***
— Мам, я дома! — Ичика почти ввалилась в квартиру, небрежно скидывая туфли у гэнкана*, за которыми последовал портфель. Девочка нашарила рукой у порога свои тапочки и пихнула не смотря в них ноги, пройдя сразу в гостиную. У дверного проёма она остановилась, забыв взять портфель, и потянулась за ним, закидывая одной лямкой на плечо. Странно, но отклика матери не последовало ни при входе, ни сейчас, спустя минуту. Она обычно сразу отвечает, да и из дома выходит редко — если выходит вообще. — Мам? Ичика осторожно заглянула из-за двери в комнату, оглядываясь. Девочка ахнула, заметив сидящего на коленях Хидейоши в одиночестве. Тот расположил свой «боевой арсенал» пластмассовых солдатиков на столе, расставляя их в ровные ряды на команды. Заметив вернувшуюся со школы сестру, мальчик радостно прикрикнул «Нее-сан!» и помчался к Канеки, сжимая её в объятиях. — Ты чего один, нии-тян? — Ичика щёлкнула его по лбу пальцем, заставляя выпустить из цепких маленьких ручек. — Мо-о, не зови меня так, Ичи-нее! Я уже не маленький и я не девочка! — А ведешь себя как девочка. — Мальчик топнул ногой, сердито насупившись. — Ладно, не бунтуй, скажи лучше, ты чего один дома сидишь? Где мама? — Она поехала к Йорико-сан, кажется! Я слышал, как мама сказала по телефону, что она пропустила встречу…вы…вокусников каких-то. — Выпускников, Хиде. Черт, я и забыла вовсе, что они весной встречаются… Так один-то ты чего? — А я не один! Со мной Миза-тяма** сидит! — Весело вскрикнул Хиде, всё ещё не умея контролировать свою детскую эмоциональность. Ичика подмечала, что мальчик парой был ну чересчур шумным и вездесущим, хотя ничего поделать с этим не мог. В подтверждение слов брата из кухни выглянула круглощёкая женщина сравнительно небольшого роста, волосы которой были собраны в хвост-косу на макушке. Она щурилась, когда улыбалась, и оттого её лицо казалось ещё круглее. — К-Кусакари-сан?! Ой, я не ожидала, что вы придёте посидеть с Хидейоши! У Вас ведь у самой дел невпроворот… И детей своих много… — Женщина строго помахала пальцем, надув щёки. Она всегда была достаточно серьёзной (как помнила её сама Ичика, когда Кусакари захаживала к ним в гости) и сдержанной женщиной, но орава собственных шкедов с каждым годом делали её все эмоциональней. Конечно, попробуй сразу девятерых приструнить, накормить и воспитать в них сознательных личностей… — Оставь, Ичика-тян, не переживай! Я наконец-то выбралась из этого дурдома хоть на часок-другой, пусть мой муж сам с ними справляется! И их уму-разуму научит, и сам терпения наберётся. Его ему никогда не хватало! — Ичика неловко засмеялась, вспоминая буйный нрав её мужа — Наки-сана. Она находила мужчину довольно…интересным человеком, если не принимать в расчёт его прежний образ жизни и тот уклад дел, которым он довольствовался до того момента, как вступил в официальный брак с Мизой-сан. Ичику всё ещё пробирали до дрожи рассказы о тех временах, когда он был частью Белых костюмов, когда ещё гульи группировки были абсолютно нормальным и стабильным явлением, а не нонсенсом. Да и то, чем они занимались… По спине прошёл озноб. А ещё он был крайне неграмотным для своих лет человеком. Мужчина умел писать и читать на довольно-таки примитивном уровне, на котором могут это делать ну разве что младшеклассники. «Говор» его был каким-то бандитско-уличным, не блистал образностью и литературными изысками, коим их учили на уроках классической литературы. По-моему даже его старший сын Широй, с которой у Ичики всё ещё были сложные отношения, называл его «тупым батей», из-за чего часто ловил подзатыльники со стороны отца. — Хорошо, Кусакари-сан, я Вас поняла. Но Вы сильно не перетруждайтесь, хорошо? Я сама если что помогу Хиде с занятиями в прописях. — Ичика села на дивал, откинув голову на спинку. Девочка вздохнула, соображая, сколько ей примерно времени уйдёт на домашнюю работу на четверг и когда к ней можно будет приступить. Сложностей с самими заданиями не было, спасибо опередившим программу родителям. — О, Ичика-тян, а чего у тебя повязка на глазу? — Миза возникла из неоткуда, нависнув прямо над лицом девочки. Ей заинтересованные большие глаза осматривали лицо подростка и два тонких пальца женщины коснулись её скрытого глаза. Ичика ойкнула и резко встала, ударившись лбом о край лба женщины. Девочка замельтешила, кланяясь и извиняясь за свою неуклюжесть, не забывая придерживать рукой бордовый кусочек ткани. Женщина, кажется, и не заметила ничего, всё ещё с любопытством смотря ей в лицо, облокотившись локтями о спинку дивана. Ичика видела, как её лицо медленно вытягивается в осознании и удивлении от посетившей её догадки. Забава сошла с лица женщины и та понимающе закивала. — Кто бы мог подумать, что это только сейчас проявится… Я то и почувствовала, когда ты зашла, непривычную угрозу, а потом принюхалась к твоему запаху и внутреннее чутьё успокоилось. Ничего себе, так внезапно… А как родители отреагировали? — Девочка помедлила, соображая, что ей сказать на вопрос женщины. Она сама толком не понимала, что они думают по этому поводу. Мама с папой ей ничего путного после посещения доктора не сказали, что немного раздражало. Самую малость. — Да особо никак. Папа был спокоен, мама разнервничалась непонятно почему. Это всего лишь глаз, а на её лице было такое выражение, словно бы я убила кого-то или хотела это сделать. — Ну-ну, судя по твоей гормональной активности, ты была близка к этому! — Миза ухмыльнулась, зазывая её за собой на кухню. — Давай переговорим. Хиде-кун, а ну-ка подготовь полк к осаде крепости! Мы с твоей сестрой сейчас вернёмся и устроим великую баталию! — Есть, Миза-тяма, сэр! — Хидейоши приложил руку козырьком к виску, делая вид, что отдаёт честь капитану. Он с серьёзнейшим лицом принялся готовить «полк к осаде», как ему сказал «командир». — Я конечно же шучу, говоря о таких серьёзных вещах, но ты должна понимать, за чем следует такая реакция твоего организма на его изменения. Кстати, ты знаешь причину, по которой у молодых гулей пробуждаются особенности их расы? — Ичика задумалась, но не смогла выразить свои мысли конкретно и коротко, не имея чёткого представления о произошедшем. После разговора с отцом у неё появились какие-то догадки, но они были ужасно расплывчатыми. — Ладно, объясню иначе… Чем питаются гули? — Девочка вздрогнула и в её голове появился первый кусочек пазла. — Мясом?.. Человеческим. — Ичика теребила прядь своих волос, смотря куда угодно, кроме как на женщину. — Верно. Что происходит, когда гуль становится настолько голодным, что не может себя контролировать? — У него… У него непроизвольно чернеют глаза и…появляется кагуне. — Ичика глубоко выдохнула и почувствовала, как волна мурашек прошлась по её рукам. Девочка сжала губы. — Что-то у тебя в общую картину складывается, нет? Ты просто ощутила свой первый в жизни голод и всё. Ничего сверхъестественного. — Но я ем обычную людскую пищу! Я никогда до этого даже к запаху чужой крови не принюхивалась! — А тебе и не нужно было. В отличие от обычных гулей, каковой являюсь я и моя семья, ты — полукровка. У тебя этот процесс работает несколько иначе. Родители тебе не объясняли? Кен-сан прекрасно осознаёт твоё положение и ощущает это на себе самом, пусть и несколько у ином ключе. Он должен был. — Я сама и не интересовалась, чтобы спрашивать их об этом… — Ичика на миг вдумалась в слова Кусакари, переваривая их у себя в голове. Сложно было поверить в то, что она может ощущать такой голод. Она — Ичика Канеки, которая подумывала даже когда-нибудь подастся в вегетарианцы, потому что она прекрасно понимала, как растят и пускают на мясо животных на фермах и фабриках. Ей было их жаль — жаль животных, какая речь вообще могла быть о людях?! — Тц, какое же упущение, Ичика-тян. Тебе надо подробнее узнать о том, как оно всё выглядит и происходит. Нет, конечно, я не дам тебе смотреть то, как перед тобой разделывают человека, но на нашем семейном ужине ты должна присутствовать. Всё в пределах разумного и в пределах закона, конечно же. У нашей семьи есть особые привилегии, так как я была беременна девять раз и в последние три раза мне требовалось питаться естественно, а не подавлять свой уровень, чтобы дети родились здоровыми. Мы с мужем получаем раз в месяц части тел людей, что кончают жизнь самоубийством, со всеми нужными бумагами и согласием родственников (если они у них есть) и криминалистов. Так тебе это воспринимать будет легче, я верно понимаю? — Миза говорила спокойно и размеренно, окончательно расставляя все точки над i для понимания ситуации. Женщина скрестила руки на груди, а её взгляд из-под полуприкрытых век был обращён чётко на юную собеседницу. — Знаете я…не горю желанием. Спасибо большое за предложение, Кусакари-сан, но мне предпочтительнее о таких вещах спрашивать у родителей и специалистов. Я правда рада, что Вы предложили сходить к Вам в гости, но…извините. — Миза вздёрнула брови. — Да не извиняйся. Всё хорошо, Ичика-тян, ты можешь прийти к нам когда тебе заблагорассудиться, я и вся моя семья рады тебе вне зависимости от причины. Никто тебе насильно тарелку с…едой в лицо пихать не станет. — Миза чуть наклонилась к лицу Ичики, чуть улыбнувшись. — По-правде говоря, я думала, что было бы неплохо, если бы ты повидалась с Широем. У него после перехода в новую школу есть некоторые проблемы с общением со сверстниками. А это ведь выпускной класс… — Ичика замялась. С одной стороны, общение с кем-то помимо Маэды и Сайкона ей бы не помешало, учитывая, что из них двоих никто не имел представление о том, что творилось внутри неё самой и её семьи. Широй был из того типа людей, кому было глубоко фиолетово на чувства и переживания окружающих. Он и сам был достаточно безэмоциональным мальчишкой ещё в детстве, привыкший к любым «выкрутасам» родителей и своре младших братьев и сестёр. Казалось, такое изобилие родственников его только закалило, с возрастом сделав её более флегматичным и закрытым. По крайней мере, так ей говорила мама в тот последний раз, когда Миза приглашала её с отцом пропустить пару стаканчиков кофе и обсудить перемены в жизни и обществе. Ичика уже очень давно не виделась с Кусакари лично, по правде говоря, несколько избегая общества юноши. Всё же он был старше её (на полтора года, но всё же!) и имел несколько иное восприятие, что очень сильно ощущалось в моменты их коротких встреч. А ещё Широй имел довольно неприятную «привычку» действовать по принципу око за око и для него тяжесть слов, сказанных необдуманно и с намерением оскорбить, была равна тяжести определённого количества увечий. Проще сказать, что он очень уж любил устраивать потасовки, стоило кому-то хоть намекнуть на то, что он слаб или попытаться оскорбить его. Канеки немного удивлялась такому раскладу дел, искренне не понимая, как эти две грани личности личности уживались в одном Кусакари. Загадка без ответа, который ей не очень то и хотелось выяснять. Помимо старшего Кусакари девочке довелось довольно близко познакомиться с Марин, пятым ребёнком семьи Мизы и Наки и второй их дочерью. Из всех детей, за исключением немного странноватого Сонки, Марин приглянулась Ичике сильнее всего, так как та показалась ей достаточно уравновешенным ребёнком без каких-либо видимых «особенностей» личности, коими обладали почти все члены этой большой семьи. Марин была почти что ровесницей самой Канеки, из-за чего возрастного и полового барьеров между ними не было вовсе. Средняя Кусакари вместе с Канеки в детстве часами пропадали у той в комнате, когда всех остальных детей сгоняли во дворе. Марин делила комнату с Мирей, Сонки и Зеем, из-за чего любой маленький момент, когда её личное пространство не было заполнено обществом брата и сестёр, она старалась проводить максимально с пользой для себя любимой. Марин любила делать закладки с элементами осибаны, аккуратно разглаживая тонкие листья и лепестки цветов, что находила во время прогулок. К сожалению, никто из её братьев или сестёр не любил мелкую и кропотливую работу, развивающую мелкую моторику рук, из-за чего в своём увлечении Марин чувствовала себя одинокой. На этом Ичика и сошлась с девочкой, с первого раза поняв, с каким трепетом и любовью, разбавленными тоской, Кусакари рассказывает и показывает о своих творениях, что глухим ударом отозвалось у неё в сердце. Ичика в детстве была достаточно ранимой и могла принимать всё близко с сердцу, из-за чего поставила перед собой цель — обязательно-преобязательно подарить Марин улыбку и надежду на то, что её маленькие произведения искусства действительно ценны и значимы. — А хотя знаете, Кусакари-сан, я не против повидаться с Вашей семьёй. Вы же ведь отдали Марин-чан в кружок рукоделия в средней школе? — О, ты всё ещё помнишь о вашей детской дружбе с Марин? Я полагала, вы прекратили общение, как только она пошла в сёгакко. Да, она у меня очень чувствительная девочка. Я увидела, с какой щепетильностью она выполняет любую мелкую работу, будь то пришивание пуговицы на рубашке Зея или чистка гороха от оболочек. Не могла оставить без внимания этот факт и дала ей волю в выборе кружка в средней школе. — Это замечательно! — увидев, как засияла Ичика, Мизу скрестила руки на груди, о чём-то задумавшись. — Ну, точнее, я очень рада, что Марин-чан занимается тем, что ей по душе. Это очень важно, я считаю. Вот. — Ичика неловко перевалилась с пятки на носок.***
— Папа, здравствуй. — Ичика легонько склонила голову, приветствуя отца, который вернулся с работы. Канеки успел к ужину почти что минута в минуту, из-за чего после приветствия старшим ребёнком сразу отправился на кухню, чтобы выпить кофе и переговорить с остальными членами семьи о прошедшем дне. Ичика ушла перед ним, не дожидаясь, когда тот снимет сумку и повесит пальто на вешалку. После разговора девочки с Мизой, которая приходила сидеть с Хидейоши, прошла неделя. Миновал уже девятнадцатый день апреля, подходя к своему завершению. Завтра нужно было рано вставать в школу, но младшая Канеки и в помине не собиралась отправляться спать, что-то обсуждая за столом с матерью, которая просто наблюдала за ужинающими детьми. Она тихо охнула, когда в проходе появилась фигура мужа, и аккуратно встала, не задевая стола, чтобы подойти и поцеловать его в щёку. Канеки принял жест внимания со стороны жены и слегка приобнял её за талию, целуя куда-то в основание шеи. — Как выходные прошли? — Кен тепло улыбнулся, занимая свободное место за столом. Тоука не спешила садиться обратно, возясь с кофейным чайником. Даже дома они не позволяли себе пить плохой кофе — и в мыслях не было о том, чтобы попытаться заварить быстрорастворимый. — Неплохо. Хиде выучил ещё несколько новых иероглифов кандзи. Хотя знаешь, катакана даётся ему проще. Может, у Хидейоши к иностранным языкам душой лежит? — Ичика хмыкнула, доедая остатки риса из миски. — Рано ему ещё иностранные учить, пусть сначала на родном писать научится. Позорно в нашей семье неграмотными быть. — Не преувеличивай, Тоука-чан. — Канеки помахал ладонью, одёргивая жену. — Не столь важно, насколько широки знания человека, если он не умеет ими правильно воспользоваться. Верно, Ичи? — девочка вскинула голову. Секундное замешательство в её мимике сменилось согласием. — Ой, Канеки, ты сам должен понимать, что ты — пример для детей. Не говори всякие глупости, пусть учатся! Потеряют ещё мотивацию после твоих послаблений. Тем более, говорить такое с твоей-то начитанностью. — Последние слова женщина почти прошептала себе под нос, недовольно нахмурившись. — Ты тоже не глупа, Тоука-чан. С каким замечательными результатами ты закончила старшую школу, вспомни. И как к экзаменам готовилась. — Да помню я, как на нервах моих ты играл тогда. Постоянно отвлекалась на всякую чепуху. — Это должно было прозвучать укоризненно, но Тоука словно бы углубилась в воспоминания, из-за чего её слова приобрели толику ностальгии. — Я прерву вашу маленькую баталию, ладно? — Ичика недовольно фыркнула, закатывая глаза. Это точно было в манере мамы — упрекать отца воспоминаниями из прошлого, контекст которых был известен только им одним, а потом печалиться, вспоминая это время, как «дни их яркой молодости». Когда девочка заметила, как мать выпрямилась и убрала руку от лица, а отец обратил на неё свой взгляд, она продолжила: — Я хочу на этих выходных съездить погостить к семье Кусакари-сан. Мы накануне с ней разговорились и я пришла к выводу, что хочу поддерживать дружеские отношения с их старшими детьми и дальше. Мне немного неловко от того, что после нашего совместного детства мы оборвали почти все связи. — М-м, разумно, — Тоука хмыкнула, размышляя о сказанном дочерью, — если она сама тебе предложила и не будет обременена пребыванием в их доме ещё одного ребёнка — пускай. — Я не ребёнок уже, мам. Говоришь так, будто мне три года и для них я буду обузой. — Ичика насупилась. — Я думаю, твоя мама права. Можешь поехать, но постарайся не создавать Мизе-сан и Наки-сану лишних хлопот, у них своих полон дом. Думаю, Наки-сан будет особенно тебе рад. — Что? Это почему? — Ичика недоумённо склонила голову, отложив палочки в сторону. Миска с рисом была полностью опустошена. — Знаешь, я не так хорошо с ним знаком, чтобы считать нас закадычными друзьями, но… Наки-сан признаёт мой авторитет за некоторые мои заслуги в прошлом и, так сказать… Пребывает в лёгком восторге от меня и нашей семьи. — Да он тащится по твоему отцу, считая его одним из своих «братанов». Ты похожа на папу, поэтому Наки-сан может неосознанно переносить его заслуги на тебя. Он это хотел сказать. — Канеки издал тихий нервный смешок, смотря на жену. Тоука никогда не отличалась излишней тактичностью, хотя с возрастом научилась эту свою черту характера скрывать лучше. Ичика после слов матери повторила выражение лица отца, будучи слегка шокированной её словами. — Он его и писать научил кое-как. Наки ж совсем необразованный, как дитё малое. Как с ним Миза справляется — ума не приложу — Продолжала Тоука, сохраняя нейтрально-отстранённое выражение лица. — Тоука-чан, будь всё же чуть мягче в выражениях, ладно? — Канеки положил ладонь на макушку женщины, слегка погладив её по волосам. Как бы не пыхтела от раздражения Тоука, но этот его жест она сдержать не могла и «плотина» её хмурости обрушилась. Щёки женщины порозовели. — Наки-сан взаправду глубоко восхищен мной и будет очень рад видеть тебя у себя в доме. Более того, он рад, что ты оказываешь хорошее влияние на его старшего сына — Широя. В детстве только в твоём присутствии он не спешил лезть с кулаками к братьям и мальчишкам во дворе. Не знаю, что ты ему тогда говорила, но это действовало на мальчика благоприятно. — Ичика захлопала глазами, искренне не понимая, о чём идёт речь. Сколько она себя помнит — никогда таких черт за собой не замечала. Да и от общения со старшим Кусакари у неё воспоминаний почти не сохранилось — лишь какие-то мутные кадры, иногда между собой не связанные. Слишком юной она была на тот момент. — Я…учту этот момент. Не знаю, что изменится между нами спустя года, но я думаю, что Кусакари-кун просто сам по себе достаточно спокоен. Не вижу в этом своих заслуг. — Так только тебе кажется. Съездишь — выяснишь. — Да, кстати, пап. На прошлой неделе, в школе, я лишь на мгновение (на мгновение, не злись!) сняла повязку перед одноклассником. Помнишь, Иказучи Сайкон, такой высокий мальчик с тёмными волосами, слегка кудрявенький? Ну, в общем… Он ничего в нём не увидел. Может, мне уже не за чем её носить? — Ичика заметила, как фигура отца напряглась. — Нет, цветочек. Тебе нужно её носить, потому что на то есть свои причины. Так нам сказал доктор, пожалуйста, действуй по его рекомендациям. — Девочка хотела было ему возразить, но мать продолжила речь отца, перебив её: — То, что у тебя сошёл какуган — хорошо. Но рано радоваться, пока у тебя переходный возраст — этот процесс может затянуться на несколько месяцев и, в худшем случае, лет. Мы не можем так рисковать. — Ичика понурила голову, расстроенно вздохнув. — Миза-сан сказала… — Девочка мямлила себе возражение под нос, ковыряя палочкой для еды на дне миски. На ней ещё оставалось пару белых рисовых зернышек, которые она пыталась от нечего делать убрать о край посуды. — Что ты под нос себе бубнишь, Ичи? — Я говорю — Кусакари-сан сказала, что это из-за голода. — Тоука вздрогнула, поправив кончиками пальцев край чёлки. Хидейоши, до этого тихо уплетающий свою порцию, что-то промычал, заинтересованно смотря то на сестру, то на родителей. В комнате повисло напряжённое молчание, которое первым прервал Кен: — Она пояснила тебе, какого? Говорила в этом ключе? — Ичика кивнула, не отводя взгляда от родителей. Сейчас можно было ожидать любой реакции — возмущений, упрёков, расстроенного лица матери и хмурого отца. Пока ничего не происходило. — Я разве что не пойму, почему вы избегаете называть вещей своими именами. Не вижу тут ничего криминального. Гулий голод — что не так? — Ичика. — Кен поднял глаза исподлобья на дочь. Опять этот взгляд, который он делал в прошлый раз… Как будто бы перед ней вовсе другой человек сидит. — Как я говорил ранее, мы не скрываем от тебя что-либо. Ты можешь спрашивать всё, что тебя волнует, у нас напрямую. Незачем для этого дёргать посторонних людей. — Кусакари-сан это посторонний человек? Пару минут назад вы были другого о ней мнения. — Ичика фыркнула. Напряжение между ними нарастало. — Я бы не интересовалась у неё такими вещами, если бы вы мне всё объясняли здесь и сразу. Почему я должна тянуть из вас информацию по крупицам? — Мы даём тебе ровно столько, сколько требует того ситуация. Не всё, что ты хочешь узнать, ты можешь понять сразу. — Тогда и смысла в твоих словах я не вижу! — Скрип дерева. Стул был отодвинут, а сидящая за ним Канеки выпрямилась, опираясь руками о поверхность стола. Девочка глубоко дышала носом, ощущая уже ставшее привычным жжение у нижнего века. — Я спать. Спасибо за разговор. Доброй ночи, Хидейоши. — Добро-ой, нее-чан! — Мальчик замахал вилкой в своей излюбленной манере, провожая старшую сестру глазами. Родители смотрели друг на друга читаемыми только ими взглядами. На лбу женщины появилось несколько морщин от сведённых бровей и она опустила голову. — Может, не стоило… — Не переживай, Тоука-чан. В её возрасте это нормально — так реагировать. Она сама не до конца понимает, чего хочет. Просто дай ей переварить услышанное, хорошо? Ей нужно побыть наедине с самой собой. — Да, Канеки, ты прав. Ты всегда прав. Я просто волнуюсь… Что стало с нашей девочкой…***
— Что же глупости, ну! — Ичика расхаживала из стороны в сторону, минуя один конец комнаты и останавливаясь в другом, вновь повторяя свой маршрут. — «Мы не скрываем от тебя ничего, спрашивай что хочешь, но мы не всё раскажем, потому что ты ещё слишком глупая и маленькая для этого». Отлично сказано, отоо-сан. Просто замечательно! — Канеки старалась слишком громко не разговаривать, некоторые слова перенося на полушёпот. — Как я должна после этого вообще чем-либо с ними делиться?! Ичика не выдержала внутренних противоречий и в сердцах ударила по стене ногой, тихо зашипев. Она на секунду остановилась, вслушиваясь, не услышал ли кто-то шума из её комнаты, и выдохнула, упав на кровать лицом вниз. Внутри бушевала буря эмоций, которая не мог найти выхода. Ичика не могла позволить себе сорваться, ведь это было просто неразумно, бессмысленно. Она понимала глубоко в душе, что и причины злиться на родителей не было, ведь они поступали правильно, не рассказывая ей обо всём. Не вся правда ей нужна была сейчас, но борьба упрямства со здравым смыслом мучила её. Девочка села на кровати, подцепив пальцами завязки и снимая кусочек ткани, скрывающий её правый глаз. Канеки издала нервный смешок, увидев в потухшем экране смартфона чёрное пятно с горящей точкой посередине там, где должен был быть её голубой глаз. — Нет, ну просто волшебно. Что может быть лучше, чем активированный какуган в десять часов вечера? — Ответа на вопрос, адресованного в пустоту, не последовало. Ичика вздрогнула, когда почувствовала лёгкий прохладный ветер из незакрытого окна. Она поёжилась и приобняла себя левой рукой, правой прикрывая лицо. Ичика смотрела сквозь лёгкую бирюзовую тюль, всматриваясь в непроглядную тьму за окном. Где-то сквозь неё еле были видны маленькие огоньки дальних жилых домов. Далеко не все в это время ложились спать. Более того, ближе к центру столицы, город только оживал, приобретая известный каждому статус «Ночного Токио», полного жизни. Какая-то далёкая идея появилась в сознании Канеки, кусая её. Эта идея была как маленький проворный червь, который почти неощутимо вгрызался в мозг, требуя осмысления. Ичика задумалась, осознавая, чем же эта идея её так цепляла. Спустя десять минут она вскочила, разведя руками. — О-о-о, это так абсурдно, так глупо… Мне точно за это влетит, — Ичика встала посреди комнаты, о чём-то размышляя, — поэтому я хочу это сделать. Спустя полчаса, когда звуки внизу почти стихли, Ичика выключила свет в комнате, оставив тусклый, еле светящийся ночник, воткнутый в розетку, и выглянула за дверь. Свет внизу не горел — мама уже уложила Хидейоши спать. О том, спали ли они с отцом, Ичика не смогла бы понять, ведь их комната была внизу. На втором этаже находился только кабинет отца и её собственная комната. Ичика топталась на месте в нетерпении — так ей хотелось сделать задуманное. Девочка собрала все имеющиеся у неё подушки и кофты в большую кучу на кровати, накрыв их одеялом. Банальный ход из фильмов — сделать имитацию спящей себя, но в темноте практически не отличить от оригинала, если не заходить и не прислушиваться к отсутствующему сопению. Ичика натянула бежевую футболку с принтом какого-то малопопулярного аниме (ей её подарила мама, сама Ичика ничего подобного смотреть не пробовала), поверх которой надела чёрный тёплый свитер, который компенсировал бы ей отсутствие верхней одежды. За последние две недели заметно потеплело и ночью температура воздуха даже перестала падать ниже нуля, держась на отметке в несколько единиц. На ноги Ичика небрежно натянула какие-то тёмные джинсы (в темноте она не поняла, какого они были цвета), даже не расправив складки на щиколотке. Благо, вся несезонная обувь была у неё в шкафу-купе, поэтому идти с голыми ногами ей не пришлось. Обувью на эту «прогулку» послужила пара демисезонных кроссовок, слегка утеплённых. Ичика собрала волосы в низкий маленький хвостик, но несколько локонов всё равно выпали, обрамляя её лицо. Повязка заняла своё место. — Это самое дикое и безрассудное, что я когда-либо делала. Если моё отсутствие заметят — я не выйду из дома до конца школы, пока в университет не поступлю… — Бубнила она себе под нос, собирая маленькую сумку для телефона, небольшого количества наличных из карманных денег, блокнота с ручкой и, самая не зная зачем, пачки пластырей. Мало ли понадобится? Сумку она перекинула себе через плечо, сжав в руках лямки. Ичика была напряжена. Всё же сомнения её терзали и в какой-то момент она даже хотела плюнуть на это безрассудство, скинуть с себя одежду и просто лечь спать, но дала себе подсознательную пощёчину. — Соберись, ну! Давай, Ичи, час-два, туда и обратно… Никто не заметит. Просто прогуляешься, подышишь свежим воздухом. Всё равно, что прогулка, только ночью… Ичика медленно открыла окно, стараясь лишний раз не шуметь, и высунулась, осматривая путь к «побегу». Канеки планировала чуть опереться о карниз и дотянуться ногой до пожарной лестницы, дальше уже спокойно спустившись по ней. План был практически рабочим, если бы не тот факт, что опираться ей придётся на высоте двух этажей во внутренней части кирпичного здания. Успокаивало снизу наличие мусорного бака, в который, в теории, она могла бы спрыгнуть, получив пару ушибов, но сохранив все свои конечности в целостности и сохранности. Ичика сглотнула, забравшись с ногами на окно. Девочка высунула ноги в окно, таким образом сев в сторону улицы, и осмотрела карниз на наличие удобных отступов в сторону лестницы. Ичика в последний раз обернулась, чтобы осмотреть комнату (мало ли кто прямо сейчас зайдёт в закрытую дверь?) и закрыла за собой окно, встав на отступе отлива. Девочка в уме сосчитала до трёх и в лёгком прыжке дотянулась руками до перекладины, повиснув на ней. Сердце пропустило удар. Такого уровня адреналина и эмоционального напряжения хватило, чтобы какуган зажёгся, обжигая кожу и распространяя черные сплетения вен даже за пределы ткани повязки. Ичика поставила обе ноги на нижнюю перекладину, до которой смогла дотянуться, и поёжилась, ощущая холод ночной улицы. Девочка очень торопилась и стремительно спускалась, боясь, что её прямо сейчас кто-нибудь заметит и всё полетит к чертям. Когда под ногами осталось чуть меньше метра, Ичика тихо (как только могла) спрыгнула, потому что лестница не доходила до самой земли, обрываясь. — Обратного пути нет. Я снаружи. — Канеки смахнула со лба выступившую каплю пота, переводя дух. Колени тряслись, поэтому она оперлась спиной о кирпичную стену здания. Благо, ночная прохлада освежала и отрезвляла воспалённое сознание подростка, давая собраться с мыслями. То, что она сейчас проворачивала — безумие, не иначе. Если всё пройдёт гладко и она сможет вернуться домой до того, как встанет её отец (из всей семьи он делал это первым, уходя на работу почти за час до того, как вставала Ичика), то эту вылазку можно будет считать успешной. Ичика докажет себе, что может что-то, что противоречит её «комнатному» образу жизни, разбавит её серые будни и, возможно, войдёт в регулярный режим. Разве что времени на сон станет в два раза меньше, но ей и трёх-четырёх часов на отдых вполне хватило бы. Ичика включила телефон, разблокировав его, и открыто окно приложения электронных карт. Карты её района всегда были недалеко в телефоне, ведь она ещё и должна была каким-то образом каждый день ходить в школу, туда и обратно, по пути посещая места отдыха и добираясь своим ходом до кофейни. Разве что ночью было ориентироваться чуть труднее, поэтому ей придётся идти сейчас почти вслепую, полагаясь только на карты в телефоне. Куда идти? Куда угодно, но дальше от дома. Зачем? Она сама не знает, ей требуется сейчас лишь освежить тело и дух после вечернего разговора с родителями. Ичика уже более менее отошла, но неприятный осадок всё же остался, сгрызая её изнутри. Именно он стал главным мотиватором к этой вылазке, давая ей сил собраться и осуществить задуманное. — В двух улицах от дома есть круглосуточный магазин, я могу поошиваться там, пока не решу, куда пойти дальше. Главное не топать под окнами домов, могут заметить и поинтересоваться, что я делаю в такое время на улице. Подворотнями что ли идти… Чувство самосохранения меня сгрызает. Я не настолько глупая. Девочка ещё пару минут потопталась на месте, всматриваясь в схему улиц на картах, и потушила телефон, зашагав прямо в сторону от дома. Ещё чуть чуть — и её фигура скрылась во мраке до ближайшего уличного фонаря, который находился почти в сотне метров от начала пути. — Обратного пути нет, остаётся надеется лишь на свою осторожность. Меня встретит ночной Токио.