Закулисье Т.К.

- Кенгуруш, ты жива? – громко спросил я, словно старался перекричать клокотание крови в висках и топот сбегающего из груди сердца. Я все еще был слегка оглушен высокооктавным голосом Тины, который, казалось, услышали даже ее домашние в Зазимье. Она беззвучно глотала воздух, словно рыбка, выброшенная на сушу, выкричав до капли весь свой внутренний шум. Она прильнула ко мне затылком, устремив взгляд куда-то в свои неведомые дали. Глаза широко распахнуты. Два океана жадно пили лучистый свет и бесконечность неба. Затем она обхватила лицо руками и в полном изумлении начала рассматривать водную гладь, которая была теперь очень близко от нас; потом мост, с которого мы улетели в пропасть минуту назад; потом свое тело, все еще колышущееся на канатах банджи, крепко сцепленное с моим. Частичка за частичкой, она вновь обретала себя в мире, перерожденную, чистую, другую, и я наблюдал за этим с особым упоением, то и дело ловя десятки разных эмоций на ее столь экспрессивном лице. – Тина?.. Она встрепенулась, как будто не слышала меня до того, и резко обернулась через плечо, всматриваясь в меня, словно видела впервые. Она ничего не говорила, но смотрела на меня так проникновенно, что внутри меня замерли в блаженстве все механизмы. - Ну как? Что чувствуешь? Она все еще не могла говорить, а только очень крепко сжимала мою руку на своем животе. Я не услышал от нее ни слова ни на мосту, ни когда мы шли к машине. И лишь когда мы скрылись в теплом салоне авто, ее вдруг резко отпустило внутреннее оцепенение, и она расплакалась навзрыд, бессильно рухнув грудной клеткой на коленки, сложившись пополам, словно все ее нутро атаковал болезненный спазм. - Это было… так… - Нет, нет, нет, - я поспешно пересел к ней на заднее сидение и потянул ее к себе на руки, усаживая в зеркальной позе себе на колени. Она безропотно подчинялась, тая в потоке эмоций и слез. – Ты чего? - Не знаю, не знаю… - она плакала так отчаянно, что я бы жизнь отдал, чтобы ей стало хоть немного легче. – Не знаю, как объяснить… - Это адреналин, Тина. Сейчас все пройдет. - Нет, нет, нет… - она быстро замотала головой, но не смогла продолжить. - Пусть выходит все, что всколыхнулось. Пусть выходит. Мы просидели так в обнимку больше часа, пока она окончательно успокоилась. - Мне кажется… я выплакала… все слезы… на целую жизнь вперед… - она медленно подняла голову с моего плеча, трогательно заикаясь от минувших рыданий, и облегченно выдохнула, смахивая остатки слез с припухших глаз. Их голубизна была такой чистой и яркой, почти флуоресцентной, с каким-то внутренним тонким свечением. – У меня уже выработалась привычка какая-то плакаться тебе в жилетку… Она кротко улыбнулась, не глядя мне в глаза, а потом еле слышно добавила: - Спасибо… Это было очень… очень… - Очень? - Не знаю… Не могу тебе объяснить. - То есть подарок тебе понравился, Кенгуруш? – я вытирал ее лицо тыльной стороной ладони, удаляя остатки слез, пытаясь вызвать улыбку. – Это за него спасибо?.. Она многозначительно посмотрела на меня, как тогда внизу, под мостом, когда мы зависли, словно на грани двух жизней – старой и новой – и поцеловала меня в каком-то особо трепетном внутреннем порыве. - И за него тоже… - она смущенно отстранилась, пряча взгляд. – Отвези меня домой. - Ко мне или к тебе? - Ко мне, - она рассмеялась, чмокая меня в нос. - У меня дома есть торт. Мильфей. Я знаю, ты его очень любишь. - Хм… тоооорт? – потянула она заинтриговано. - Тоооорт, - вторил я, ловя ее хитрый прищур. - Это незаконно, Дан, – она сдавила мой затылок ладонями, прижимаясь ко мне еще ближе. Озорной взгляд вдохновенно перекапывал в моих глазах все секреты. - Я знаю, - я покорно соглашался, воруя мягкие, короткие прикосновения к приоткрытым, зовущим губам. Руки, не менее преступные, пробрались к самым чувственным участкам ее бедер, порождая в ней волну дрожи. Ее тело, такое податливое и открытое мне, соблазнительно покачивалось на моих бедрах и сводило с ума. - Остановись… иначе я за себя не ручаюсь… - еле выдавил я хрипловатым голосом, борясь с подступающей страстью. – Кто здесь и незаконен, так это ты. - Это адреналин, Дан, - процитировав меня, она захватила зубами мою верхнюю губу и впилась страстным поцелуем, повторяя контуры моего тела своим. – И мне простительно, я переволновалась… - Давай доедем домой… - я поймал ее лицо в свои ладони, с трудом концентрируя ее внимание на своих словах. - Кстати, у меня есть еще один подарок для тебя… - Ну, нет! – Тина хихикнула и отклонилась назад, разрывая горячие объятия. – Я не переживу еще одного подарка, Дан. - Он совершенно безобиден. - Я не верю тебе! - Тогда нам придется прыгнуть с моста еще раз, чтобы обновить твои ощущения. Она мягко толкнула мой лоб ладошкой, потешаясь над издевкой. Влившись в сгустившийся поток машин, мы отправились подальше от вскипающего в будничной суматохе центра, ко мне домой. Переступив порог квартиры, мы сразу же ощутили плотную волну насыщенного цветочного аромата. Вся квартира была уставлена букетами из белых тюльпанов со щедро раскрывшимися навстречу утреннему свету бутонами. Когда я уезжал, они понуро дремали в сумраке и казались мне весьма сомнительным сюрпризом. Теперь же строгий серый цвет стен моей квартиры безнадежно утопал в природном белом, почти ощутимо вибрирующем чем-то очень живым, весенним. - Это те самые?.. – запнулась Тина, невольно вспоминая нашу ссору перед ее концертом и «те самые» белые цветы на полу. - Да. Хочу, чтобы они приобрели для тебя другой смысл, потому что они – это настолько ты. Весенние первенцы, сильные и нежные. Она улыбалась, обводя глазами всю площадь комнаты, утопавшую в прекрасных цветах. - Это очень красиво, Дан. Она сняла пуховик и спортивку, оставшись в одной черной рубашке из своего пижамного комплекта и спортивных брючках. Оглядев себя в зеркало с ног до головы, Тина рассмеялась. - Дааа, не так я представляла свой вид на День рождения, - кончиками пальцев она провела по контуру лица, под глазами – на нем все еще были заметны следы от долгих рыданий. - Что?! Ты даже не взяла с собой косметичку, чтобы припудрить носик?! Ай-яй-яй, - подшучивал я, обнимая ее сзади, и тоже принялся рассматривать ее в зеркале. - Конечно, я же заранее знала, что меня так в наглую выкрадут из дома среди ночи! И прихватила с собой чемодан! – дерзила Тина, пытаясь разжать мой нахальный хват под грудью. Я покорно отпустил ее, но не потому, что хотел. Я прошел вглубь комнаты к письменному столу, взял коробочку с приготовленным для нее украшением и вернулся обратно, снова встав за ее спиной. Я достал из нее кулон с тем самым волшебным камнем, излучающим мягкий естественный свет, затем взял руку Тины и опустил его ей на ладонь. Она ахнула и приоткрыла рот, замерев от увиденного. Видимо, камень таки имел какую-то магическую силу влюблять в себя всех созерцателей внезапно и бесповоротно. - Я сделал это для тебя. Ее и без того огромные глаза метнулись ко мне полнолуниями, выражая восхищение и глубокую взволнованность. Она пыталась подобрать слова, хаотично блуждая в моих глазах в поисках объяснений, а потом снова устремила взгляд на кулон, аккуратно подобрала его двумя пальцами, и принялась рассматривать деталь за деталью. Ее сразу же привлекла золотая полоска с надписью. Прочитав ее, она закрыла глаза ладонью, утопая в счастливой улыбке. - Узнала? – я аккуратно нарушил ее немой восторг. Она повернулась ко мне и мягко ткнула пальчиком в мою грудь, в то место, где покоились «звезды» из созвездия Водолея, первооткрывателем которых стала именно она. - «Счастливая из счастливейших»*?.. Это что, про меня?.. – она смущенно заглянула мне в глаза, окуная меня в несдерживаемые больше потоки медового тепла. (*Sa‘d al-Su‘ūd, Садальсууд - имя звезды, переводится как «Счастливая из счастливейших») - Это ты должна мне сказать. Пообещай мне, что наденешь его только тогда, когда будешь чувствовать себя именно так. Пообещай, что обязательно будешь такой, Тина. Я мягко сжал ее ладонь своей, замыкая кулон внутри кулачка, но она разжала пальцы обратно. Тина взяла бледно-желтый камешек, расправила тонкую цепочку и аккуратно переложила украшение на мою ладонь. Я внимательно наблюдал за каждым ее жестом, то и дело ловя ее взгляды в зеркале напротив нас. Она медленно расстегнула три верхние пуговички на своей рубашке и отодвинула ее края, оголяя мягкие контуры плеч и изысканный узор ключиц. Я осознал, что совсем не дышу от этих ее гипнотизирующих движений, когда она провела кончиками пальцев по шее и тихо обратилась ко мне: - Надевай… Я долго всматривался в ее глаза, отыскивая там неуверенность или страх, но, кажется, она растеряла все эти эмоции в утреннем полете над бездной. Я улыбнулся ей в зеркало. Медленно обвив тонкой цепочкой окружность утонченной шеи, я соединил оба конца кулона на ее затылке. Руки дрожали, и мне пришлось собрать всего себя в кулак, чтобы максимально сконцентрироваться на замочке. - Дан?.. Я поднял глаза, отыскивая ее в зеркале. Взгляд был немного затуманен, то ли от волнения, то ли от предательской влаги, скопившейся в глазах. - Я слышала, что ты сказал мне... перед тем, как мы прыгнули, - она произнесла эти слова четко и быстро, и они напряженно зависли в воздухе между нами. Мой мозг, поглощенный борьбой с цепочкой, не сразу расшифровал смысл ее слов. Что я сказал? Пока мои мысли и внимание разрывали меня и яростно делили и без того исхудалые запасы концентрации, замочек мягко скользнул в петлю и защелкнулся, оставив на память о себе мелкие капли пота на моем лбу. Я смотрел на отражение Тины в зеркале, но на самом деле, смотрел сквозь. Что я сказал? Сказал, что люблю ее. Но не мог же я это сказать вслух… Я провел кончиками пальцев по контуру цепочки кулона, пока не достиг центрового камешка в ложбинке между ее ключицами. Он смотрелся там идеально, словно вырос лишь для того, чтобы покоиться вот так, отсвечивая теплым солнцем на ее груди. - Ты прекрасна, - я взглянул ей в лицо, всем нутром застыв на тонкой грани, не находя слов для ответа. Ее глаза ожидающе изучали меня, мои мысли, и расшатывали ту самую грань, сокрушая все мои попытки сохранять баланс. Она резко развернулась ко мне. Звездный турмалин в полете словил солнечный луч, и метко отрикошетил его куда-то в потолок и в пол, пронзая золотистым светом белые лепестки цветов. - Можешь ничего не говорить, - начала Тина, едва слышно, но уверенно, - но если тебе интересно… мой ответ для тебя – на мне. Она улыбнулась, сильно смущаясь и удивляясь своим же словам, непреднамеренно сложившимся в загадку, и закусила губы, устремив слишком красноречивый взгляд куда-то мне в шею. - На тебе?.. – я внимательно окинул ее взглядом с ног до головы. Она со всей силы прикусывала ускользающую в уголки губ улыбку. Я положил ладони ей на шею и плавно провел вдоль плеч, словно отыскивая там какие-то подсказки. И тут мои руки уперлись в края ее рубашки. С одной стороны на воротничке, нитками в тон ткани, были вышиты инициалы названия моего любимого бренда одежды. - Это же моя… - я захлебнулся словами и затих на какое-то время в улыбке. Она все еще не поднимала взгляд, но тоже улыбалась, не скрывая чувств. – Ты носишь мою рубашку, Кенгуруш? Ту, которую я подарил тебе в гримерке? Я сыпал вопросами, но адресовал их вовсе не ей, а скорее себе, сомневающемуся в реальности происходящего. - Я в ней сплю… - мурлыкнула Тина, румяно смущаясь. - Моя ты… - …юная любовь, - она сама закончила фразу, вырывая ее у меня прямо из сердца. – Спасибо за эти слова. Я… Я прислонился своим лбом к ее лбу, и мы стояли так, почти не дыша, пока не слились в поцелуе, не в силах больше выдерживать и миллиметра между нами. - А как же… мой… торт… - слова хаотично срывались с ее языка в редкие доли секунды, когда он не был занят мной. - Торт… подождет… Она улыбнулась мне в губы, не собираясь больше возражать. Пуговицы на ее/моей рубашке капитулировали одна за другой, и желанное нагое тело принимало весь удар моих изголодавшихся прикосновений на себя. Из ее гортани то и дело вырывались томные стоны, от которых еле заметно вздрагивали лепестки тюльпанов. Наши руки уже потерялись на телах друг друга, не зная ни покоя, ни границ, ни стеснения. Я развернул ее к себе спиной, одной рукой обхватил за хрупкую шею, властно обездвиживая, пока вторая рука, оставляя за собой видимую борозду от нажатия на плоть, опускалась вниз, с груди по напряженному животу, минуя послушную резинку брюк, к эпицентру оголенного нерва. Наши последние, едва слышимые и совершенно не важные слова сорвались с пылающих губ и осыпались куда-то вниз. Вслед за ними на пол последовала и сдавшаяся рубашка. Турмалин на ее груди снова ярко блеснул, пропуская через себя свет от окна. Яркий блик врезался в гладь зеркала напротив и ослепил нас двоих, окончательно отрезая от реальности, окуная нас с головой лишь в пространства друг друга.