Закулисье Т.К.

После съемок мы отправились по гримеркам. Я взял Тину за руку, хотя до ступенек, которые бы оправдали мой жест, еще оставалось далеко. Но мне не было до этого никакого дела. В коридоре моя рука скользнула по ее спине и обвила хрупкий стан. Я наклонился к ней, вдыхая ее аромат. Это был мой запах. Это была моя женщина. Тина, заметив это (и явно вспомнив то, чем мы занимались перед этим в гримерке), смущенно улыбнулась и взглянула на меня широко распахнутыми глазами. Она смотрела на меня долго и задумчиво, словно листая страницы моей внутренней истории. Ее взгляд выражал всего один вопрос "Что делать с этим?" - Твой кофе, Тина, - послышался за спиной голос Орлова. Паша аккуратно передал ей большой стакан с горячим напитком и внимательно взглянул на меня. - Дан, мне нужно поговорить с тобой. Я взглянул на мужчину, потом на Тину, потом снова на Пашу. - Дождись меня, ладно? - произнес я тихо, взглянув на Тину. Она не сводила с меня задумчивых глаз. Паша это тоже заметил. - Тина, тебе перешили один из концертных костюмов, примерь его, пожалуйста, он в гримерке, - дал указания Паша и повел меня за собой в сторону кабинета Завадюка. Мы пробыли у Вовы где-то полчаса, нужно было обсудить кое-какие детали наших контрактов. Когда я выходил, Паша на миг остановил меня еле заметным жестом. - Дан. - Он произнес мое имя решительно и холодно, как-то по-отцовски, но потом улыбка смягчила его лицо, не тронув при этом холод глаз. - Дан, малейшая царапинка... и я вырву твое сердце и скормлю его ее кошке. Я внимательно смотрел в его глубокие темные глаза. Ну, конечно же, он все давно понял. Друг, хранитель, тень. В его взгляде не было ни капли злобы или угрозы, в них сияла лишь исключительная сила и преданность. Я молчал, не сознательно закусив губу с такой силой, что вскоре почувствовал кисловатый привкус собственной крови во рту. Его слова грубо прокомпостировали мою совесть ржавыми остриями. - Знаю, - холодно бросил я. - Ты ничего не знаешь, - сказал он. Я вспоминаю тон той его фразы до сих пор. Он говорил тихо, спокойно, понимающе, словно свидетель невиданного мною таинства, величайшей катастрофы, человеческого апокалипсиса. В паре слов я почувствовал все то, что он знал, видел и чего старался избежать. Большую боль. Я понимал, что строя мосты к этой женщине, я очень рискую рухнуть и увлечь ее вместе с собой в пропасть, из которой ей, возможно, не под силу будет выбраться. Я плыл в гримерку, словно туча - серый и тяжелый. Слова Паши подействовали на меня более, чем убедительно. Я осознал, что с головой отдался чувствам и даже не задумывался о возможных последствиях. На какой-то миг в голове мелькнула мысль о том, чтобы просто пройти мимо ее двери и уехать домой. Уехать из Киева, этой страны, континента, своей собственной души. Но во мне истерически взревело ненасытное чувство привязанности и головокружительной увлеченности... и дикого эгоизма. Я не в силах был отказаться от моей пьянящей зависимости. Я вошел в комнату и увидел Тину стоящей перед зеркалом. На ней была тонкая шелковая рубашка до середины бедра. Она рассматривала себя в зеркало и, уловив меня боковым взглядом, резко обернулась. Ее прекрасные локоны волнами рассыпались по спине. Глаза Тины смотрели на меня с тревогой. - Что с тобой? - обеспокоено произнесла она. - У тебя вся губа в крови. Я провел пальцами по губам, вытирая остатки запекшейся крови. Ранка немного пекла. Тина поспешно смочила ватную пластинку в какой-то жидкости, подошла ко мне и аккуратно приложила ее к кровоточащему участку, заглядывая мне в глаза. - Прикусил. - Мой страстный, - бросила она с улыбкой и кротко взглянула на меня, словно проверяя реакцию. Ее по-детски непосредственные глаза сияли чистой синевой. Она стояла передо мной босиком, прикрытая тонким кусочком ткани, и казалась мне такой маленькой, хрупкой, почти хрустальной. Сломаю ли я тебя, милая, своими ошибками? Я боялся отвечать. Она заметила, что я не улыбаюсь в ответ. Игра не складывалась.Тина крепко взяла меня за руки и усадила на стул. - Что он с тобой сделал? - она заговорщицки заглянула в мои глаза. - Признавайся. Я же вижу этот драматический почерк Паши. При упоминании Орлова мой хмурый взгляд блеснул далекой молнией. Я не злился, мне было горько от правды. - Мне кажется, он единственный из нас понимает, что происходит, Тина. Эти слова самовольно сорвались с моих губ, и по спине побежал холодок от осознания того, что они звучат здесь и сейчас. Она обхватила ладонями мое лицо, поднимая его к себе. Ее глаза сияли, в них таились искры радости, легкой насмешки и беззаботности. Моя весна, моя сила, мой приют жили в этих глазах. - Послушай меня... Ты когда-нибудь прыгал с банджи? - неожиданно спросила она. Я растерялся и непонимающе смотрел на нее. Да, я помнил тот прыжок в Сочи, это было не так давно. - Допустим. - Когда ты летел, ты думал о том, ЧТО ПРОИСХОДИТ и как это на кого-то может повлиять? - она рассмеялась, иронично кривляя мои слова и поглаживая по щекам. Я хмыкнул, вспоминая тот сумасшедший адреналин и цунами эмоций, которые лишали рассудка. - Ты просто летел. Так вот...просто лети, Дан. Она мягко коснулась устами края моих губ, который не был изранен. Ее слова бежали в моем разгоряченном мозгу прохладным живительным ручейком. Я напитывался ее теплом и нежностью. - А ты полетишь со мной? - шепотом произнес я, чувствуя, как растворяюсь в окутывающей меня магии. Тина подняла голову и улыбнулась краешками губ: - Возможно. - Возможно? - я рассмеялся и с силой притянул ее к себе, сгребая в охапку. Она звонко хохотала, запрокинув голову назад, беспомощно колоча кулачками о мою грудь. Я встал со стула и держал ее над землей в объятьях. Атласная рубашка задралась вверх и под ладонями я чувствовал обнаженную гладкость ее спины. Мы снова ступили на опасный путь.