Свистулька

— Я распорядился подготовить для вас одну из комнат, — сказал принц-герцог, он покосился на Гая, сидевшего в углу, мрачного и насупленного. — Мы отыскали кровати и кое-какие постельные принадлежности. — Благодарю вас, принц-герцог, — сказал Максим и поднялся. — Отдых нам не помешает. — Что вы намерены делать завтра? — Думаю, это будет зависеть от состояния Гая. Лучевое голодание, оказывается, имеет побочный эффект. — У меня есть кое-какие медикаменты, — начал принц-герцог, но Мак отрицательно мотнул головой. — Спасибо, разве что препараты против радиации. С остальным он должен справиться сам. Гая с души воротило от всего, что им встречалось по пути от домика, в котором располагался штаб мутантов, до того здания, где им предстояло провести ночь. А, может, даже не одну. Смеркалось. Небо становилось серым и мрачным. «Скорей бы стемнело, — думал Гай, — чтобы не видеть этих отвратительных выродков». Хотя, отвратительны выродки оказались только на вид. В остальном — обычные люди. Никто не собирался сдирать с Гая и Мака кожу, никто даже не думал нападать на них, их жизням здесь вообще ничего не угрожало, кроме повышенной радиации, но выродки тут были ни при чем. — Вот, располагайтесь, как говорится — чем богаты, — скромно, но с достоинством сказал принц-герцог. Располагали мутанты не многим. В комнате стояли две железные койки, застеленные какими-то тряпками и шкурами, и два табурета. Не было даже стола. Мак снова поблагодарил и принялся выяснять у принца-герцога про расположение ближайших поселений, и о количестве живущих там людей. Гай поставил вещмешок на табурет, приладил рядом автомат и сел на кровать справа от окна. На душе было гадко. Было стыдно за свои мысли и страх перед выродками, было муторно от ощущения собственной глупости и доверчивости, от того, что столько лет провел наивным болванчиком, верил, воевал, защищал то, что должно было бы уничтожать в зародыше… Но ведь не он один! Максим так и сказал: кроме тебя еще сорок миллионов таких же оболваненных, марионеток, безвольных рабов, которым дважды в день устраивают основательную прочистку мозгов, и это не считая постоянного равномерного воздействия! Гай скрипнул зубами: «А толку? Что я могу сделать? Этих башен по всей стране натыкано черт знает сколько! И каждый день строят все новые и новые, скоро живого места не останется». На него снова накатило состояние безысходности и тоски. А ведь там остались Рада и дядюшка. И ребята. Чего греха таить, многих ребят из своей группы и на заставе Гай уважал. Они же тоже не знали! А значит, и вины их не было в том, что они искренне и бескорыстно готовы были головы сложить во имя Неизвестных Отцов! А Мак знай одно твердит — куклы, болванчики! Ему хорошо говорить, на него эти башни не действуют! Ничего на него не действует, ни пули его не берут, ни радиация… Ненормальный человек. Совершенный! И на кой черт я ему сдался? Гай поднял взгляд на Максима. Тот стоял у окна и глядел на площадь, но взгляд Гая, как обычно, почувствовал сразу и обернулся. — О чем задумался? — спросил он. — Да так, — Гай смутился и отвел взгляд. Мак присел рядом и положил ладонь Гаю на плечо. — Знаю. Понимаю, — сказал он. — Держись, Гай, это пройдет. — Мак, скажи честно, ты веришь, что у тебя получится? — Почему у меня? У нас. Получится. Должно получиться. — Какой там «у нас»! Какой я тебе помощник? — усмехнулся Гай. — Разве что сапоги тебе чистить, да воротнички подшивать? На что я теперь еще гожусь? Ни родины, ни веры… — А Рада? А дядюшка? А остальные — те, кто остался там и живет в неведении? Гай понурился. Мак приобнял его и прижал к себе. — Ничего, это пройдет, — снова сказал он. — Ты только не кисни. Вишь, как нос повесил, гляди, об пол исцарапаешь! У Гая не осталось сил даже улыбнуться. На него снова накатила апатия и усталость. Он привалился к Максиму и положил голову ему на плечо. — Плохо тебе? — обеспокоенно спросил Мак. — Не знаю, — неопределенно пробормотал Гай. — Постыло все… — Ты давай ложись. Тебе сегодня досталось. Надо отдыхать. Мак встал, но Гай ухватил его за рукав комбинезона. — Постой, не уходи… — Я не ухожу, я хочу, чтобы ты лег. Гай послушно повалился на какое-то подобие подушки. Ему вдруг сделалось страшно и тоскливо. Как в детстве, когда, бывало, мама, выходя из комнаты, гасила свет, а он еще не успевал заснуть, и казалось, что вот сейчас вынырнет из-под кровати огромное черное нечто, навалится на грудь ватной духотой, и не пошевелиться под ним, не вскрикнуть, а только лежать, обмирая и цепенея от леденящего ужаса… — Тише, тише, — шептал Мак. — Ты расслабься, я сейчас тебе помогу… Гай ощущал на своих висках пальцы Мака, их тепло передавалось на кожу, разливалось до самого позвоночника и потом струилось, словно по венам, к рукам и сердцу, неся с собой покой и умиротворение. Гай, точно сквозь сон, чувствовал, как Мак стягивает с него сапоги и разматывает портянки. — Ноги ледяные, — говорил он себе самому. И тут же ладони его сжали озябшие пальцы на ногах Гая. А холод поднимался все выше, подкатывая к горлу колючим комком. — Держись, Гай, — звал Мак. — Массаракш! Черт бы побрал эти ваши проклятые излучатели и весь этот ваш паршивый мир! И вдруг Гаю сделалось горячо. Он ощутил, как крепкие руки Максима обхватили его под мышками, и пальцы сплелись на затылке. Гулко стучало в спину чужое жаркое сердце, проникая своей пульсацией Гаю под ребра, будто принимая на себя еще один круг кровообращения, разгоняя по жилам пламя, будоража и понукая. Ступни Гая уперлись в ноги Максима, и он инстинктивно поджал пальцы, чтобы покрепче сцепиться с этим сверхчеловеком, с этим огромным неиссякаемым биоаккумулятором, безвозмездно и самозабвенно дарящим жизнь. Когда Гай проснулся, в комнате было совсем светло. Максима рядом не было. Его вообще не было в комнате. Кровать его стояла пустая, по ее виду можно было решить, что он и вовсе не ложился. «Приснилось мне, что ли?» — подумал Гай и смущенно кашлянул. Дверь противно скрипнула, и в комнату просунулась детская, совершенно лысая голова. Взгляд любопытных глаз с припухшими, лишенными ресниц веками с интересом обшарил комнату и остановился на Гае. — Здрасьте, — сказала голова. Гай ошарашенно кивнул. В комнату, вслед за головой, протиснулось тщедушное тельце, с руками и ногами похожими на тоненькие соломинки, сплошь покрытые коричневыми пятнами. — Меня Танга зовут, а вас дядя Гай? — осведомилось существо. Гай кивнул и попытался улыбнуться, но, судя по лицу существа, ему это не удалось. — А вы чего такой сердитый? Не выспались? Это потому что вдвоем на такой узкой кровати спали. А чего на вторую кровать не ложились? Или сдвинули бы их рядом. Мои папа с мамой так спят, сдвинули кровати рядом и спят. И им хорошо. Не тесно. И я с ними ложусь иногда. Когда ночью страшно становится. А вам тоже страшно было? Вообще-то сегодня страшно не было. А бывает страшно. И топот. Тогда главное не спать. Или спать с мамой и с папой. Но сегодня я одна спала, поэтому хорошо выспалась. Встала рано. Все спят. Скучно. И я пошла на вас посмотреть. Вчера папа маме рассказывал, что к нам солдаты пришли. Мы вообще солдат боимся, но папа сказал, что вы не опасный. Папа сказал, что вы больной. Почти как мы, только еще хуже. Вот мне и стало интересно. Я пришла, а вы спите. Я сначала подумала, что вы как сын у Пешту. У них сын был, он сейчас уже умер, а когда был, у него было три ноги. И еще была третья маленькая ручка, вот здесь, — девочка ткнула себе пальцем в грудь. — Но потом я посмотрела внимательно, и думаю, нет, у сына Пешту была одна голова, а у вас две. А потом дядя Мак повернулся и меня увидел. Я сначала испугалась и убежала. Вы же солдаты. А потом дядя Мак через окно как выпрыгнул! Я снова испугалась. А он смеялся. И мы познакомились. И он рассказал, что вы больше не солдаты. А спали вместе, потому что вы болеете, а он вас лечит. А я подумала сначала, что вы тоже муж и жена, потому что только муж и жена спят вместе. Ну и дети еще. Но вы же не дети, значит, родители… — Погоди, погоди! — остановил девочку Гай. — Ты, вот что… Ты Танга, да? — Да. А вы — дядя Гай. Теперь я поняла, что вы — отдельно, а дядя Мак — отдельно, а сначала я подумала… — Танга, подожди, — снова перебил ее Гай. — Ты права, я отдельно, а Мак отдельно. И то, что мы тут сегодня вместе спали… — Да, я знаю. Вы еще не муж и жена, но если станете спать вместе, то станете. И потом у вас могут родиться дети… — Да подожди ты! — Гай поднялся. Танга умолкла и опасливо попятилась к двери. Гаю стало совестно. — Танга. Я — мужчина. Дядя Мак — тоже мужчина. У нас детей быть не может. — Но вы же спали вместе... — снова начала Танга, но Гай поднял руку и она замолчала. — Мы спали вместе, потому что дядя Мак меня лечил. Он так лечит. И детей от этого не бывает. «Вот черт! — подумал Гай. — Ну, Мак, спасибо! Удружил! Теперь пойдут трепаться!..» — Знаешь, Танга, давай с тобой договоримся, если ты про то, что видела забудешь… — Как же я забуду? — искренне удивилась Танга. — Я же видела, я теперь не смогу забыть. — Ну хорошо, — примирительно сказал Гай. — Ладно, ты не забывай, но тогда договоримся, что ты никому о том, что мы спали вместе, рассказывать не будешь? А я тебе за это… Я тебе за это сделаю настоящую свистульку! Из настоящей гильзы! — Свистящую?! — восхищенно вздохнула Танга. — Еще как! — заверил Гай. — Договорились? Понимаешь, люди могут подумать, что мы хотим быть как муж и жена, а это… Как бы тебе сказать?.. Неправильно. Не должно быть так. Но всем ведь не объяснишь, что это лечение такое, начнут, знаешь, шушукаться, сплетничать… — Да, папа говорит, что сплетничать плохо. И маму за это ругает, когда она с соседками долго задерживается вечером. А потом они спать ложатся, как вы с дядей Маком — вместе, и мирятся, утром папа уже совсем не ругается… Гай вздохнул. — Но свистульку я тебе подарю только если ты никому и ни о чем рассказывать не станешь, хорошо? — Хорошо. А когда? — Ну вот как сделаю, так и подарю. — Ладно. Тогда я пойду, а то меня мама искать станет, она любит, чтобы я во дворе гуляла, говорит, чтобы я ни к кому не ходила и не приставала… — Правильно мама говорит. Маму надо слушать. Ты иди, а то она тебя во дворе не увидит — расстроится. — Да, пошла я. До свидания, дядя Гай. — До свидания, Танга. Когда девочка ушла, Гай вздохнул. Он устал так, будто пробежал в марше километров пять. «Массаракш! — думал он. — Да еще и Мак куда-то запропастился. Надо его предупредить, чтобы осторожнее со своим знахарством, даром, что горец, но на всякий роток не накинешь платок, еще решат, что мы с Маком…». Гай отчетливо вспомнил свои ночные переживания, крепкие руки Мака, тепло его груди, состояние умиротворения и покоя, и ему стало неловко за свои мысли. Мак вот не постеснялся, не побрезговал, обнимал его как родного, делился с ним своим теплом, силой своей… Гай почувствовал себя бездушным чурбаном. Надо было бы найти его, поблагодарить за то, что возится с ним, за то, что не бросил… — Гай! — раздался с улицы голос Максима. Гай подошел к окну, перевесился через подоконник и едва не столкнулся лбом с Маком, который, потдянувшись на руках, хотел забраться в комнату. — Проснулся? — весело спросил Мак. — Разбудили, — смущенно буркнул Гай. Мак ловко вспрыгнул на подоконник и уселся, поджав под себя ногу. Он снова был как всегда — довольный, бодрый и голый, в одних, невесть откуда взявшихся, черных шортах. — Чего улыбаешься? — Гай сел рядом. — Рад, что тебе полегче. Ночью ты меня напугал, посинел весь, пульс еле прощупывался... — Ты, вот что, Мак… Я тебе, конечно, очень благодарен, так, что и словами даже не скажешь, но… Двери надо запирать, что ли?.. — Ты про Тангу? — Мак рассмеялся. — Шустрая девчонка! Не переживай, я ей целую горсть пуговиц подарил, с комбинезона своего срезал и подарил. Мне он все равно больше не понадобится. Она сказала, что будет молчать и никому не расскажет, что видела, как мы вместе на одной кровати спали. Гай посмотрел на Максима. Тот улыбался. — А я ей свистульку пообещал… — В обмен на молчание? — догадался Мак и рассмеялся. Гай тоже улыбнулся. — Спасибо, Мак. Не знаю, что бы со мной было, если бы не ты… — Ничего бы с тобой не было, — сказал Максим, став неожиданно серьезным и сосредоточенным. — Я тебя во все это втянул, Гай. — Да я и не против, только вот, видал, как меня к этим излучателям приучили? И не отвязаться. — Отвяжешься, — Мак обнял Гая за плечо и прижал к себе. — Я тебя им больше ни за что не отдам. — Не отдавай, — согласился Гай. — Я только за. — Мои мама и папа тоже обнимаются, — раздался вдруг позади голос Танги. — Папа говорит, это потому, что они муж и жена. Вот и обнимаются. Меня они тоже обнимают. Но я ребенок, а вы не дети. Значит, точно муж и жена. И спите в одной кровати… Максим и Гай обернулись. Танга стояла под окном, глядела на них и улыбалась. — А еще папа говорит, что солдаты любить не умеют. Солдаты, говорит, только войну любят, а война — это смерть. А вы теперь не солдаты, значит, научитесь еще любить. А любить — это лучше всего на свете. — Понял? — спросил Мак, улыбаясь. — Понял, — смущенно ответил Гай. — А я ничего не поняла, — сказала Танга. — Но очень хочу свистульку, поэтому никому не скажу, что вы раньше были солдаты, а теперь нет, теперь обнимаетесь и спите в одной кровати. Потому что у вас любовь, хоть и неправильная. — Не бывает неправильной любви, Танга, — сказал Максим и вздохнул. — Жаль только, что вы все здесь этого пока не поняли. Гай промолчал. Хотя, кажется, кое-что ему все-таки стало ясно.