«Её религия»

***

Каждый раз, глядя на него, она думала, что скоро это закончится. Скоро он перестанет своей рукой сдавливать её горло, а она осипшим голосом перестанет умолять его остаться. Каждый раз она твердила себе, что он опасен, что она сможет его перехитрить, что сможет защититься от него. И каждый раз проигрывала. Это застряло в её голове — то, как он с любовью улыбается, прижимая ее голое тело ближе к себе. Как она вдыхает его запах: такой прокуренный, пьяный и немного пропитанный металлом. Тем самым, которым пахла кровь. Рядом с ним всегда было много крови, а ещё денег, наркотиков, алкоголя и шлюх… Все это — маленькие пазлы, из которых можно было по-частичкам собрать окровавленную картину его жизни. Она стояла за барной стойкой, когда он в очередной раз зашёл в бар. Он всегда считал, что никто не видит его настоящих эмоций, но она видела. Она вглядывалась в них, читала, анализировала. Он сел за барную стойку, прося ирландский виски. Он выглядел спокойным, его голубые глаза казались безразличными. В этот раз его выдали руки. Грэйс смотрела только на его длинные пальцы, перебирающие монету. Девушка уже знала, что сейчас он что-то решит для себя. — Ты азартный человек, Грэйс? — он вопросительно выгнул бровь, после положил монету на стойку и скинул с себя пальто. Блондинка знала, что сейчас нужно заинтересовать его. Нужно сделать так, чтобы он не смог устоять перед ней, не смог сопротивляться искушению узнать все тайны, которые она хранила. Грэйс налила виски, пододвинула алкоголь ближе к мужчине и улыбнулась так, как ему бы понравилось. — Смотря, что Вы называете азартом, мистер Шелби, — она пожимает плечами и отворачивается, уже зная, что теперь он захочет добиться своего. Мужчина бесшумно усмехается, не спеша достаёт портсигар, тот, что ему недавно подарила Эйда, и вытаскивает сигарету, протягивая ее девушке. Грэйс развернулась, встретилась с ним взглядом и приняла сигарету, ожидая, что брюнет подожжет ее. Раздался тихий щелчок. Пламя быстро обогнуло сигарету, которая слегка зашипела, когда девушка сделала затяжку. — Все просто, — продолжил Томас, опуская взгляд на свои руки и так же закуривая сигарету, — Выпадет решка — ты побеждаешь и можешь петь в этом баре каждую субботу, — он втянул в себя ещё порцию дыма, после чего поднял глаза и всмотрелся в то, как Грэйс медленно выпускала изо рта дым, — Выпадет орёл — побеждаю я. — И что же хотите за свою победу? — Грэйс знала. Она уже знала, что он попросит, но продолжала играть свою роль. Или это уже не было просто ролью? — Тебя, — его лицо оставалось непроницаемым. Он скинул пепел, затянулся ещё раз, и не докурив, потушил сигарету. — Подкинь монету, Грэйс. Его тон, его вид, его взгляд — все это было таким беспрекословным, таким властным, будто бы ее жизнь изначально была в его руках. Монета упала решкой вверх. Он думал, что все сможет решить сам. Ему нужны были подчинённые, а не семья и Грэйс это понимала. Каждый раз наливая ему виски, она следила, как его губы касаются стакана, как он делает глоток и откидывается на спинку стула. Каждый раз, разговаривая с ним, она рисковала своей жизнью. И все же надеялась на то, что в следующий раз выпадет орёл. Грэйс тяжело дышала, держа в руках револьвер. Она умела стрелять, она умела перезаряжать оружие, она умела убивать. Вот только Томаса Шелби она убить не сможет. Она смотрит на него, будто прося прощения за то, что делает то, что ему не понравится. И он это чувствует. Мужчина подходит к ней, резко вырывая пистолет из ее руки. — Чертова идиотка, — он бросает оружие им под ноги и целует бармэншу. Целует так, будто она — та последняя живая частица его сердца, которое уже почти не бьется. Он хватается руками за ее щеки, волосы, за ее шею и талию. Он без конца падает в пропасть и даже Грэйс не в силах его спасти. И она любит его, как дура, пока он позволяет ей это делать. Потому что иначе уже не выходит. Потому что иначе жизнь не имеет смысла. Иначе только смерть. Он был сумасшедшим. Был гением, каких она никогда не встречала. Бесконечно умным и бесконечно отчаянным одновременно. Казалось, что у него есть все, но его это не устраивало. Он кричал, неистовствовал, злился и раскидывал стулья в баре. Он бил бутылки с дорогим алкоголем и яростно, словно загнанный в угол, но не запуганный, готовый бороться зверь, смотрел на неё. Он не поступал так при других. Его сумасшествие — его слабость. Его любовь — тоже слабость. Его контроль, его власть, деньги — все это убивало его и в то же время делало сильнее. Она прожила без него целых два года. Два чертовых отвратительных года. Она нашла себе мужа. Он хороший человек, хороший до тошнотворной приторности на её губах после поцелуя с ним. Грэйс прожила два года без Томаса Шелби — без бандита, бизнесмена, без человека, который предаёт, но верит в честь, который убивает, но верит в жизнь без страданий. Девушка лежит на кровати. Ее окружает шёлк. В комнате тихо тикают часы, а ее муж спит справа от неё. Грэйс смотрит в чёрный потолок, видя в нем Его лицо… Блондинка ощущает Его прикосновения на руках, бёдрах, шее, на груди. Ей хочется кричать, беситься, раскидывать дорогие подушки по полу, разбивать антикварную посуду. Ей хочется стрелять и выстрелом убить своего мужа. В голове пульсируют мысли. Они давят на черепную коробку изнутри. Томас. Томас. Томас. Это становится помешательством, навязчивой идеей, становится молитвой. Чем-то таким еле уловимым, что надежд на то, чтобы ухватиться за это почти нет. Она осознала, что стала верующей, а он — ее религией.