Всё прошло

Дольче закусывает губу, издалека наблюдая за Александром. Ноги ватные, стоять на земле почему-то тяжело как никогда, ох уж эта смертная форма… Она хочет сделать шаг, но не может и с места двинуться, как будто пригвождённая к асфальту. Нервно вздыхает, ругая себя, и делает глубокий вдох-выдох. В голове шумит, а в горле пересохло от волнения, и руки дрожат — то ли от налетевшего ветра, то ли от чего-то другого. Ещё никогда Дольче не испытывала такую робость и нерешительность. Ещё никогда ей не приходилось признаваться парням в симпатии. Но нужно же когда-то начинать? Вон Раф, у неё уже достаточно опыта… Впрочем, ей проще: она рождена человеком, наполовину смертная. Взаимодействие с землянами ей даётся не так трудно. Дольче на миг думает, что хочет быть как Раф. Ей храбрости не занимать. Дольче хочется равняться на неё. Потому она делает шаги — сначала неуверенные, затем всё более твёрдые — по направлению к Александру. Он сидит на лавочке возле дома и смотрит ввысь, на небо, не замечая ничего и никого. Наслаждается одиночеством. Дольче не хочет мешать, но ей сейчас остро необходимо поговорить с ним. Дольче слишком громко топает. Девушка ловит на себе его любопытствующий взгляд и садится рядом, но держа дистанцию. — Привет, Александр, — здоровается она и улыбается. Сердце готово выскочить из груди. — Эм… привет. Прости, я тебя не припоминаю. — Ой, совсем забыла, мы же не знакомы! — Дольче неловко хихикает, с притворной досадой хлопая себя по лбу. — Я только недавно переехала сюда, в этом дворе живу, уже неделю за тобой наблюдаю и никак не решаюсь познакомиться! Глупо, наверное, да? Она привычно тараторит, скрывая за этим волнение, затем замолкает, кокетливо взмахивает ресницами и говорит нарочито бодрым тоном: — Знаешь… А ты мне нравишься. Ты очень милый. Александр растерянно вскидывает брови и чешет затылок, сбитый с толку, сконфуженный. Дольче ловит на себе его непонимающий взгляд, который сменяется сожалеющим и виноватым. — Мне очень жаль. — Он слегка качает головой. — Но мне нравится другой человек. Прости, если обидел… Дольче легкомысленно пожимает плечами. — Да ничего. Глупо было бы на что-то рассчитывать, ты ведь не знаешь меня даже. Я, пожалуй, пойду. Она дарит парню ослепляющую улыбку, машет рукой, поднимается и уходит, сжимая кулаки и челюсть. Ногти больно впиваются в тонкую кожу, но это не сравнится с тем, что у неё на душе. Слова «мне нравится другой человек» звенят в ушах, и Дольче встряхивает головой, чтобы они отцепились. Она прекрасно понимает, что Александр уже влюблён, но в другую. Что её чувства не только безответны, но даже смешны, нелепы и бессмысленны. Мало того что смертный, так ещё и возлюбленный её подопечной. Ангел и человек… Рейна и Малаки… Нет, историю нейтрала она повторять не будет. Дольче пока не лишилась рассудка. Но ещё немного — и могла бы. Сейчас же, после признания, ей стало немного легче. Суметь бы ещё отпустить… Дольче не хочет идти на весенний бал, но нужно. Там подружки, там подопечная. И Александр. Осознание того, что и он там будет, оседает на душе пылью и отягощает. Было бы здорово лечь спать и проснуться, когда уже всё закончится. Дольче даже раздумывает над тем, чтобы притвориться нездоровой, но совесть тоненьким голоском шепчет: нельзя. Ангелы не должны врать, даже когда очень хочется. Да она и не сумеет. На балу Дольче, обычно любящая вечеринки, весёлая, энергичная, чувствует себя не в своей тарелке. Вроде как улыбается — но неискренне, обменивается фразами с подругами — но на автомате. Когда Александр вдруг подходит к ней и предлагает стакан с соком, Дольче сначала от неожиданности вздрагивает и смотрит на парня. И с удивлением отмечает, что он ей уже не кажется таким привлекательным, как раньше. Да, симпатичный, милый и внимательный — но что же с того? Из-за чего она так потеряла голову? Таких много. Дольче спрашивает себя, что такого особенного в Александре, смотрит на улыбку, от которой раньше бросало в дрожь, и не находит ответа. Тугой узел в животе развязался. В голове что-то щёлкнуло. Дольче смотрит и думает, что это даже странно, что он вызывал в ней такую бурю эмоций. Что стало этому причиной? Обычная персонификация и её чувствительность? Но почему сейчас она не чувствует того же, что раньше? Неужели перегорела, остыла? Неужели на неё так повлиял отказ? Дольче становится смешно. Ещё совсем недавно ей было тяжело, она страдала, а сейчас уже — нет. Что этому виной? Проделки судьбы? Она не знает, и ей не хочется пить. Но из вежливости Дольче берёт стакан и делает пару глотков. Горло внезапно сжимается, как от спазма, она кашляет, морщится, и стакан выскальзывает из её рук и разбивается. Звон разбитого стекла едва не оглушает её, но никто, кроме неё и Александра, не замечает этого. Дольче хватает ртом воздух, как будто задыхаясь, видит перед собой обеспокоенное лицо Александра, отдалённо слышит, как он спрашивает, чем может помочь, — а потом это проходит. Исчезает, оставляя по себе лишь лёгкое першение. На смену приходит ощущение лёгкости и свободы, как будто душа наполнилась светом и полетела ввысь. — Со мной всё хорошо! — бодро восклицает девушка и улыбается, скользнув благодарным, но ничего не значащим взглядом по Александру. Он чужой, далёкий и больше не вызывает трепет в сердце и дрожание рук. Теперь действительно всё хорошо. Всё прошло и стало на свои места.