Красные цветы

1929

Осень. Такое удивительное время года. Для кого-то это время золотых листопадов, сбора урожая и подготовки к холодной зиме. Но это также и время забытья, увядания, смерти. Молодая рыжеволосая девушка стояла у окна, наблюдая за медленно плывущими по серому небу грузными облаками, за покачивающимися на ветру почти голыми деревьями, за последними блёклыми лучами заходящего солнца. Вдалеке вырисовывалось тёмное очертание маленькой церквушки, такой привычной и знакомой. Столько лет эта часовня неизменно стоит у озера, бережно оберегая около слоняющиеся души. Там же находится небольшое кладбище, на котором уже не первое десятилетие хоронят всю чету Вандербумов. Можно сказать, своеобразное фамильное погребение. Девушка медленно перенесла свой взгляд с мрачного пейзажа на висящий на стене отрывной календарь. Число было очерчено тонким черным кружком, явно сулившем как напоминание. Она тяжко вздохнула, опустив голову и прикрыв уставшие глаза. Неспешно подошла к письменному столу, на котором лежал букет из шести красных роз. Алые, кроваво-красные, рыжевато-медные – каждая из них обладала своим особенным, неповторимым оттенком. Букет нежно поднялся со стола и лёг свёртком в руки девушки. “Пора навестить папу, Роуз” – сказала она себе. Роуз вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь, чтобы та не издала ни звука. Девушка пыталась быть как можно тише, аккуратно ступая по лестнице. Ей почти удалось бесшумно проскользнуть с лестницы в прихожую, но всё же старые половицы выдали её, предательски скрипнув. – Кто здесь? Фрэнк Вандербум приподнялся в кресле, стоящем рядом с торшером и кофейным столиком. Он любил почитать вечером в полном одиночестве. Для него это было что-то вроде ритуала. Раньше он читал с Роуз, точнее, она читала ему, так как за все эти годы Фрэнк отвык от букв и текстов. Подумать только, взрослый сорокалетний мужчина учился читать заново! Но он был рад, и во многом благодарен кузине за это. Освоив алфавит, он с жадностью начал поглощать книги, одна за другой. Первой стала домашняя библиотека семейства, начиная от совсем недавних военных брошюр Леонарда и инструкций к новым электрическим приборам, и заканчивая ветхими фолиантами братьев-алхимиков. Далее пошли газеты, журналы и другие периодические издания, не успевавшие выходить, как Фрэнк полностью прочитывал их от обложки до обложки. Но и это не могло утолить его библиофильный голод. Будучи отшельником, он боялся выехать в город, и поэтому слёзно просил кузена привезти что-нибудь почитать. Так и сейчас он сидел увлечённый каким-то старым любовным романом, который Лео нашёл на блошином рынке. – А, Роуз, это ты. Я думал, ты наверху, – сказал Фрэнк, кладя книгу на столик. – Куда это ты собралась на ночь глядя? Вопрос был задан не столько из интереса, сколько по инерции. Фрэнк уже давно привык к странным привычкам и обрядам кузины. Ночные вылазки были обычным делом, ведь лучше колдовать, как известно, ночью. Ну или делать что-нибудь ещё, чем бы там не занималась Роуз. – К Леонарду, в сад. Он просил помочь с поисками хронометра. Ответ Роуз был холодным и сухим. Она стояла вполоборота, недалеко от входа в гостиную. Свет от торшера еле падал на неё, с трудом освещая тёмную, сливающуюся с мраком прихожей фигуру. Но всё же Фрэнк смог углядеть небольшой свёрток в руках девушки. Пытаясь как следует рассмотреть этот таинственный предмет, он заметил, что это цветы. “Цветы?” – Удивился он. – “Зачем ей ночью цветы? Не садить же она их пошла.” “Хотя, чего только не ожидать от Роуз. Сколько помню её, она всегда отличалась своей неординарностью и своеобразностью. Быть может сегодня и вправду особенный день, который случается раз в сто лет, и его нельзя пропустить ни за что на свете? Или быть может эти цветы для призыва особенного духа? Поди ещё на кладбище собралась! Действительно, куда же, если не на обитель духов и призраков? Колдовство какое-то, прямо как…” На этом поток мыслей Вандербума резко остановился. Всё эти ритуалы, эксперименты и около оккультные вещи напомнили ему об одном важном, даже очень значимом для Роуз человеке. Фрэнк тут же переменился в лице, а его ироничная усмешка пропала. Он встал с кресла, что-то промямлив в сторону Роуз. Она, толи не расслышав, толи не захотев слышать, ответила молчанием. Тогда, собравшись с силами, и нервно сжав ладони в кулак, он подошёл к ней. – Ты идёшь на могилу к Альберту, не так ли? Роуз лишь отвела взгляд в сторону. – Я понимаю, можешь не отвечать. Слушай, мне… – говорит он, выдержав паузу. – Мне правда очень жаль. Я- – Не надо. – Роуз резко оборвала его, не дав закончить фразу. – Пожалуйста, не надо. Фрэнк, я знала, что этого нельзя избежать. Рано или поздно, ты или кто-то другой – неважно. Это должно было произойти. Жертва должна была быть принесена. – Нет, нет, Роуз, дослушай! Ты не совсем поняла. Я пытаюсь извиниться не за Альберта, а за себя. Тень смущения пробежала по лицу девушки. Вандербум подняла глаза и уставилась прямо на кузена. – Что ты имеешь в виду? – В смысле, не то чтобы за Альберта, не за его поступки, нет конечно, хотя он тот ещё мерзавец, а за свои, точнее, за свой поступок. Роуз, смотря с напряжённым вниманием, отчаянно пыталась понять бормотание Фрэнка. Но ей явно не удавалось ухватить нить мыслей мужчины. Он выглядел убого, корчась и пытаясь собрать мысли воедино, но структурированный ответ никак не выходил. Между ними зависло неловкое молчание. Вдруг, чертыхнувшись, Фрэнк резким движением обхватил ладони Роуз, при этом чуть не уронив букет, и выпалил на одном дыхании: – Мне не за что извиняться перед Альбертом, пускай и дальше гниёт в своей могиле. Но ты! Ты! Та, которая мне так дорога, так ценна! Не могу поверить, что я посмел поступить с тобой так же подло, так же мерзко, как этот дьявол! – Фрэнк, я-я не понимаю! – С трудом ответила она, ошеломлённая его речью. Её начало захлёстывать странное чувство, от которого к горлу подкатывал ком. – О чём ты говоришь? – О том, что я отнял у тебя родителя. Фрэнк крепче сжал её руки. – Прости меня, Роуз, я очень сожалею о своём поступке. Никогда больше я не поддамся такому искушению. Он искренне смотрел в её глаза, влажные и блестящие от слёз. Роуз всегда играла роль сильной, холодной девушки. Она не любила показывать эмоции, и уж тем более слёзы. Для неё это было слишком сокровенно, что нельзя показывать на публику. Даже если эта публика состояла из двух единственных оставшихся членов семьи. Изо всех сил Роуз пыталась сдержаться, но всё же одна слезинка скатилась по её бледной как мрамор щеке. За ней устремилась ещё одна, и ещё. Роуз Вандербум плакала, впервые перед кем-либо из семьи. По щекам текли слёзы, худые плечи легонько вздрагивали. Она потянулась к Фрэнку и обняла его, сказав одну единственную фразу: – Я прощаю тебя.