Урок

– Рейстлин… Иди ко мне, Рейстлин… Не бойся ничего… Иди… – Я не хочу к тебе… не хочу умирать! – Но хочешь быть любимым, сынок мой. Иди ко мне, ведь я всегда буду любить тебя… – Нет! Проснувшись от кошмара, с хрипом втягиваю в легкие воздух. Такие сны даже хуже, чем появления Такхизис. Мать… Смутно помнящийся из детства образ, продолжающий терзать столько лет спустя. Поднимаюсь с кровати, зная, что больше не усну. С трудом заставляю себя позавтракать и зову Даламара, чтобы тот принес кипяток для лекарства. Перед внутренним взором пробегает список дел на день, в конце которого значится встреча со жрицей Паладайна. Это замечательно, полностью соответствует планам. День проходит в заботах, и перед выходом в город не успеваю выпить лекарство. Решив, что вернусь в башню до приступа, спешу в библиотеку Астинуса. Жрица уже ждёт там, безупречно вежливая, холодная и надменная. О, как легко я читаю в ее взгляде презрение и жалость! О, с каким мрачным весельем замечаю сменившие их ужас и уважение! О, как сильно меня поражает, заставив на мгновение смешаться, малейший проблеск симпатии! Когда Крисания, шокированная приступом, приближается… касается… не с брезгливостью, а с сочувствием, когда я ощущаю приятную прохладу ее пальцев и слабый запах благовоний из храма, когда прядь ее волос шелковой змеей скользит по щеке, я сбегаю, выведенный этими ощущениями из привычного безразличия. Пелена безумия, навеянная жрицей, не отпускает: она плавно перетекает в тяжелый и душный сон. Лишь появление Такхизис заставляет забыть о Крисании. Богиня зовёт в Бездну, искушает и зачаровывает, и только колдовство, лишающее практически всех сил, позволяет не поддаваться ее чарам. – Иди ко мне, Рейстлин, мы вместе будем править миром. – Да, Госпожа. – Открой врата, мой верный ученик. Иди ко мне, мой Рейстлин. – Конечно, я приду. Я направляюсь в Истар той же ночью, приказав Даламару проследить, чтобы Крисания сумела добраться туда же, и сообщить, когда это случится. Затеряться в городе с такой-то внешностью непросто, но белый плащ с глубоким капюшоном, временно занявший место черной, расшитой рунами мантии, скрывает и лицо, и волосы. Я не знаю, сколько времени придется ждать, поэтому снимаю комнату в какой-то грязной гостинице. Истар готовится к мессе, так что еще один “паломник” в этой бесконечной череде внимания не привлекает. Правда, чтобы не вызывать подозрений, приходится выходить на улицу и целыми днями гулять по городу. Во время одной из таких прогулок слышу, как какой-то бродячий музыкант поет легенду об открытии врат, и замираю в недоумении. Во-первых, мне казалось, что она осталась лишь на страницах старинных книг. Во-вторых, бесстрашно и глупо петь про победу Такхизис на улицах этого города. А голос барда тем временем легко разрезает шум толпы. – Воспели поэты в старинных стихах, как нес он из Бездны ее на руках. Все адские козни остались бессильны: земная любовь победила в нем страх! Святая любовь победила в нем страх... Фыркнув, отворачиваюсь, уходя прочь. В ту ночь мне снится черная пустыня Бездны и женщина, которую несу на руках. Сумрак видения мешает понять, кто она, но тепло и мягкость ее тела наполняют душу столь странным для меня упоением, что я не думаю об этом во сне. Утром, однако, долго пытаюсь истолковать свой сон, но так и не нахожу ответов на свои вопросы. А потом Даламар сообщает, что конклав отослал мне ключ ко вратам. Сон забывается, а я отправляюсь на поиски жрицы. Крисания умудрилась привести с собой Карамона, который по собственной глупости попадает в тюрьму. Прежде чем я успеваю что-то сделать, жрица бросается спасать Карамона, конечно же, тоже оказавшись в плену. С трудом подавив досаду, остаюсь на месте, следя за развитием событий. Король-жрец Истара, безусловно, подозревал, что я в городе, но только Карамон подтверждает его подозрения. Стража никогда не сумела бы найти мага, но сейчас король безусловно попытается выведать у Карамона и Крисании, как найти меня. И жрица может… Или не может? Так или иначе я должен освободить ее. И зачем только ей понадобилось бросаться вслед за Карамоном? Неужто этот увалень и ей понравился за время короткого совместного путешествия? Подавив раздражение, я отправляюсь выручать своих марионеток из плена. Когда Карамон уже стоит на арене, я вдруг понимаю, что брат не станет драться. Предложив королю-жрецу вывести Крисанию на арену в качестве трофея, эту проблему я решаю. Карамон, едва взглянув на девушку, берет в руки клинок, она же начинает молиться, сама едва веря своим словам. Увидев раньше всех летящую на город огненную гору, я успеваю из королевской ложи спуститься к арене и забрать брата и жрицу в безопасное место. Вплоть до дня, когда открываются врата Бездны, снится мне лишь, что я не успел. Над этим я всеми силами стараюсь не думать: благо, других забот хватает. И, наконец, я почти у цели. Крисания с доверием и любовью смотрит в мои глаза и я смотрю в ответ, надеясь насмотреться. Безнадёжно, конечно. Спуск в Бездну, встреча с Такхизис, бой с полчищами тьмы… Все это так просто и нестрашно, пока она стоит за плечом. А потом нас разлучают. И я остаюсь наедине с кошмарами Бездны, со своими страхами. Беспомощность, слабость… Я потратил долгие годы и прошёл страшные испытания, чтобы не столкнуться с ними вновь. И вот они опять меня настигли. Это унижение… Я не помню, как давно это было. Когда я в последний раз звал мать? Давно, должно быть. Она же не приходила. И вдруг пришла. – Сынок, мне так страшно здесь было одной. Одно её появление рассеивает морок. – Но милый мой сын снова рядом со мной. Я оборачиваюсь и, наконец, вижу её наяву. Если это явь. – Как в детстве прильни к материнской груди. Смутный образ из снов и памяти. Из кошмаров… – Мой мальчик, нас ждёт только тьма впереди. …насылаемых Такхизис, которая не замедляет явиться, но которой я в этот миг ничего не могу противопоставить. Она зачаровывает, и как бы я ни пытался этого избежать, я оказываюсь в её руках, в её власти, на грани жизни и смерти. – Рейстлин! – отчаянно зовёт Крисания. Её тут не было. Кашель настолько сильный, что я действительно боюсь задохнуться. Неужели я потерял сознание, а она меня спасла? А Такхизис, пока я отчаянно пытаюсь хотя бы встать, ослепляет её, заставив вскрикнуть от боли. А я шепчу заклинание, чтобы закончить дело. Взметнувшаяся вслед за этим волна магии удивляет меня самого: уж слишком её много. И этого, к счастью, хватает, чтобы уничтожить Такхизис, стереть в пыль, оставив лишь мрачное воспоминание. Только это ещё не все. Мне надо войти на престол богов. И Крисании там не место. Я отрекаюсь от неё, бросаю в Бездне в одиночестве и не думаю не думаю не думаю. Только иду. Мне придётся вырвать её из сердца? Мне придётся вырвать сердце из груди и оставить умирать рядом с ней. Такхизис так долго преследовала меня во сне и наяву, что сейчас мне чудится её голос, шепчущий мне о том, что я ошибаюсь, о том, как страшно я ошибаюсь. Но, вступив на престол, я вижу, я действительно вижу гибель Кринна и никак не могу её предотвратить. Мои отчаянные попытки, кажется, делают только хуже. И я замираю, пытаясь вернуть мыслям ясность: горе, ярость и боль вряд ли помогут. Время утекает сквозь пальцы, нисколько не подвластное мне теперь. И вот я один, в погибшем мире. И тень Такхизис уже не смеётся, теперь она меня жалеет. Я падаю на колени и закрываю глаза. Раз уж я не смог сберечь уже созданный мир, то создам новый, лучше прежнего. Но над этим стоит подумать подольше. – Ты слабак! – Узнаешь товарищей по играм детства? – Такхизис, что это!? Я вновь в Бездне, в плену кошмаров и как будто лишён магии, но как бояться, когда ничего не можешь понять. – Ох, Рейстлин, мой глупенький бог. Неужели ты думал, что тебе удастся так легко победить? Ты так самонадеян, мальчик мой. – Развей этот морок и сразись со мной. – Мой Рейстлин… – почти ласково тянет Такхизис и предлагает сразиться сначала с мороком. Я побеждаю, но настоящая Такхизис не появляется. И тогда я вновь пытаюсь войти на пьедестал богов. Я не отрекался от Крисании в реальности. Она не слышала тех жестоких слов. Она ещё где-то в Бездне, но способна видеть и защитить себя, пока я не приду за ней. И тогда… Додумать не получается. Бездна на миг становится ещё темнее, так что я ничего не могу разглядеть, а потом из тьмы вновь появляются призраки моего прошлого. Я снова зову Такхизис, убиваю её (или морок), нахожу Крисанию и забираю её из Бездны, закрываю глаза и валюсь на землю, потому что сил больше нет, а падаю уже в Бездне в окружении кошмаров. Зову Такхизис, умираю от её рук, прихожу в себя в объятьях Крисании, убиваю Такхизис, выхожу из Бездны… Зову Такхизис, умираю от её рук, прихожу в себя в объятьях Крисании, спорю с Такхизис, но ухожу от боя, выхожу из Бездны… Зову мать, через пару минут приходит Такхизис, убиваю ее, нахожу Крисанию, обещаю, что вернусь, иду к пьедесталу богов… И снова, и снова, и снова… убиваю умираю ухожу прихожу спасаю предаю обещаю возвращаюсь зову защищаю спорю спрашиваю говорю умираю убиваю… На третьем десятке повторений я начинаю сбиваться со счета и путать варианты между собой, так что весь этот двадцать шестой (или двадцать восьмой?) раз я сижу и думаю, чего ещё не пробовал. Такхизис хищным зверем кружит рядом, но почему-то не нападает, только смеётся и говорит, что я не могу усвоить урок. Раз это урок, то она, очевидно, учитель. Что ж. Бесполезных уроков она не преподаёт. Полезные чаще оказываются смертельным, но иногда она действительно учит. И учит так, что маги входят в легенды. Раз уж она решила учить меня, то и я должен смотреть на неё, как на учителя. Было ли время, когда я не считал своих учителей своими же врагами? Когда относился с почтением и без ненависти? Возможно, в первые недели обучения, когда ещё не понял, что маги Башни в своём отношении к слабым мало чем отличаются от утехинских мальчишек. Но отношение Такхизис иное. Ох, если бы меня с самого начала учила она… Я бы был её самым сильным и преданным учеником, но сейчас я уже её враг. Помешает ли это усвоить урок? – Помоги мне, – не приказ, но и не мольба. Просьба равного. Что она, интересно, ответит? – Я уже помогаю. – Бесконечной петлёй едва меняющихся событий? Чтобы я отчаялся? – Чтобы ты понял, чего ты ищешь на самом деле. Я остаюсь думать на том же месте. Призраки прошлого все так же кружат рядом со мной. Они продолжают оскорблять и толкать меня, а я не могу защититься, но мне теперь нет до них дела. Мне теперь есть дело только до матери, Такхизис и Крисании. Плевать на божественную власть, я искал не её, я искал не силу. Но что я искал? Чего ради прошёл этот путь? Почему не сдался? – Мама… – едва слышно зову. Она точно придёт. Мама садится рядом. Я беру её руки в свои, грею холодные пальцы. Утыкаюсь лицом в её плечо, не плачу, но прощаюсь. Её любовь – самое лучшее и светлое, что у меня было, но пока мне рано забывать про живых ради этой любви. Мама целует меня в лоб и уходит, а вокруг меня вновь начинают кружить кошмары. Я вздыхаю и поднимаюсь на ноги. Нечего пугать Крисанию: ещё подумает, что я так ослаб, что не могу встать. Я не могу сформулировать ответ на вопрос Такхизис, но он определённо связан с Крисанией. И с братом, возможно. Но брата здесь нет. В той любви, что они мне дали. Или в той, которую я не дал в ответ. – Крисания… Тени расстаются, а скалы рушатся, пропуская её ко мне. Она обнимает меня, едва не выбив воздух из лёгких. Я глажу её волосы, а потом заглядываю в глаза. Она тут же тянется меня поцеловать, и я отвечаю, но успеваю заметить, что выражение глаз… Неправильное. Это очередная проверка от Такхизис. И, тем не менее, я успокаиваю Крисанию и иду с ней к выходу из Бездны, ища хоть что-то, что позволит под слоями лжи найти правду. И нахожу. Чары рушатся, настоящая Крисания, прикованная к скале, кусает губы и смотрит. В её глазах теперь не одна только любовь. Теперь там столько смешано. Но она живая, настоящая. Я освобождаю её и вывожу из Бездны. И опять падаю без чувств. Это начинает надоедать. Но я жду несколько минут, чтобы спокойным тоном позвать Такхизис на разговор, а не очередную бессмысленную ссору. – Такхизис. – Мой Рейстлин, – мягким, соблазнительным тоном зовёт она. Говорить ещё что-то я пока не хочу. Подхожу к ней вплотную, так что мы едва касаемся друг друга, когда вдыхаем. Смотрим друг другу в глаза. Её змеиный зрачок расширен почти до идеального круга. Да. Возможно, мне не показалось. – Урок я усвоил, – я поднимаю руку, чтобы коснуться ладонью её лица. Её кожа даже горячее моей. – Но чего искала ты? – большой палец скользит по её губе и она отшатывается от меня. – Этого? – Уходи. Ты нашёл свой ответ и дал мне мой. Я отступаю на шаг, она вдруг подаётся ко мне, впиваясь в губы поцелуем и вплетая пальцы в волосы. Обнимаю её за талию, отвечая, но вскоре воздух в лёгких заканчивается, и очередной приступ кашля заставляет разорвать поцелуй. Она не смотрит на меня. И я разворачиваюсь, собираясь уйти. Мне, наверное, нечего ей сказать. Но спустя ещё десять шагов я понимаю, что кое-что сказать обязан. – Такхизис. Твой ответ был бы другим, если бы ты спросила до неё. – До неё ты бы вообще ни на что правильно не ответил, – смеётся она уже без боли и гнева. – Мне её искать? – Она ждёт у врат. Я иду к вратам, вдруг вспоминая сон. Женщина на руках, любимая настолько, что одно прикосновение к ней наполняет душу покоем. Это могла бы быть мать, но цепляться за прошлое бессмысленно. Прошлое теперь кажется прахом, под которым я был погребен и который наконец смог стряхнуть. Это могла бы быть Такхизис, пусть она и считает иначе. Это тоже были бы восхищение и преданность, может быть, даже любовь и покой, как ни странно. Такхизис само воплощение хаоса, но я её действительно понимаю, так что пребывание в оке бури едва ли стало бы для меня проблемой. Но это Крисания. С самой первой встречи была она, с того страха, что я ощутил, когда она обратилась ко мне с заботой. И после всего, через что она прошла по моей вине, я ещё смею надеяться, что она будет любить меня и дальше. А ведь Такхизис могла и ей преподать урок. И если Крисания поняла, что я делал, то, конечно, любить меня она не станет. И мне потребуется немало времени, чтобы доказать ей, что теперь я хочу другого, что теперь вижу её не ступенью к достижению цели, а просто любимой женщиной. Наконец, я почти у цели. Я вижу Крисанию, смотрящую на врата, а она оборачивается на звук моих шагов. Я боюсь встречаться с ней взглядом, так что приоткрываю врата, чтобы выйти из Бездны вместе с ней. Ощущения отличаются от тех, что были раньше. Как я мог не замечать фальшивку? – Рейстлин. – Я… Прости. Я так виноват перед тобой. Вместо ответа она берет меня за руку и шагает в проход. Что это значит? Я прощен? Она не злилась? Она так испугана, что готова принять помощь даже от меня? Запечатать врата тяжело. В прошлый раз этим занимались сильнейшие маги конклава. Мой дар больше, но сотворив заклинание, я почувствовал себя слабее младенца. Крисания куда-то убегает, я присаживаюсь у стены, сознание, тем не менее не теряю. Через некоторое время прибегает Карамон, подхватывает меня, помогает подняться на ноги. Крисания подбегает немного позже. – Спасибо, брат. Карамон ведёт меня в спальню, укладывает в кровать и убегает куда-то. Крисания сидит рядом с каким-то странным выражением лица. Карамон прибегает с кипятком. Я выпиваю лекарство и откидываюсь на подушки. – Не оставляйте меня, пожалуйста. Я засыпаю, но даже сквозь сон чувствую ласковые руки брата. И ничего не снится. Карамон дремлет, положив ладонь мне на голову и укрыв меня своим плащом. Крисания стоит у окна: то ли молится, то ли размышляет. Я встаю, пытаясь не разбудить брата. На удивление, удаётся, хотя обычно он легко просыпается, если нужен. Взяв Крисанию за руку, веду её прочь из комнаты. Нам надо поговорить, а шум разбудит Карамона. – Крисания, – зову, надеясь, что она посмотрит на меня, когда за нами закрывается дверь. – Я виноват перед тобой. И я не в праве просить… Ты останешься со мной? Крисания кивает, хотя её губы начинают дрожать. Я обнимаю её, целуя в лоб и надеясь успокоить. Мы больше не говорим, любые слова кажутся неважными. Нас отвлекает Карамон, проснувшийся и испугавшийся, что мы куда-то пропали. Его лицо такое растерянное, что губы невольно расползаются в улыбке. Такое проявление чувств шокирует его ещё сильнее, так что следующие несколько часов я буквально окружён его заботой. В конце концов, Карамон уверяется, что кошмары Бездны свели меня с ума. Пусть. Безумным я ему больше понравлюсь. Он был ранен в битве… Легко, можно сказать, просто оцарапан, но я готовлю ему мазь из трав, чтобы царапина быстрее заживала. Мы собираемся в дорогу, и служанка в трактире, куда мы заходим за едой, тихонько напевает “святая любовь победила в нем страх”. Сжав руку Крисании, невольно думаю, может ли быть, что верна именно эта версия легенды. Сразу вспоминается взгляд Такхизис: весёлый и печальный, безумный, но способный научить. А почему бы и нет? Едва ли я единственный, кого она любила. И едва ли она любила кого-то, кого действительно могла получить. Мы возвращаемся домой втроем: воин, светлая жрица и чёрный маг. И каждый встречный провожает нашу странную компанию взглядом. Но мне это кажется пустым и глупым. Пусть думают и говорят, что хотят. В Палантасе Крисания так смотрит на храм, что я сам вынужден предложить ей сходить туда. Она смотрит удивлённо, но кивает и едва сдерживает шаг, пока идёт туда. Карамон смотрит на меня, ждёт, что я что-то скажу. – Отправить тебя к Тике? – Ты вновь хочешь остаться один? – Я буду отвечать на твои письма, брат. Но молодая жена должна интересовать тебя больше, чем брат-калека. С Крисанией же я надеюсь видеться каждый день. Но в Башне ей не место, а я должен жить там. Да и Даламар, опять же. Он позаботится обо мне. Я больше не хочу быть один, но мучить вас, удерживая рядом, я не стану. Карамон кивает и просит приехать в гости. Я обещаю и переношу его в Утеху. Путь до Башни будто сам стелется под ноги. Даламар, увидев меня, замирает в изумлении, а потом вдруг начинает реветь. – Неужели твой учитель настолько тебе опротивел? – Шалафи! – он кидается ко мне на встречу и замирает в полушаге. – Я так рад. Кажется, ему хочется меня обнять, но страх не позволяет. Мне же самому его обнимать неловко… – Помоги мне подняться в кабинет. Даламар с готовностью обнимает меня за талию и медленно ведёт в кабинет. Там я прошу его найти мне пергамент и перо и сажусь писать просьбу о встрече Крисании. Даламар ждёт поручений, но я пока просто предлагаю ему сесть. Потом будет время и для дела, а пока пусть успокоится хоть немного. Когда письмо закончено, я отправляю Даламара к храму, а сам зажигаю посох вместо свечи и иду спать. Мне почти хочется, чтобы Такхизис навестила меня во сне. Мать не придёт – мы все сказали друг другу. Но Такхизис я обязан поблагодарить. Сон приходит, спокойный и радостный. Такхизис в нем тоже будто умиротворена. Ненадолго, конечно. – Спасибо, Госпожа моя. И за урок, и за то, что не стала убивать Крисанию. – Она мне не подвластна. И вряд ли будет. А вот ты едва ли избежишь моего царства после смерти. – Но ты же не расстроишься, что торопиться я не буду? – Конечно, нет, мой глупенький бог. Живи, сколько сможешь. Я почему-то уверен, что она еще с десяток раз переменит мнение, но меня это как-то не пугает. Мучить меня Такхизис не станет, а общаться с ней – живым или мертвым – мне нравится. Утром я издеваюсь над Даламаром, заставляя продемонстрировать, чему он научился за время моего отсутствия, а потом позволяю мальчишке читать прямо в моем кабинете и сам никуда не ухожу. Раз уж он так обо мне переживал, несколько часов наедине ему не повредят. С Крисанией мы встречаемся за два часа до заката, гуляем по городу, разговариваем. Я еще в путешествии до Замана и обратно заметил, насколько она образована (что не мешает ей иногда быть так глупо категоричной в своих суждениях), так что разговор почти не прерывается и идет на равных. Мы гуляем довольно долго, я успеваю пообещать принести на следующую встречу несколько своих книг, ведь в библиотеке Башни далеко не все касается магии напрямую. Я провожаю ее до храма, насколько могу: все же не место черному магу в доме, хранимом Паладайном. – Приходи ко мне, Рейстлин, – прощаясь, просит Крисания. – Я буду ждать тебя каждый день. – Я приду, – впервые мне не хочется отказывать в ответ на эту просьбу.