Позывной «Кедр»

      По коридору громыхает копытами конница Александра Македонского — и так здесь может бегать только один человек, причём по мере его приближения цокот конницы плавно трансформируется в топот боевых слонов. Того же Александра Македонского.       — Кедр, Кедр, я Секвойя, — шипит Кай, влетая и запирая за собой дверь, — Кедр, мать твою!.. Джурасик, где ты!.. Шуба, шуба, Юрась!       — Секвойя, Кедр на связи, — хладнокровно отзывается Юра из кабины, где безуспешно вот уже второй час кряду пытается реанимировать категорически сдохшую навигацию, и высовывает голову наружу. — Доложите обстановку.       — Докладываю, тащ старший лейтенант! Обстановка пиздец!       — Конкретнее, — строго докапывается Юра, — в чём пиздец, почему пиздец… какой пиздец, где пиздец… Да, и вообще, — спохватывается он, и сурово сдвигает брови, — что это ещё за неуставные выражения! Здесь вам не детский сад, товарищ Лорен, чтобы так выражаться! Докладывайте по форме! Здесь истребительный авиационный полк истребительной авиационной дивизии ВВС Северного Флота!       — Есть доложить по форме, тащ старший лейтенант! Тащ генерал-майор с каких-то ху… то есть, по неустановленным причинам, вернулся с полдороги в Мурманск, и с ним прибыло ещё лукошко каких-то неустановленных хренов, по виду подозрительно напоминающих внеплановую комиссию, и все хором они сейчас шароёбятся по ангарам и досматривают ваши МиГи!       — Ах ты ёбаный ты ж нахуй, — не по-уставному огорчается Юра, делая попытку заметаться по кабине, что у него, разумеется, не выходит.       — Не то слово! — радостно поддерживает его Кай. — Пушки-то, пушки у вас, тащ старлей, после того как вы пытались из них обшмалять мою виману, сейчас вообще — просто оторви да выбрось! Представляете, что будет, как комиссия ваш самолётик-то увидит?!       — А представляешь, что будет, как увидят твой самолётик? — мрачно иронизирует Юра, и Кай тут же скучнеет.       — Что мой, что твой, — огрызается он, — у тебя-то валёжка тоже никуда не делась, как скорость набираешь, так такой крен выдаёт, что парировать невозможно, ты каждый разгон пытался на спину улечься, едва на высоту выходил, если б я тебя каждый засек не страховал, тебя б сто раз об землю приложило уже…       — Один.       — А?..       — Один раз о землю приложило бы. Второго и последующих раз уже не было бы.       — О. Всё время забываю, какие же вы хрупкие. В собственные законы физики вписаться не можете.       — А вы не хрупкие?       — А мы — нет. Видал же, как я задорно со своей виманой кувыркался, прежде чем штопором в землю ушёл?!       — Угу. Пошто ты пушки-то мне уделал, аспид ты семибашенный?!       — Так ты из них по мне лупил без остановки, как маньяк.       — Я думал, это постановка! Специальный непредвиденный элемент учений! Откуда ж мне было знать что эта твоя штуковина — пилотируемая?!       — Ну теперь знаешь. Что делаем, тащ старлей? Мне с твоими генералами видеться неохота. Я генералов, если честно, прямо терпеть не могу.       — Кто их, кроме жён, терпеть-то может… да и то только в день получки.       Юра смотрит на перетаптывающегося с ноги на ногу Кая, смотрит на его виману, скромно притулившуюся напротив гагаринского МиГа. Нельзя, чтобы её увидели. И нельзя, чтобы досмотрели МиГ. Байки Кая про направленный электромагнитный импульс, выведший из строя всю навигацию советского истребителя, комиссии, с чем бы она ни прибыла, тоже навряд ли понравятся.       — Можешь снова сделать её невидимой? — обдумывая что-то, спрашивает он у Кая, тот криво усмехается в ответ:       — Только в полёте. Причём нам опять придётся вампирить за ваш с МиГом счёт.       Юра обеспокоенно дёргается. «Вампирили» Кай с виманой достаточно болезненно. Но, кажется, если постараться припомнить по рассказываемым в деревнях страшным историям про упырей и нежитей, вампирам вроде бы именно так болезненно и полагалось.       Юра успевает сбегать и обозреть с лестницы обстановку, и — о да, черти бы их всех взяли, и правда — лукошко каких-то хренов уверенно прёт к ангарам.       — Готовность один, — отрывисто бросает он, возвращаясь. — Там и правда полкан, генерал-майор, и какие-то большие дядьки с ними.       — Атланты вернулись? — встревоженно вскидывается Кай.       — Если бы.       Вимана Кая вылетает из ангара на запредельной для советской авиации скорости, Кай переводит её в невидимый режим, и Юра мгновенно чувствует протянувшиеся к мозгу невидимые же ментальные ниточки, а виски тут же отзываются болью.       МиГ, как на невидимых, опять-таки, тросах утаскивает следом за виманой.       Только один большой «ВЖУХ!!!» — и с важного вида дядек из прибывшей комиссии разом сдувает шапки, зато генерал-майор с полковником успевают намертво вцепиться в свои фуражки, и счастливо остаются при регалиях.       Обострившимся восприятием Юра скорее чувствует, чем слышит их голоса внизу.       — Чей самолёт?! — исходит кто-то на визг, и полковник с нескрываемой гордостью рявкает:       — Наш!       — Кто пилотирует?! — встревает генерал-майор, и полковник, успевший срисовать номер, докладывает:       — Юрий Гагарин. Военный лётчик 3-го класса.       «Секвойя, Секвойя, — уныло телепатирует Юра, — я Кедр! Я, кажись, раскрыт…»       «Не ссы, Кедр, — получает он в ответ бодрое, — это же вообще не комиссия, ты что, не видишь?»       Юра причувствовывается, и, вроде бы, «видит».       «Кто они?»       «О, они — особая группа специалистов Центрального военного научно-исследовательского авиационного госпиталя, бегают по всем базам, контингент досматривают. Готовься, Кедр, они тебя заметили»       «И что теперь будет?»       «А всё, о чём вы все так долго мечтали»       Вереница невозможных и немыслимо ярких картинок проносится перед мысленным взором. Если б не их уверенная чёткость, отсутствие смазанности «кадра», Юра решил бы, что это кратковременная галлюцинация, морок. Слишком быстро сменяя друг друга, набор эпизодов, выхваченных из… откуда?.. Из фантазий?..        Какая-то центрифуга. Королёв. Огромная ракета: белая, сверкающая, прекрасная, прилепившаяся к красной стреле крепежей, удерживающих её в вертикальном положении, хищно нацеленной в… Небо. Небо, ослепительно-синее. Шарик Земли, как глобус, висящий в тёмном ничто, но почему-то как будто внизу. Облака. Мелкие, кучевые. Тени от них… Радужный ореол над планетой… Невероятной красоты радуга. Чернота. Чернота за стеклом… иллюминатора?.. С наружной стороны по этому стеклу текут струйки. Цвета… Как будто струйки расплавленного металла. И снова — небо, небо, небо, голубое, весеннее. Река — внизу. Огромная река, величественно несущая свои воды средь равнин и лесов. Поле, не то брошенное, не то необработанное. Женщина с маленькой девочкой… Снова Королёв. И… Королева?! Много-много-много мелькающих лиц… городов… стран?.. Биг Бен и пирамиды, Эйфелева Башня и Тадж-Махал. Почётные эскорты, косяки истребителей. Аэропорты. Аэродромы. Толпы народа. Небо надо всеми: голубое, яркое, чистое. Небо, небо, небо… МиГ. Точнее, МиГ-15УТИ. И снова небо, только одно сплошное небо… И что-то. Что-то вроде виманы Кая. Глаз едва успевает ухватить этот кадр: весеннее голубое небо, и дерзкий силуэт виманы. А внизу — облака.       А под ними — Земля.       Ближе — Земля.       Ближе. Ближе. Ещё ближе.       Совсем близко.