал её стройную фигуру и гордую осанку. Она действительно очень талантлива, даже жаль, что она больше не выступает… Интересно, какие сцены она хочет отработать? Может бал в Незерфилде? Или встречу в Пэмберли? В любом случае, я буду рад отработать с ней эти сцены. И все-таки как хорошо, что сегодня у меня нет пар. Иду вместе с группой в кино. Сяду, как обычно, спереди и буду смотреть фильм спокойно. Но сначала: репетиция! Сегодня на ней то же платье, что и в первую нашу встречу. В полутьме зала она казалась единственным источником света – светлая и чистая душа. Кажется, она заметила мой пристальный взор. Или мне показалось, или она на секунду замерла и только потом продолжила свой путь. Железная выдержка. Удивительная девушка. - Доброе утро, Мистер Хосок. - Теперь, доброе, Мисс Эвенс – щеки чуть видно покрылись румянцем - Итак, мне нужно отработать сцену разговора Элизабет и Джейн - Прикалываетесь? - Немного. Хочу попробовать сцену, когда Элизабет прочитала письма Джейн и к ней пришел Мистер Дарси. - Хорошо. Так, нам нужен стул. – Я прошел мимо нее и поставил на середину сцены стул. Что ж, начнем! «— Но где же, где же мне найти дядю?! — вскочив с места, воскликнула Лира. Эмоции казались действительно настоящими! Глаза бегали из стороны в сторону, дыхание сбилось, она начала быстрыми шагами продвигаться то в сторону кулис, то обратно. Вот ведь актриса! Но здесь будет мой выход. Как только я вышел на сцену, она подлетела ко мне с бледным видом. Господи, можно я тебя поцелую? — Извините меня, я вынуждена вас покинуть. Мне сейчас же надо найти мистера Гардинера по неотложному делу. Нельзя терять ни секунды. – на глаза подступили слезы и это было слишком заметно. — Боже мой, что случилось? — вот сейчас я был реально готов кинуться к ней! Слова сами вылетали на автомате. — Конечно, я не смею вас задерживать. Но разрешите отыскать мистера и миссис Гардинер мне или кому-нибудь из слуг. Вам может стать дурно, вы не в состоянии сами пойти на поиски. – Я взял ее под руку. Было реально такое чувство, что она сейчас свалится на землю. – Кто-нибудь! Позовите, пожалуйста, Мистера и Миссис Гардинер! – Я довел ее до стула, а сам опустился перед ней на колено. — Может быть, позвать горничную? Вам надо выпить чего-нибудь подкрепляющего. Стакан вина, например, — позвольте, я вам налью? Вам очень нездоровится! — Нет, нет, благодарю вас, — ответила она, стараясь сдержать свое волнение. — Со мной ничего не случилось. Я совершенно здорова. Меня лишь расстроило только что полученное злосчастное известие из Лонгборна. – Может просто отдадим ей Оскар? У нее на глазах слезы! Идеальней ее на эту роль девушки не существует!!! — Я только что получила письмо от Джейн с огорчительной новостью. Она станет известна всем. Моя младшая сестра покинула друзей — сбежала, — оказалась во власти мистера… мистера Уикхема. Они вместе уехали из Брайтона. Вы достаточно знаете этого человека, чтобы понимать, что это означает. У нее нет ни денег, ни связей, — ровно ничего, чем она могла бы его удержать, — она погибла. – Все что мне оставалось делать – играть, чтобы увидеть ее мастерство в полной мере. — Страшно подумать, — продолжала она еще более взволнованно, — ведь мне это было так просто предупредить. Я, которая так хорошо знала, что он собой представляет! Достаточно было рассказать моим близким совсем немного из того, что мне стало известно. Этого бы не случилось, если бы все знали, что он за человек. Но теперь уже ничего, ничего нельзя поделать! — Какой ужас! — Блин, я ведусь на ее игру, как ребенок! Даже подорвался с места и начал ходить вокруг нее — Я, в самом деле, глубоко огорчен. Но уверены ли вы, что все произошло так, как вы рассказываете? Достоверно ли это известие? — Увы, да! Они выехали вдвоем из Брайтона в ночь под воскресенье. Их путь удалось проследить до самого Лондона, но дальше он затерялся. То, что они не поехали в Шотландию, — очевидно. — Но что же предпринято? Пытались ли ее хоть как-то вернуть? — Отец выехал в Лондон. Джейн просит в письме, чтобы дядя поспешил ему на помощь. Через полчаса мы, наверно, будем в пути. Но что можно сделать? Я прекрасно знаю, что ничего. Разве на такого человека можно воздействовать? Каким образом удастся их хотя бы найти? Мы потеряли ее навсегда… - Я лишь легонько наклонил голову. Слова здесь излишни. — А ведь мне на него открыли глаза! Если бы я тогда знала, что я могла, нет, что я была обязана предпринять! Но я не понимала — боялась зайти слишком далеко. Страшная, непоправимая ошибка! – Я блуждал вокруг нее, мне действительно хотелось поступить так, чтобы помочь ей. Я посмотрел ей в глаза и увидел то, что никогда не захочу увидеть на ее прекрасном лице вновь: Печаль. Печаль оттого, что она не сможет больше не сможет видеться со мной из-за позора, который лег на ее семью. — Вы, должно быть, давно ждете моего ухода. Мне нечем оправдать свою медлительность, разве лишь искренним, хоть и бесплодным сочувствием. Боже, если бы только я мог что-то сделать или высказать для смягчения вашего горя! Но для чего надоедать вам пустыми пожеланиями, как будто добиваясь благодарности?.. Боюсь, это печальное событие лишит мою сестру удовольствия видеть вас сегодня в Пемберли? — О да! Будьте добры извиниться за нас перед мисс Дарси. Скажите ей, что срочное дело потребовало нашего немедленного возвращения. Скрывайте от нее ужасную правду, пока будет возможно. Я понимаю, это продлится недолго. - Конечно, можете на меня положиться! До свидания, Мисс Беннет… - Прощайте… - Эта фраза меня чуть не убила! За что она со мной так?!?» - Как вам, Мистер Хосок? Были какие-то ошибки? - Нет! Совсем нет! Вы играете очень хорошо и уверенно. Даже завидую, что мне никогда не попадалась такая хорошая напарница, когда я играл. – Она засмеялась так легко. Мне нравится… - А теперь сцена повторного признания! - Как прикажите, Миледи. – Ай-яй-яй, какой красивый румянец! «— Вы знаете, мистер Дарси, я ужасная эгоистка. Чтобы облегчить собственную душу, мне ничего не стоит невзначай взвалить бремя на вашу. Так вот, я больше не в силах удерживаться от того, чтобы выразить вам благодарность за вашу необыкновенную заботу о моей злосчастной сестре. С первого же дня, как мне стало известно о вашем поступке, я все время испытываю жгучую потребность сказать вам, как сильно это чувство меня волнует. И если бы о вашей роли узнала моя семья, мне, разумеется, не пришлось бы благодарить вас только от собственного имени. — Мне неприятно, право же, очень неприятно, что вы об этом узнали, — растерянно ответил Дарси. — Представленные в неверном свете, эти сведения могли вас напрасно обеспокоить. Я не предполагал, что миссис Гардинер так мало заслуживает доверия. — О нет, вам вовсе не следует сердиться на мою тетушку. Ваше участие в этом деле мне стало известно прежде всего благодаря легкомыслию Лидии. И, разумеется, я не могла спать спокойно, пока мне не удалось разузнать подробности. Итак, все же позвольте еще раз вполне серьезно поблагодарить вас от лица всей нашей семьи за великодушие, с которым вы приняли на себя так много хлопот и перенесли столько неприятностей в поисках беглецов. — Если вам непременно нужно меня благодарить, — Минхек, сволочь, я хочу играть Дарси!!!!! — пусть это исходит от вас одной. Я не могу отрицать, что желание вас порадовать было одной из причин, побудивших меня вмешаться. Остальные члены вашей семьи, при всем моем к ним уважении, не обязаны мне ничем — я думал только о вас. – Я посмотрел ей в глаза. Завораживающее зрелище… — Вы слишком великодушны, чтобы играть моим сердцем. Если ваше отношение ко мне с тех пор, как мы с вами разговаривали в апреле, не изменилось, скажите сразу. Мои чувства и все мои помыслы неизменны. Но вам достаточно произнести слово, и я больше не заговорю о них никогда. - Мои чувства. Мои чувства… Мне стыдно вспоминать, что я тогда говорила. Мои чувства совсем другие. Они… Совершенно противоположные… - Джейн Остен, если бы я писал эту книгу, то вставил бы сюда поцелуй!!! Как жаль, что тогда это было бесчестием… — Моя Тетушка приезжала ко мне этим утром. Она вселила в меня надежду на то, — добавил он, — о чем я до той поры не смел и мечтать. Я знал вашу прямоту и понимал, что если бы вы решительно были настроены против меня, то сказали бы об этом моей тетке без обиняков. Покраснев и засмеявшись, она ответила: — О да, вы достаточно знакомы с моей откровенностью. И вполне могли считать, что я на это способна. После того как я разбранила вас прямо в лицо, мне, конечно, ничего не стоило высказать свое мнение о вас кому-нибудь из вашей родни. — Но разве вы что-нибудь обо мне сказали, чего я не заслуживал? И хотя ваше недовольство мной основывалось на ошибочных сведениях и исходило из ложных предпосылок, мое поведение в тот вечер было достойно самого сурового осуждения. Оно было непростительным. Я не могу о нем вспомнить без содрогания. — Давайте не спорить о том, чья вина была в этот вечер больше, — сказала Элизабет. — Каждый из нас, если судить строго, вел себя небезупречно. Надеюсь, все же, что с той поры мы оба немного набрались учтивости. — Я не могу себя простить так легко. Память о том, что я тогда наговорил, — о моем поведении, манерах, словах, — все эти месяцы не давала мне покоя. Никогда не забуду вашего справедливого упрека. «Если бы вы вели себя, как подобает благородному человеку…» — сказали вы тогда. Вы не знаете, не можете вообразить, какую боль причинили мне этой фразой. Хотя лишь спустя некоторое время я, признаюсь, понял, насколько вы были правы. — Но мне даже в голову не приходило, что эти слова произведут такое действие. Я вовсе не думала, что они вас так сильно заденут. — Легко этому верю. Вы ведь в самом деле тогда считали, что я лишен естественных человеческих чувств. Я никогда не забуду выражения вашего лица, когда вы сказали, что я не мог бы найти ни одного способа предложить вам свою руку, который склонил бы вас ее принять. — Прошу вас, не надо больше повторять сказанного мной в тот вечер. Все это было ошибкой и должно быть забыто. Мне уже давно стыдно об этом вспоминать. – Могу поклясться, что это самая красивая сцена в книге… — Интересно, сразу ли оно заставило вас обо мне лучше подумать? Когда вы его читали, вы ему верили? - Не сразу… Но со временем, я осознавала все больше и больше, и мое предубеждение по отношению к вам рассеялось. — Я знал, что оно причинит вам боль. Но это было необходимо. Надеюсь, вы его уничтожили? Мне было бы неприятно, если бы вы сейчас перечли некоторые места — особенно в первой части. Я припоминаю отдельные фразы, за которые меня можно возненавидеть. — Если, по-вашему, для прочности моей привязанности это важно, я его сожгу. Но оно не может повлиять на мои чувства — они не настолько изменчивы. Хотя, как мы оба знаем, иногда они меняются. — Когда я писал это письмо, мне казалось, что я холоден и спокоен. Но теперь-то я знаю, что оно было написано в минуту высочайшего душевного напряжения. — Письмо поначалу и вправду резкое, хотя дальше оно становилось совсем другим. Прощальная фраза — само милосердие. Но давайте о нем не думать. Чувства того, кто его писал, и той, которая его прочла, настолько изменились, что связанные с ним неприятные обстоятельства должны быть забыты. Одна из моих философских заповедей, с которыми я еще вас познакомлю, гласит: «Вспоминай что-нибудь только тогда, когда это доставляет тебе удовольствие». — Признаюсь, я не очень-то высоко оцениваю подобную философию. Вам в своих воспоминаниях настолько не в чем себя упрекнуть, что ваше спокойствие зиждется не на философии, а на основании более надежном — чистой совести. Со мной все по-другому. Я не смею, не должен отвергать приходящие в голову мучительные воспоминания. Всю жизнь я был эгоистом если не по образу мыслей, то, во всяком случае, в поступках. Когда я был ребенком, мне дали понятие о правильном и неправильном, но не показали, как надо лепить своей характер. Мне привили хорошие принципы, но позволили следовать им с гордостью и высокомерием. Будучи, на свою беду, единственным сыном (а в течение многих лет — и единственным ребенком), я был испорчен моими излишне великодушными родителями (мой отец был особенно добрым и отзывчивым человеком). Они допускали, одобряли, почти воспитывали во мне эгоизм и властность, пренебрежение ко всем, кто находился за пределами нашего семейного круга, презрение ко всему остальному миру, готовность ни во что не ставить ум и заслуги других людей по сравнению с моими собственными. Таким я был от восьми до двадцати восьми лет. И таким бы я оставался до сих пор, если бы не вы, мой чудеснейший, мой дорогой друг Элизабет! Чем только я вам не обязан! Вы преподали мне урок, который поначалу показался мне, правда, горьким, но на самом деле был необыкновенно полезным. Вы научили меня душевному смирению. Я предложил вам руку, не сомневаясь, что она будет принята. А вы мне показали, насколько при всех моих достоинствах я. не заслуживаю того, чтобы меня полюбила женщина, любовью которой стоит по-настоящему дорожить. — Неужели вы тогда считали, что я могу принять ваше предложение? — В том-то и дело! Что скажете вы о моем тщеславии? Мне казалось, вы добиваетесь, ждете моего признания. — Стало быть, мое поведение в чем-то было неправильным, — хоть и против моего желания, поверьте. Я вовсе не хотела вас обманывать. Но мой веселый нрав вполне мог завести меня не туда, куда следует. Как вы должны были ненавидеть меня после этого вечера! — Вас ненавидеть? Быть может, вначале я и рассердился. Но вскоре мой гнев обрушился на того, кто его заслужил. – Мне кажется, или время вокруг нас остановилось? Я готов играть эту сцену сколько угодно раз, хоть она и само совершенство… — Я едва решаюсь спросить, что вы обо мне подумали, встретившись со мной в Пемберли. Вы осуждали меня за то, что я там появилась? — Что вы, нисколько. Я просто был крайне удивлен. — Вы не могли быть удивлены тогда больше, чем я. Совесть подсказывала мне, что я вовсе не заслуживаю любезного обращения, и, признаюсь, я вполне ожидала, что со мной и поступят по заслугам. — А мне хотелось тогда, — Как и мне всегда… — оказать вам все внимание, на какое я был способен, и убедить вас, что я не злопамятен. Я надеялся добиться прощения, старался рассеять дурное обо мне мнение, показав, что ваши укоры пошли мне на пользу. Не могу точно сказать, когда у меня появились и некоторые другие желания, — думаю, что не позже, чем через полчаса после того, как я вас увидел.» Мы хотели продолжить сцену, но в зал влетел Минхек с криками! - Боже, что случилось? Говори понятней! - Дан, дурак эдакий, выпендриться решил на своем недо-велосипеде и упал с оградки вдоль лестницы! - Он жив? - К счастью или к сожалению: да. Пошли. Ребята уже должны были вызвать скорую! Ну все, прощай попкорн, сок и кино… Как я вижу Лира обеспокоена, но больше из-за его травм. Видимо ей интересно, сможет ли этот индюк играть. Единственное, за что я его сейчас уважаю, за то, что он сейчас не рыдает. Я сел рядом с ним, ощупал аккуратно места, на которые он показывал. С рукой и ребрами, похоже, все в порядке, а вот нога… - Похоже на перелом. Точнее скажут врачи. - Дайте мне веревку, я повешусь… - Не иронизируй, Минхек! - И кто теперь будет играть Дарси?!? - Может Мистер Хосок? Он сейчас так хорошо мне помог, да и текст он знает! – О, да, детка, ты прекрасна! Я уже заметил, как у Дана челюсть отвисла - Да я здоров! – М-да… Умом его явно обделили, раз он решил встать с подозрением на перелом - Вон… В смысле, Мистер Хосок, замените Дана в спектакле? - С превеликим удовольствием) – Она опять залилась румянцем! О, да! Сегодня явно мой счастливый день! Извини, Дан, но я ни капельки не расстроен! Одна только мысль, что я буду играть с ней на сцене пьянит сознание! Будь готова, Лира, я покажу тебе Дарси, о котором мечтают все девушки, читающие Остин! Как это называли? Проклятье Блокбастера? Что ж, считай, что ты уже его заложница.