see you

      Последние два дня перед возвращением Томми прошли для меня в тумане. Поэтому работу я делала очень относительно. Смотрела на листы с данными и никак не могла взяться за то, чтобы свести материал. Ситуация со ставками на скачки менялась каждый день, поэтому важно было постоянно обновлять статистику. Чем я и должна была заниматься. Вместо этого я крутила в руке карандаш, задумчиво глядя в стену. Полли такой расклад не устраивал, хотя она и прекрасно понимала причину. Деньги однако не собирались никого жалеть. Не составишь сегодня отчет — завтра меньше заработаешь или вообще уйдешь в минус. Так что реплика Полли показалась мне весьма резонной, но из состояния транса не вывела: — Эстер, я знаю, что ты сейчас думаешь только об одной ставке, но займись, наконец, чертовыми цифрами или выпить нам завтра будет не на что! — когда тетушка злилась, то всегда называла меня полным именем. Я привыкла работать с ней, пусть иногда Полли и могла быть жесткой, как в тот раз, когда залепила мне пощечину. Я даже иронично улыбнулась, вспоминая, как звенело в ушах. Какую же истерику я тогда закатила. Отвлеклась на эту мысль ненадолго, только чтобы опять вернуться к вопросу о том, что сказать Томми. Что он мне скажет. Посмотрит ли на меня вообще. Так я и просидела в гостиной за столом до самой ночи, пока все не ушли. Эйда помахала рукой у меня перед лицом, но не получив реакции, пошла наверх, в спальню. Последнее время я часто оставалась спать в её комнате, чтобы не ходить ночью самой по Смол Хит.       С бумагами всё равно пришлось разобраться. Боюсь, Полли и правда могла бы выпороть меня, не закончи я отчет. Так что я смиренно принялась сводить числа в привычной ночной тишине.       Не знаю, когда я закончила, но следующее, что я услышала — это визг Эйды. В глаза бил свет. Ещё совсем несмелый, рассветный. Первые, на ком я смогла сфокусироваться, только проснувшись — это Полли и Эйда в дверях кухни. На их лицах была такая чистая радость, которую я не видела вот уже четыре года. Они смотрели мне за спину. Я повернулась, моргнув пару раз, чтобы всё перестало расплываться.       На пороге дома стояли Томми, Джон и Артур. Их военная форма припала пылью от сотен километров дороги, на полу рядом лежали брошенные вещмешки. Я замерла, так и не встав со стула. Все, что я могла — поднять взгляд на лицо Томми.       Я думала, что страшно будет увидеть Томми в первый раз после войны. Я столько раз представляла себе, как это будет. Когда говорила с солдатами в госпитале, думала, что же из этого коснётся моего Томми. Будет ли он смотреть за мое плечо, когда разговаривает со мной, ища опасность. Или может будет постоянно поправлять несуществующий ремень от автомата на груди. Я уставала придумывать всё, что может быть не так, что забыла подумать о том, что останется с нами.       Он стоял в метре от меня. В военной форме, с прямой спиной и смотрел вокруг. Тогда я поняла, что первое, на что обращаешь внимание — это знакомое. Я знала его привычку немного хмуриться, когда он оглядывался. Знала чуть приоткрытые губы, в которые скоро попадёт сигарета. И, конечно, я никогда не могла выкинуть из головы его глаза. Когда он остановился взглядом на мне, я будто проснулась. Мне хотелось расплакаться или рассмеяться, что это осталось у нас. Это был всего момент.       Томас отвел взгляд, в меня будто вогнали нож по самую рукоять. Он не улыбнулся, не поднял меня на руках. Он даже не стал смотреть мне долго в глаза. Что же случилось? Вакуум, который создавался тишиной и бездействием, разбила Эйда, с разбега запрыгнув на Артура, плача. Зазвучали голоса, Джон отпустил какую-то шутку с издевкой, он изменился больше всех из них. Я больше не видела в нем мальчика, черты лица загрубели, а взгляд пронизывал насквозь. Полли держала лицо Томми в руках и что-то шептала, так что мне не пришлось продолжать пытку и ждать его взгляда. Я подошла к Джону и крепко обняла его. Это я писала письмо, когда его жена, Марта, умерла. Мы сидели втроем на кухне: я, Полли и Эйда, много курили, пили и так и не смогли придумать больше трех строк. Как и сегодня, я потом всю ночь сидела и пыталась придумать что-то ещё, глядя в стену. Как дать человеку надежду, когда ты забираешь её?       Джон приподнял меня над полом, я уткнулась носом ему в плечо. Он прошептал: — Я знаю, что ты писала письмо. Спасибо, принцесса. — О, Джонни, — больше я ничего и не сказала.       Эйда подошла к нам, Артур уже шутил о том, что я тут, похоже, весело проводила время без них, раз заснула на столе. Раздался голос Томми: — Да, Тесс, чем ты занималась тут ночью?       Его голос был отстраненным, бесцветным, я никогда от него такого не слышала. Томми постоянно говорил с какой-то эмоцией и немного улыбался, только уголками губ, но я всегда замечала это и успокаивалась. Раньше. Теперь же у меня мурашки пошли по спине от его интонации. Я сглотнула слюну, чтобы справиться с неожиданно пересохшим горлом. — Я работаю тут. Последние два года. — Хорошо, что теперь это не нужно, да, Полли?       Полли удивленно посмотрела на него: — Томми, дорогой, поговорим о работе позже. Сегодня мы празднуем. Эйда, Тесса, принесите шампанское. Или нет. Давайте сразу виски!       Тетушка всегда умела справиться с неудобной ситуацией. Мы с Эйдой направились на кухню. Я встретилась с ней взглядом, задавая немой вопрос. Эйда только пожала плечами, кажется, никто не понимал, что происходит. Я совершенно не могла представить, чем разозлила или разочаровала Томми.       В течение следующей недели оказалось, что этот легкий вербальный тычок — так, незаметный укол иголкой. Дальше всё было только хуже. Каждое утро, когда я приходила, мы с Томми ссорились. — Тебе не нужно работать на преступную организацию, теперь в этом нет необходимости. — Я занималась расчетами продаж последние два года, чистая прибыль за это время повысилась. Мне нравится эта работа. — Это не твое. Тут есть, кому этим заняться. — Почему этим не могу заниматься я? Я начинала закипать, потому что меня злил тон Томми, будто он говорит с глупым ребенком. Злило то, что он смотрел мне в глаза, но будто не видел. Злило, в конце концов, то, что мы так и не прикоснулись друг к другу. Это продолжалось без остановки. Как только я попадала в его поле зрения, то начинались препирания. Они могли быть, о чем угодно. Вчера я поставила имена коней не в алфавитном порядке.       Сегодняшний день обещал побить все рекорды. Он не задался с самого начала. Итальянцы опять решили расширить свои владения за наш счет, они оставили у дверей отрезанную голову какой-то несчастной лошади. Я сказала, что возможно нам стоит уменьшить количество лошадей в вечернем забеге, чтобы не подвергать их опасности, кто знает, что у них ещё на уме. Томми ответил, что если мы будем поддаваться, то можем уже начинать лизать им ноги. Всё это происходило в комнате полной людей, я не выдержала. — Ты нарушаешь логическую цепочку, это никак не связано. Лошади не виноваты, что ты — напыщенный идиот!       В глазах Томми что-то промелькнуло, всего на мгновение, я почти уловила там знакомый взгляд, под всем этим льдом. Он прикрыл глаза, а когда опять посмотрел на меня, то я увидела только холод опять. — Если ты не можешь совладать со своими детскими порывами спасти всех и каждого, то тебе просто не место в этом бизнесе. У всего есть своя цена. Я глубоко вздохнула, мы говорили совершенно не о том, я очень устала. — Знаешь, ты прав. Мне тут не место. Я не могу кроме своей работы заниматься ещё и тем, что доказывать тебе свою ценность. Это просто глупо. Если мы теперь и рядом находиться не можем, то катись к черту! Я увольняюсь! Я развернулась и вышла из дома, который успел стать мне родным. Работники сделали вид, что ничего не происходит. Эйда с укором посмотрела на Томаса, прошипев «Что ты творишь, Томми?». Я громко хлопнула дверью, вылетая на улицу. Там кипела жизнь, солдаты вернулись и улицы наполнились потоком лошадей, людей и иногда даже машин. Дом моих родителей, который я продолжала снимать, оказался передо мной очень быстро, я не заметила, как дошла сюда. Дальше прихожей я не продвинулась. Села на ступеньки лестницы, опустив голову на колени. Что же я натворила? Я уже жалела о словах, которые успела сказать. Конечно, Томас выводил меня из себя, но я чувствовала, что что-то не так. В голове звучал полный яда голос «кажется, война забрала у тебя Томми раньше смерти, да, малышка?». Шелби так уверенно говорил про детские порывы, будто вписал меня в список своих проблем, которые нужно нянчить. Я не казалась тебе таким ребенком, когда ты целовал меня в баре и на крыше, Томас Шелби. Может он и правда ничего не чувствует ко мне больше? Я знала, что завтра приду, и снова буду там сидеть, ждать каких-то изменений. Мне хотелось поговорить с Томми по-настоящему. Не срываться на крик и злость, не поддаваться ему, но пока ни разу не получилось. У меня было ощущение, что передо мной чужой человек. Кроме того первого момента, когда мы встретились взглядом и я узнала его. Я постоянно думала, что сейчас он улыбнется, погладит меня по голове и обнимет. Скажет «Я так ждал нашей встречи, Тесс», и опустит подбородок на мою макушку. Ничего такого, только осколки в глазах, безразличный тон и опущенные руки. Что же с нами стало?       С этими мыслями я приготовила себе ужин и съела его в одиночестве. Несмотря на то, какими тяжелыми были последние несколько лет, я не бывала одна. Рядом были Эйда и Полли. Мы поддерживали друг друга, вместе ели, а ночи напролет я гуляла и разговаривала с Эйдой. Передо мной за столом больше никого не было, тихо, как в гробу. Так что я решила пойти спать пораньше. И отключилась, как только моя голова коснулась подушки.       Поспать до утра мне было не суждено. Стук. Я попыталась закрыть уши подушкой и уснуть дальше, но звук повторился. Я подумала, возможно это Томми? Какая глупость, но я сразу проснулась и села на кровати. За окном никого не было. Я ударила кулаком подушку, чувствуя себя последней дурой. Хотелось расплакаться. Стук повторился, теперь я поняла, что он доносился снизу. Кто-то очень несмело пытался привлечь мое внимание. Я встала с кровати, тихо открывая дверь из комнаты. Ночные гости в Смол Хит никогда не предвещали ничего хорошего, так что я прихватила маленький пистолет, который мне подарила Полли. Как была, в одной ночной рубашке, я спустилась вниз, сняв пистолет с предохранителя. По двери ещё раз ударили, и повисла тишина. Мое сердце выбивало совершенно безумный ритм, руки на курке дрожали.       Я медленно повернула ключ в замке, оставив крючок, это не поможет, но у меня будут лишние секунды. Дверь резко открылась под внешним давлением, я успела отшатнуться в последний момент. На пороге сидел или уже лежал Джон Шелби. Пистолет выпал из моих рук, я сдержалась из последних сил, чтобы не закричать. Он был весь в крови. Я сделала два шага вперед, выглядывая на улицу, очень необдуманно, если бы там кто-то был, меня бы уже пристрелили. Улица была пуста. Рядом с Джонни валялся листок, весь помятый и красный, но я всё ещё могла прочитать, что там было написано. «Забейтесь в нору и не вылазьте оттуда или она следующая.» Я разозлилась, они писали обо мне в третьем лице. О чем я вообще думаю? Черт, Джонни! Я присела около него, проверяя пульс. Ещё жив. Я с трудом затащила его в дом, на полу оставались кровавые следы, меня начинало трясти, но я взяла себя в руки. Два года в госпитале делали свое дело — я быстро нашла аптечку и разложила на полотенце инструменты. Теперь стоило разобраться, что они с ним сделали. Лицо было полностью разбито, из порезов шла кровь, но не это было основной проблемой. Я начала расстегивать рубашку, которую наспех надели на него. Джон резко глубоко вдохнул и схватил меня за запястья, неловко перебирая ногами. Он пытался меня ударить, не понимая, где находится. Я наклонилась ближе, начав шептать медленно и разборчиво: — Джон, ты в безопасности. Узнаешь меня? Это Тесса, слышишь? Я хочу помочь, не двигайся, пожалуйста. Он откинул голову, застонав. — Тесса, черт, они придут, нужно предупредить Томми. — Он сплюнул кровью. — Я должен предупредить его. Джон дернулся, порываясь встать, но я не дала ему это сделать. — Как только ты перестанешь истекать кровью, я побегу туда со всех ног. Сначала я должна зашить тебя. Скажи, есть ли пулевые ранения? — Ты не понимаешь! Ты просто, блять, не понимаешь! — он опять порывался встать, но только сжал зубы от боли, по его губам текла кровь. — Я всё понимаю, Джонни. Есть ли пулевые? Я провела рукой по его волосам, надеясь успокоить хоть немного, шепча "тише, тише". Потом продолжила расстегивать рубашку, она вся была мокрая. Он тяжело, прерывисто дышал, морщась, сцепив челюсти, чтобы не закричать. — Пулевые? — Нет. Я кивнула. Пытать удобнее ножом. На его торсе было около десятка неглубоких порезов и два опасных, я боялась, что они зацепили внутренние органы. Я промыла порезы и начала их зашивать. Госпиталь научил не смотреть пациентам в глаза, пока работаешь, ни за что не поднимать взгляд, но в случае Джона я физически ощущала его взгляд, мне было так жаль. Когда я была медсестрой, то мы пользовались обезболивающим, но сейчас у меня не было ни доступа, ни времени.       Джон молчал, но меня это убивало ещё больше. Я надеялась, что ему не так больно, как я думала. Джонни вдруг обмяк, я запаниковала, подняв взгляд. Его глаза закатились. Я отложила иглу и взяла его лицо в руки. — Джонни, Джонни, не смей отключаться! Он замычал. — Будь со мной, пожалуйста. — я трясла его, но он не реагировал. — Ну же! — я отвесила ему легкую пощечину, стараясь не задеть синяки на лице, ему нельзя было засыпать. Джон закричал, когда открыл глаза, я не слышала, чтобы Шелби издавали такие звуки. Я отдернула руки. — Заканчивай! — меня будто облили холодной водой. Я подняла иглу и закончила последний порез. Швы были грубые, но они точно не разойдутся через час. Я занялась лицом, нужно было хотя бы смыть кровь, но Джон откинул мои руки: — Ты должна бежать. Сейчас! Я кивнула, к сожалению, он был прав. — Я отправлю кого-нибудь к тебе. Держись! — я сжала его окровавленные пальцы, сдерживая слезы, на них не было времени. Я никак не могла заставить себя встать и уйти, отпустить руки. Он сам это сделал, прошептав: — Береги себя, принцесса! Я кивнула, ещё раз заглянув ему в глаза. Я подобрала пистолет и засунула его в карман плаща. Когда я выбегала из своего дома, оставляя Джона на волю случая, я вдруг поняла, что эта кличка только вначале была издевкой. Когда Джон назвал меня принцессой сейчас, в этом была только забота и привязанность. Я бы хотела ещё много раз услышать, как он говорит «принцесса», а я бы тыкала его в плечо. Может я и была единственным ребенком в семье, но братья у меня были. Я задыхалась, когда добежала до дома Шелби, но сразу же начала молотить в двери. Вежливость приберегу для другого времени. Полли открыла дверь, похоже, она была внизу и спать не ложилась. Она хотела что-то сказать, но увидела пятна крови на ночной рубашке под пальто и затянула меня в дом. — Тесса, что случилось? — Полли, тебе нужно ко мне в дом, там Джон, они его порезали. — Лицо Полли стало хищным, я бы не хотела быть на её пути сейчас. — Я зашила раны, но нужно присмотреть за ним и если станет хуже, ехать в больницу. Главное, чтобы не началось заражение крови. Полли кивала, уже схватив с вешалки пальто. Перед тем, как исчезнуть в темноте, она притянула меня к себе и поцеловала в лоб. Я обмякла в её руках на секунду, но вот двери захлопнулись за ней, а у меня впереди было самое сложное. Я быстрым шагом поднялась по лестнице, останавливаясь перед дверями в комнату Томми. Тихо постучала. Ещё несколько часов назад я послала его к черту, так что чувствовала себя неуютно. Я постучала ещё раз громче, прошептав скорее, чтобы успокоить себя: — Томми, это Тесса. Двери открылись, когда я и сама собиралась нажать на ручку. Томас впустил меня. Я не могла заговорить, только смотрела на него. Меня захлестнула волна нежности, которую я все эти дни успешно скрывала злостью и раздражением. Все эти вещи существовали одновременно, на самом деле. Если негатив я хоть как-то реализовывала, то нежность и любовь, накопленные за четыре года, переполняли меня так, что я захлебывалась.       Томми стоял передо мной в одних льняных белых шортах до колена. Он выглядел вымотанным до предела. Волосы, которые уже отросли от армейской стрижки, взлохмачены, привычно вьются. Он был худее, чем я помнила, прибавилось татуировок и шрамов. На левой руке было сердце, но я не успела его рассмотреть. Мой взгляд притягивали его глаза. Те голубые глаза, которые успокаивали меня своей глубиной. Сейчас он смотрел на меня по-другому. Не так, как раньше, не так, как последние два дня. Он выглядел растерянно. Я не хотела говорить то, зачем пришла, не хотела начинать этот разговор. Броситься к нему, запрыгнуть на бедра и целовать каждый сантиметр лица, перебирать волосы, шептать слова любви. Только этого мне и хотелось, но я сказала: — Джона оставили под моими дверями, итальянцы порезали его, он жив, сейчас с ним Полли, — выпалила я на одном дыхании, втянула немного воздуха, ощутив вдруг сладковатый запах, не похожий на табак, который раньше курил Томми, я продолжила, будто того, что я уже сказала, было мало. — Они оставили рядом с ним записку — «оставайтесь в своей норе или она будет следующей». Думаю, они про меня. Лицо Томми изменилось моментально. Он опять был тем парнем, который доводил меня до белого каления последнюю неделю. Мимолетное наваждение прошло, мы вернулись к тому, на чем закончили. — Я разберусь с этим. Ты сейчас же уезжаешь из города, ты уже уволилась, так что… Я перебила Томми: — Я никуда не поеду! И я погорячилась, не собираюсь я прекращать тут работать. Глаза Томми остекленели, он сделал шаг ко мне и ответил: — Ты поедешь. Очень далеко от Бирмингема, прямо сейчас ночью. Не спорь со мной. — Правда? Не спорить? Какого черта, Томми! Ты не оставляешь мне выбора, я слышу только оскорбления или приказы от тебя. Скажи мне, что происходит! Скажи мне! — я начинала истерить и чувствовала, что теряю контроль, эта ночь доконает меня. Я никогда не видела Томми таким, он выглядел, как боевой пес, готовый к нападению. Я совершенно не понимала, чего можно от него ожидать сейчас. — Заткнись и делай, что говорю! Он схватил с тумбочки пистолет, предохранитель щелкнул. Я больше не смотрела в глаза Томми, я смотрела на пистолет. На дрожащее дуло, которое целилось мне в грудь. Тогда и пришло оглушающее осознание. Впервые в жизни я боялась Томаса Шелби.