Вечность

      Который день Дима мучился мыслью о смерти. Не о собственной смерти, вовсе нет- о смерти в самом прямом и единственно верном её понятии. О вечности.       Дима был уверен в том, что его память непостоянна и ненадежна, но свою смерть он помнил до ужаса чётко. Изредка, уже много после того дня, его обхватывало своими мерзкими щупальцами ощущение собственной ничтожности в масштабах этого вопроса. Что такое смерть? Непостижимое, невероятное состояние, в котором ты обречён провести бесконечное количество дней, лет, эпох. А ты- маленькая, никому не нужная пылинка на ладони расширяющегося пространства. С каждой секундой край вечности отдаляется от тебя и отдаляется, а ты не можешь угнаться за ним, потому что твой мир ограничен, закрыт, заперт четырьмя ничего не значащими для вечности стенами.       Мир может сломать тебя и до смерти, а после, кем бы ты ни был- ты всего лишь игрушка вселенной, о которой все позабыли, ты обречён тонуть в агонии собственного угасающего разума, пока в тебе не сломается вообще всё. Конца не будет, а душу невозможно ломать вечно.       Ощущения накатывали волнами, Дима вспоминал и задерживал в сознании ощущения, примеряя их на себя снова и снова. Могильный холод, пронизывающий каждую клеточку несуществующего отныне тела. Лёгкость, которую испытываешь, будучи без надобности теперь поднимать то, что соединяло тебя с жизнью, и тяжесть, пришедшую с грузом умственной остаточности. Тела больше нет, но мысли остались, их даже больше, чем раньше, они пульсируют в несуществующем мозгу несуществующей кровью и причиняют боль, хотя, казалось бы, болеть там нечему.       Сейчас Дима жив- он способен ощущать тепло, радость, сытость, голод. Когда он был призраком, он мог ощущать лишь страх, близкий к ужасу, и пугающе стремительно увеличивающуюся безысходность. Дима уверен, что когда тебя сломает, она перерастет в апатию. В смирение. В ощущение бесконечного болезненного одиночества, которого ты не испытываешь, пребывая в тумане первичного страха.       Студент украдкой смотрит в сторону мирно парящего над кроватью Олежи. В голове вертится бесчисленное количество вопросов. Был ли Олежа сломан ещё при жизни? Если нет, то чем для него является конспект- лишь ещё одной ограничивающей свободу данностью, с которой он вынужден мириться, или чем-то наподобие глотка воздуха, спасающего от момента, в который все станет безразлично? Под этими вопросами мерзко скребется ещё один, самый важный- как скоро наступит смирение?       Возможно, Дима просто неправильно понял пережитое. Олежа- он как живой: испытывает эмоции, интерес к происходящему, окрылен внезапной надеждой, заряжен энтузиазмом от появившегося способа прекратить свое существование. Вдруг вечность, она не там, не снаружи, не за стенами маленькой комнаты, не за пределами бумажной тетрадки с тем самым списком, а внутри Диминой головы? Наверное, память и вправду иногда его подводит.