Клеймо для Сакуры

Противный – кажется, уже двадцатый – телефонный звонок разбудил Сакуру окончательно. Она медленно перевернулась, поудобней расположившись на широкой двуспальной кровати. Как и ожидалось, Харуно одна. Глупо было ожидать, что вчерашний знакомец останется ждать ее пробуждения, да и она бы так не поступила. Даже глядя на то, что прошлая ночь запомнится надолго. Девушка неспешно потянулась, наслаждаясь приятным напряжением мышц и хрустом косточек. Пожалуй, давненько у нее не было такого секса. Жаркого, страстного, безупречного и равноправного, ведь Сакура отчетливо понимает, что в эту ночь не было доминанта, они оба отказались от своих принципов. Она широко зевнула, подставив лицо под теплые солнечные лучи. Где-то за окном привычно шумит улица, наполняя жизнью Токио. Переговариваются о чем-то прохожие, гудят машины, открываются и закрываются двери магазинов, кричат дети. Ей всегда нравилась эта мелодия мегаполиса, и сейчас она звучит прекрасно. Будто говоря, что жизнь продолжается, все вокруг в движении. Вновь зазвонил телефон, Сакура недовольно скривила губы, но на звонок все равно ответила: – Алло. – Сакура, наконец-то, – в трубке зазвучал взволнованный голос Темари. – Ты где? Ты вообще знаешь, который час?! Харуно поморщилась, нехотя поднимаясь в постели. – Темари, перестань кричать, я только встала. – Сакура, уже десять часов! – подруга так гаркнула в трубку, что у Харуно зазвенело в ухе. – Я тебе двадцать раз звонила! Сакура… На том конце тяжело вздохнули, пауза затянулась. – Что случилось? – Такое прекрасное с утра настроение внезапно пошло на спад. – Дела плохи. Харуно, помнишь, в деле про «Акацуки» был некто Акасуно но Сасори? На миг в груди девушки все замерло, даже сердце перестало биться, а потом застучало с такой скоростью, словно пытаясь сломать грудную клетку и выбраться наружу. – Что с ним? – Его убили, – Темари вздохнула, обыденно переживая смерть очередного преступника, но Сакура… Вмиг весь воздух вышибло из груди, дышать стало нечем, да и незачем. Теперь все, что было, не имеет смысла, ведь у нее больше нет прошлого. Все, кто мог его знать, мертвы. Все! В сердце закололо, все внутри сжалось, от нехватки воздуха загорели легкие, но у нее нет сил вдохнуть. Может, должно быть именно так, может, она умрет от нехватки кислорода, голая, на большой кровати в первом попавшемся отеле. И уже через пару часов, когда срок аренды номера закончится, ее найдет уборщица, а потом над ней будет стоять Темари, так привычно вздыхая. После над ней выпьет поминальную Цунаде в дань памяти достойного полицейского. И, может быть, на ее похоронах будут люди. Может быть… Девушка со всей силы сжала кулаки так, что под длинными накрашенными ногтями заалела кровь. – Я скоро буду. – Ее голос стал сиплым, совсем не живым. Снова, снова она потеряла близкого человека, и снова она должна совсем одна снести это бремя. На негнущихся ногах девушка дошла до ванны, где, стоя под холодными струями воды, зарыдала. Громко, навзрыд, со всей болью, со всей ненавистью к тому, кто это сделал, и обидой, ведь Сасори вновь оставил ее одну. Снова. Давняя тупая рана на ее сердце вновь закровоточила, но спасу тому нет. Лишь слезы – горькие соленые слезы. Сейчас в душевой кабинке, скорчившись на холодном полу, был не сильный и жесткий глава префектуры японской полиции, а маленькая хрупкая девочка. В отчаянной попытке защититься от реальности она прикрыла голову руками, пытаясь не видеть ЕГО, будто наяву, крепко-крепко закрыла глаза. Но разве это поможет?! Она рыдала молча, только скулила, словно щенок. А потом, вновь, как когда-то, нашла в себе силы встать, выпрямить плечи и идти: оставаться больше нет сил, нет смысла. Нет его. Медленно, словно в бреду, она надела белье, высушила волосы, собрав те в привычный хвост, с обычной небрежностью подвела глаза. Она должна быть обычной, вся боль будет потом, вместе с сигаретами и алкоголем. Вчерашний костюм выглядит помятым, но она не первый раз ночует вне дома, удивления это не вызовет. А вот отсутствие блузы, которая валяется безнадежно испорченной где-то под кроватью, явно заинтересует, если не полицейских, то прохожих точно. Немного подумав, девушка наподобие топа обвязала шёлковый платок и осталась весьма довольной внешним видом. Никто не должен догадаться, что ей больно, пускай лучше думают, что шлюха. Перед самым выходом Сакура заметила на подушке Цукиёми клочок чёрной бумаги: «Юки-онна, надеюсь, ты действительно предречешь мне ЕЕ. Ты невероятна. Цукиёми*». И вновь это ненавистное место. Вновь ненавистные розовые корпуса тюрьмы «Футю». Вот только сейчас уже все иначе, много припаркованных машин: полицейских, криминалистов, труповозка, пресса. Непонятные, снующие в разные стороны люди. Потерянные взгляды персонала – теперь у них будут проблемы, ведь в одной из лучших тюрем такого просто не должно было случиться. Сакура остановилась совсем близко к территории, но на достаточном расстоянии от надоедливых журналистов. У нее есть пару минут. Нужно натянуть обычную маску отстраненного профессионализма. Какое-то время было потрачено на поиск значка с четырьмя злосчастными золотыми звездами. А потом, в последний раз посмотрев в зеркальце, подкрасив губы – ведь на фото завтрашних газет нужно выглядеть привлекательно, – она вышла, громко хлопнув дверью. Ее расправленные плечи, гордо поднятая голова, твердый шаг стоят стольких сил, что Сакура стиснула зубы от усердия. Лишь только подойдя к КПП, к ней ринулась толпа журналистов, одновременно с этим с разных сторон замигали вспышки фотоаппаратов. Наперебой заголосили вопросы, выставляя вперед себя черные микрофоны. – Сакура-сама, как вы прокомментируете убийство Акасуно но Сасори? – Молодая журналистка в оранжевых брюках оказалась самой проворной, но Сакура не ответила, лишь подумала о том, что нужно наказать виновного в утечке информации. В таких делах нельзя делать поспешные заявления. – Сакура-сан, неужели это расправа над Акацуки? – черноволосый парнишка, видимо, коллега «оранжевой», умудрился задать более удачный вопрос. Харуно хмыкнула: далеко пойдет. – Госпожа Харуно, трагедия, случившаяся с Акасуно но Сасори, имеет отношение к «Убийствам с клеймом»? – уже седовласый, но еще молодой мужчина задал самый удачный из вопросов, и следователь, прежде чем зайти на недосягаемую журналистам территорию, обернулась. Странный он, какой-то растрепанный, с вертикальным шрамом на левом глазу и скрытой за маской половиной лица. Девушка засмотрелась, автоматически отмечая детали его внешности. Из-за этого пауза немного затянулась, а вспышек фотоаппаратов стало больше. Поняв, что сейчас необходимо хоть что-нибудь ответить, иначе заголовки завтрашних газет обрадуют только фотографиями. Она улыбнулась, обнажив ровные белые зубки, красиво контрастирующие с алой помадой: – Уважаемые журналисты, на данный момент все обстоятельства данной трагедии выясняются, и, как вы понимаете, до окончания расследования любая информация является тайной следствия. После будет собрана пресс-конференция, где я лично, – она выделила это слово, оскалившись, – повторяю: лично отвечу на все интересующие вас вопросы. Больше не задерживаясь, она зашла в маленькую дверь, в последний момент услышав окрик: «Стерва!», но это лишь заставило девушку улыбнуться еще насмешливее. Пускай так. На пути к триста восемнадцатой камере она то и дело натыкалась на озлобленные взгляды заключенных. Многих она лично поймала. Сакура улыбалась и улыбалась, словно находя в этой всепоглощающей ненависти силу идти дальше, все ближе и ближе к трупу Сасори. Заключенные бьются о решетки, вытягивают руки, что-то кричат, но ей безразлично. По мере приближения становится все больше и больше людей. Кто-то отдает честь, кто-то просто расступается. А она автоматически кивает, но взгляда от открытой камеры оторвать не может, а она светится ярким светом, привлекая к себе внимание. Как в фильмах ужасов. Навстречу выбежала Темари с фотоаппаратом в руках. – Сакура, твою мать, где ты была? Я звонила тебе двадцать раз! Уже двенадцать часов. Мне три раза звонил замглавы столичного департамента – Данзо! – Спокойно, Темари. – Сакура не спеша натянула неизменные чёрные латексные перчатки. – Сейчас я все сама осмотрю, а потом ты останешься и проследишь за криминалистами. К вечеру у меня на столе должны лежать отчеты от них за все три убийства с клеймом и это, а также отчет о вскрытии от Цунаде. И мне все равно, как ты это сделаешь. Девушка даже не взглянула на подругу. А Темари не обратила внимания, ведь Сакуре она верила безоговорочно. Значит, сейчас так нужно. Вид, открывшийся из дверного проема, шокировал. На полу в неестественной позе лежит Сасори, укоризненно глядя в потолок. Его карие, такие любимые Сакурой глаза затянуты белесой, мертвенной пленкой. Тонкие, но чувственные губы исказились, а в их уголке запеклась тонкая струйка крови. Руки протянуты к шее в попытке прикрыть уродливую рану, будто стыдясь. Он лежит в огромной бордовой луже, так красиво дополняющей цветом цвет его волос. Сакура замерла. Руки сильно затряслись, в груди заколотило сердце. Пришлось сжать кулаки, до крови закусить губу, вновь постараться вдохнуть, переборов подкатившую истерику. Срочно сглотнуть ком, попытаться укротить спазмы в желудке. Сделать все, что угодно, только не выдать себя. «Сука, Сакура, давай! – На языке почувствовался стальной привкус. – Ты должна!» – Сакура, с тобой все хорошо? – Голос Темари ворвался неожиданно. – Ты чего такая бледная? Сакура, наконец, вдохнула, избавившись от неприятных ощущений. – Наверное, вчера съела что-то не то, – встряхнув головой, девушка подошла к телу. В маленькой камере, шириной и длиной в два метра, тело Сасори почти не помещается, и в попытке осмотреть место преступления девушка нечаянно наступила на густую липкую лужу. К горлу вновь подкатила рвота. Она прижала тыльную сторону ладони ко рту, словно бы это может помочь, попыталась сглотнуть. – Сакура, тебе точно хорошо? – Темари обеспокоенно осмотрела подругу, в попытке объяснить ее странное поведение. – Да. – Приступ прошел, Сакура склонилась над телом, почти касаясь волосами лица Сасори. – В котором часу его убили? – Около часа ночи. «Ками-сама, пока я трахалась, он умирал. Есть ли этому оправдание?» Переборов желание провести ладонью по щеке мертвеца, Сакура осмотрела тело. На руках и лице множество кровоподтёков, багровых синяков и сине-фиолетовых трупных пятен. Чем ближе девушка наклоняется к телу, тем отчетливее ощущается специфический запах крови и разлагающегося тела. Девушку замутило. Следователь сделала пару фотографий с только ей понятного ракурса. А после, собрав всю силу в кулак, попыталась отодрать окоченевшие руки на шее трупа. – Слишком сильное окоченение, – вновь сглотнув приступ тошноты, Сакура не стала применять силу. Все нужное по телу скажет Цунаде. – Он пролежал почти одиннадцать часов. Сакура кивнула. – Когда обнаружили тело? – Во время утреннего обхода. – Проверьте камеры наблюдения, должны быть записи, – Харуно дрожащими непослушными руками закурила, игнорируя тюремный запрет. – Потом записи на КПП, потом опросите каждого надзирателя, заключенного, кого угодно. Только найдите зацепку! Ясно?! От крика подруги Темари отшатнулась, удивленно распахнув глаза. – Что происходит, Сакура? Харуно от проникновенного голоса подруги вздрогнула, вновь подкатил ком к горлу. Захотелось во всем признаться, все рассказать, зарыдать у верной подруги. Может быть, не стоит от всего отстраняться? Может, она поймет? Нет! Это невозможно. – Вчера я была у него. Он был моей ниточкой к Акацуки. Сакура закрыла глаза, затянувшись сигаретой. Да-да, можно и так сказать. Просто ниточка, ничего более. – Ты думаешь, что те три убийства и это связаны? – Темари заинтересованно подалась вперед. – Да. – Но почему не сказала? Мы могли перевести его в другое место, более надежное. – Это уже не имеет смысла обсуждать. – Девушка вновь закурила сигарету. Уже третью. Харуно переступила через тело, стараясь рассмотреть дорогу, но перед глазами упорно замер мертвый взгляд Сасори. Идти от чего-то тяжело, будто на плечи взвалили тяжелые мешки. Вновь подкатывает ком, совсем не укротимый. Девушка молча прошла мимо подруги, заспешила к выходу. В руке, испуская тонкую струйку дыма, тлеет сигарета, опадая на бетонный пол серым пеплом. Как и ее жизнь. – Харуно! Харуно, куда ты? Сакура?! Но она не ответила – побежала. Быстрей, быстрей к грязному тюремному сортиру. Не обращая внимания на возгласы заключенных, толпу зевак – быстрей! Не обращая внимания на удивленные взгляды мужчин, открыть первую попавшуюся кабинку. В нос ударила вонь, еще быстрей простимулировав рвоту. Она согнулась, почти уткнувшись в грязный толчок лицом, выблевала все содержимое желудка: вчерашнее бренди и немного воды. В какой-то момент стала выходить мерзкая, пенящаяся слизь, но спазмы все не заканчиваются. А от кашля, кажется, взрываются микрососуды в глазах. Все закончилось через пару минут, девушка оперлась о грязную плитку, выпрямилась. Жадно задышала, прикрыв глаза. Но это не помогло: в мозгу четко засело тело Сасори. Вот она подходит и случайно наступает в бардовую лужу, под туфлей становится скользко. Вот наклоняется к телу, чует запах. Запах разлагающегося тела. Переводит взгляд с мертвых глаз на рану, а потом наоборот. До бесконечности. Снова и снова! Сакуру опять согнуло, горло опалило горячей желчью. Ками-сама, как же плохо! Немного оклемавшись, девушка подправила макияж, пожирней наведя губы помадой. Сняла перчатки, которые все еще обтягивали кисти. Несколько раз прополоскала рот. И вновь закурила. Жадно, ненасытно, обреченно. Выход нашелся быстро. За территорией тюрьмы ее вновь обступили журналисты, но, лишь услышав «Без комментариев!», перестали задавать вопросы. Этот ее возглас был настолько агрессивным и отчаянным. Уже у машины мобильный телефон завибрировал, раздался рингтон. – Алло. – Госпожа Харуно, как удачно, что я все-таки до вас дозвонился. – Несмотря на явную доброжелательность в голосе звонившего, Сакура внутренне настроилась на подвох. – Генерал-полковник? – Вы удивительно проницательны, генерал-майор, – Данзо усмехнулся. – Может, вы еще и догадались, по какому поводу я звоню? – Догадалась, – сквозь зубы прошипела Сакура, также не стесняясь своих эмоций. – Тогда не буду тратить свое время зря. Отчет об убийстве Акасуна но Сасори должен быть у меня на столе к понедельнику, а иначе вы лишитесь своей должности. – Да, генерал-полковник. – Она сжала зубы, на ее прекрасном лице заиграли желваки. – И еще. – Голос очень подобрел, сменив командно-жесткий окрас на обеспокоенно-доброжелательный. – Мои соболезнования. Глумливая жестокая фраза. И гудки. Короткие, мерзкие гудки. Привычно решив уйти от проблем в работу, Сакура поехала в участок. Там заперлась в маленькой душевой кабинке, куда обычно ходят после тренировок офицеры, и долго-долго отмывала себя. Скребла ногтями стопы, ноги, руки, трижды перемыла волосы и лицо. Это должно, просто обязано смыть запахи тюрьмы, трупа. Должно! Выкинув всю старую одежду, вплоть до белья, она переоделась в темное платье. Словно бы в протест миру, самой себе или для того, чтобы себя же убедить, что все хорошо. Она надела яркие туфли, в тон накрасила губы. Но все не так просто. Она правда любила Сасори, любила даже тогда, когда поняла, что он предатель, любила и тогда, когда лично предъявляла обвинение. Но сейчас, когда его больше нет, она больше не любит. И это жжёт душу изнутри, ей почти слышится запах паленого мяса. Ей больно, больно потому, что она предала, не уберегла, хоть и не должна была это делать. НЕ ДОЛЖНА! Но почему так больно? Опустив все жалюзи, закрыв их шторами, она села за свой рабочий стол. Ласково провела по нему рукой – вот что она должна теперь любить. Теперь это ее место. И есть ли в будущем хоть что-то кроме него? Глаза приятно отозвались на полумрак, в руке как-то сама собой появилась бутылка бренди. – За тебя, Акасуна но Сасори, я действительно любила... Она жадно впилась в тонкое горлышко. Припала, будто к воде, и пила неспешно, маленькими глотками. «Только ты мне делал так больно, Сасори. И знаешь, я благодарна тебе за это». Лишь только усилием воли она перестала пить. Закурила. Иногда ей кажется, что такой способ жизни убьет ее. Ну и пусть. Мобильник завибрировал, разорвав уютную сейчас атмосферу тоски и скорби: – Сакура Харуно слушает. – Госпожа Харуно? Это Конан Тенчи. – Да? – Девушка постаралась сосредоточиться, но забористый алкоголь быстро сработал в пустом желудке. – Я кое-что вспомнила. В тот день, день, когда убили Зетсу, он мне звонил, – в трубку громко всхлипнули. – Он вам что-то говорил? – Да. Госпожа Харуно. – Наступила пауза, Конан о чем-то напряженно думала, громко дыша в трубку. – То, что я знаю, может разрушить мою жизнь, и… – Я понимаю, Конан, вы можете мне доверять. – Харуно включила диктофон, решив перестраховать себя. – Мы с мужем очень быстро нашли общий язык, и я доверила ему свою самую страшную тайну, – девушка вздохнула, будто смирилась. – Я рассказала, что была участницей «Акацуки». Знаю, вам известно, кто это. В общем, я привела Зетсу туда, постепенно он занял место в верхушке организации, а я стала все больше и больше отходить от дел. Я хотела любить, и Зетсу позволял делать это. Возникла пауза, но Сакура не стала перебивать, представила, как это тяжело. Сегодня, сейчас она в какой-то мере поняла, что чувствует Конан. – Это было счастье. – Громкий, шелестящий выдох. – В общем, в тот день он спрашивал меня о каких-то деньгах «Акацуки», миллионах иен. Но я не знала, – девушка зарыдала, – ничего не знала! И он бросил трубку. А потом. Потом я узнала, что он мертв. И до последнего думала, что это моя вина. Фразы стали неразборчивыми, на том конце телефонной связи у маленькой хрупкой девушки началась истерика. Настоящая истерика скорбящей вдовы. – Успокойтесь, вы не виновны, но я обязательно найду того, кто это сделал. Вы верите мне? – Верю. – Ее слабый голос явно выражает надежду: Сакура слышит это. – Конан, вы разрешите задать еще один вопрос? – Харуно решила рискнуть. – Я никак не могу понять, почему у вас фамилия Тенчи, а не Куро? – Зетсу нравилось, как звучит мое имя, и я ничего не меняла. – Спасибо, Конан, вы мне очень помогли. – Сакура поспешно подошла к маркерной доске, дополнила схему, прицокнула языком, довольно оглядывая новый факт, вписанный аккуратными символами. – Я не буду поднимать дело Акацуки, это останется нашим маленьким секретом. Спасибо еще раз, до свидания. – Прощайте. Сакура улыбнулась: теперь у безнадежного, казалось бы, дела появился ключ к разгадке. Девушка автоматически посмотрела на часы. Пятнадцать-пятнадцать. Время, от которого пошел отчет до ареста убийц. Пятница. Пятнадцать-пятнадцать.