Бирюзовый нефрит

Западный Руконгай. 1 округ. 40 лет назад.

Он был по смешному сложён: худощавый настолько, что выпирали рёбра, бледный от пальцев ног до белоснежной макушки, с нечитаемым презрением к происходящему на аристократически красивом лице – даже так я не смела говорить, что он не цеплял взгляд. Он цеплял мой взгляд. Даже сбивающая с ног реацу, на которую я шла, как ягнёнок на заклание, не отталкивала, наоборот, манила. И я, в чью голову вбивали правила и непреложные истины, даже на секунду не представляла последствия – было плевать. Хотя, задумайся я хоть на секунду, откуда у обычной, по меркам Общества, души настолько сильная энергия, возможно наше знакомство прошло бы в несколько ином направлении. Но я не думала и не хотела думать, потому что смысла в том не было никакого. Меня это не касалось. Перед глазами стоял лишь мальчишка, отличающийся рассудительной жертвенностью по отношению к таким же отощавшим ребятам своего округа и стремившийся защищать их даже ценой своей непутёвой жизни – не по годам умный. Такие всегда окружены страхом. Его боялись. Тряслись при мимолётном появлении знакомых волос в непосредственной близости от мест скопления таких же душ, как и он, и стремились уйти как можно дальше. Он чувствовал себя одиноким. Ненужным, как брошенный на улице щенок. Это было видно в невероятных глазах цвета пенящихся у берега волн. Одиночество меняло их цвет с тёплого на холодный совсем внезапно и хотелось только впитывать потрясающие блики. Никогда не понимала, как можно бояться этого цвета. Мы познакомились абсолютно случайно и, если честно, я даже не могла вспомнить, каким ветром оказалась в районе Джунринан, всю жизнь списывая эту детскую прихоть на волю судьбы. Просто оказалась и предпочла остаться, проводя с этим невозможным парнишкой и девушкой, которую он смело звал сестрой, почти всё время. Дедушка был готов прибить меня за непослушание. - Эй? – в поле зрения оказалась бледная ладонь, протянутая в качестве помощи. – Ты в порядке? Я подняла глаза вверх и застыла, утонув в беспокойстве этого взора. Никто и никогда не смотрел на меня так: по-родному тепло, без тени сомнения и сожаления, нежно – так не смотрят на случайных знакомых. Впрочем, мы были похожи настолько, насколько и различались. Одинокие души, ищущие свет надежды в ком-то другом, мы были как снег и пламень. - Если можно так сказать, - откликнулась я, вкладывая свою руку в его. Тело прошибло ознобом. Стало как-то до безумия спокойно. Я в подобное верила с большой натяжкой, все эти «любовь с первого взгляда», вера в лучшее и ещё с сотню человеческих глупостей, придуманных как раз для таких ситуаций, были крайне глупым объяснением бившихся в душе эмоций. Как уже почившие души могли вмещать в себе столько, для меня оставалось загадкой, да и стремления разгадать её не было, были только бирюзовые глаза напротив и холодная мужская ладонь. Хотелось стоять так вечно. И я видела, что это взаимно.

***

Жар мужских ладоней обжигает кожу даже сквозь несколько слоёв ткани, а я не чувствую обычного желания сбежать. Голова не болит, разум абсолютно пуст – впервые за двадцать лет я чувствую себя наполненной до краёв своего сознания и не хочу возвращаться в пустое одиночество своей непутёвой жизни. Я слышу его рваные вдохи и шелестящие выдохи над головой, словно он борется с желанием схватить меня за плечи и хорошенько встряхнуть, и молю всех известных богов о том, чтобы на моём лице не дрогнул ни один мускул. Я не хочу вспоминать его. - Простите, - спокойно, внятно, даже слишком, борясь с нервным желанием сглотнуть, отвечаю я и отстраняюсь, пытаясь сохранить остатки разума и выпутаться из его мгновенно усилившихся объятий. - Как это можешь быть ты? Я помню это голос: рычащие нотки вкупе с хрипловатостью его тембра, жутчайшее спокойствие в словах, граничащее с безразличием. Я знаю его слишком хорошо и даже спустя долгих тридцать лет могу сказать, сколько эмоций прячется в этом напускном спокойствии. - Мы знакомы? Его ладони по-прежнему жгут мою кожу и видит бог, как сложно держать маску удивления на лице. Тонкие брови взмётываются вверх. О, как. Какая быстрая смена настроений. Он задерживает ладони на моей талии чуть дольше положенного и делает шаг назад, не сводя с моего лица изучающего взгляда. Ищет подтверждения, узнала, не забыла. - Приношу извинения, - ладони исчезают и мне почти становится холодно, - я обознался. Мы оба умеем лгать, понимаю я, едва замечаю в знакомых глазах такую предательскую искру узнавания, и оба знаем, когда лжёт оппонент. Я кланяюсь и позволяю себе всего лишь мимолётно разглядеть его, чтобы запомнить ещё на тридцать лет. Горделивая осанка, чувствовавшаяся в широких мужских плечах, сжатые в кулаки длинные пальцы, растрёпанные белоснежные волосы, в которые, как и долгое время назад, хочется запустить руки, и облачённое в чёрное тело. Он больше не знакомый мальчишка с едва сдерживаемой ледяной энергией. Он – взрослый мужчина с уверенно вздёрнутым подбородком. Я опускаю глаза, не в силах выдержать эту пытку, и невольно цепляюсь взглядом за белый капитанский хаори поверх его одежды. Ну твою мать. Масштаб трагедии увеличивается в геометрической прогрессии, а моё желание стать капитаном очень быстро машет мне хвостиком, скрываясь за боязнью. И как, спрашивается, я за двадцать с лихвой лет не столкнулась с ним в проклятом Готей 13?!

***

Выходить из бараков первого отряда мне приходится на ватных ногах. Если под пристальным взором Хитсугаи я ещё могла твёрдо стоять на земле, то к моменту его исчезновения за дверьми зала собраний мои силы полностью покидают тело. Хочется плакать. Вся решимость улетучивается, оставляя место горькому разочарованию. Я очень остро чувствую свою ненужность и слабость. Все годы успешной подготовки, тренировок и полный контроль над эмоциями дают трещину, словно возвращая меня в ненавистное прошлое, на ненавистную крышу, где я заставила себя наглухо запечатать всё, что могло связывать меня с трижды ненавистным Хитсугаей Тоширо. Уж предположить тот факт, что мы можем столкнуться через столько времени таким образом? Я же не провидица, честное слово. Весь самоконтроль коту под хвост. Что такого могло произойти, отчего человек, так остро негативно реагирующий на всё, связанное с шинигами, сам стал одним из них? И не просто рядовым, а капитаном. Одним из высших чинов в Готее, на секундочку. Ну там, героическая жертвенность, игра со смертью на грани фола и постоянные подначки более зрелых командиров – это же не про Тоширо. Он не умеет быть настолько… Настолько… У меня нет слов. Точнее, слова-то у меня есть, но такие слова офицеру, тем более девушке, знать не положено. - Кита? – окликает меня знакомый голос, и в ту же секунду я оказываюсь погребённой под горой мышц, именуемой моим братом. - Хисаги, - морщусь я в тщетной попытке вывернуться, - хватит пытаться меня раздавить! Мы не были братом и сестрой в практике человеческих отношений, но тот факт, что я в буквальном смысле заставила Ямамото забрать мальчугана на грани смерти с самого бедного района Руконгая и воспитать на уровне нашего клана, делал нас самими близкими. Я не хотела другого брата, не видела их. Хисаги Шухей, с его маниакальным повиновением правилам Готея, стал лучшим вложением деда. Он сам постоянно напоминал мне об этом. Я не была похожа не этого мужчину. Я была скорее исключением из основ, из которых слагалось Общество душ. Нелепая, угловатая, постоянно растрёпанная, лишь отдалённо напоминающая девушку – до отвратительного смешная в попытке что-то кому-то доказать. Брат же хорошо сложён, натренирован до бугристых мышц под кожей и резких, точных движений. Его грубые, но выразительные черты лица притягивали сотни офицеров, да и что греха таить, не только моего пола: точёные высокие скулы, миндалевидные тёмно-серые глаза, прямой нос – даже шрамы не делали его уродом. Когда люди узнавали о нашем пусть и вынужденном, но родстве, хохот стоял громовой. Где он и где я? - Ты в порядке? Что я могу ему ответить? Он всегда был и остаётся моей опорой. Моим тылом, прикрытым и накрепко защищённым. Но даже ему были недоступны тайны сердца, наглухо запечатанного и забитого. Некоторые тайны должны были уйти со мной в могилу. Душам, как и живым людям, свойственно лгать, прикрывая собственную неполноценность. Мы прячем свои секреты в глубине и охраняем их ценой обычного спокойствия, с удовольствием бывалых мазохистов проматывая их в голове раз за разом. - В порядке, - встряхиваю головой и улыбаюсь, нечеловеческим усилием прикрывая все переживания. - Что с экзаменом? – ох, знаю я этот недоверчивый взгляд. Кому-то со временем придётся объясниться. Даже если не захочется. - Десять из тринадцати. Мужчина молчит целую минуту, прежде чем подхватить меня на руки и начать кружить, вопя на всю непустую улицу. - Моя сестра будет капитаном! Только ради тех, кто мне дорог, я пройду этот путь до конца. Заткну вновь кровоточащие раны, наспех соберу частицы давно ушедшего и спрячу их так глубоко, насколько позволит сознание, улыбнусь и пойду. Мы больше не маленькие дети. Я больше не глупая девочка. И Хитсугая Тоширо должен это узнать.

***

Прыжок, ещё прыжок – грохот раздаётся прямо у меня над головой. Это было опасно. Секунда промедления и дедушка бы соскребал меня с разлетевшегося валуна. Зараки Кенпачи напротив меня плотоядно ухмыльнулся. Он что же, запугать меня решил? - Ты очень проворная, - в воздухе сверкает зампакто, - для блохи. Чёрт! Лишь по счастливой случайности успеваю увернуться, наблюдая, как острый клинок вспахивает твёрдый камень, переворачиваюсь в воздухе и приземляюсь прямиком за его спиной. Он большой, даже по меркам шинигами, и, по идее таковой, должен быть неповоротливым, да только удар летит в меня сразу, едва я ступаю на землю. Как настолько огромный мужчина может быть таким быстрым?! Выставляю руку, отталкиваясь от поистине огромного кулака, и группируюсь над его головой, концентрируя реацу: - Бакудо номер четыре, - моему шипению сейчас могут позавидовать змеи. – Хайнава! По руке скользит цепь, сотканная из чистейшей энергии, и я обхватываю её, направляя прямиком на капитана одиннадцатого отряда. Она оборачивается вокруг шинигами, полностью лишая его движения, и мне остаётся только сдёрнуть её, оставив противника без движения. Да только… - А? – скалится Зараки, небрежным движением скидывая сгусток энергии. – И это всё? Что за…?! - Да как так? - Придумай что-то оригинальнее, иначе старик будет хоронить тебя в коробчёнке. Ряд атак сбивает с мысли, думать становится труднее: клинок проходит в потенциальной близости от жизненно важных мест, и я чудом остаюсь невредима, спасённая лишь муштровкой Ямамото. Кенпачи, кажется, не устаёт, не потеет, не поддаётся жажде, он лишь веселится, наблюдая за моими жалкими потугами. Силы медленно, но верно покидают, а скорость нападения не снижается ни на йоту. Думай, девочка, думай! Отвлекаюсь и не сразу замечаю вертикально нанесённый удар, готовый разрубить меня пополам. - Чёрт! В последнее мгновение горизонтально выставляю клинок, на секунду отложив бесславную кончину, и усиливаю хватку свободной рукой, оперев сталь о протектор на руке. Блок держит нечеловеческий удар ровно до того момента, пока напряжённые мышцы не начинают яростно ныть. Чуть подседаю, уходя от чужого клинка, слитным движением убирая зампакто обратно в ножны, и чувствую небольшую боль на шее. Всё-таки задел. Долго я не протяну, не против него. Вскидываю глаза вверх, где на пасмурном небе огромные песочные часы отсчитывают время моего экзамена. 10.34 Слишком долго. Рядом скрежещет металл. Припадаю вниз за миг до удара и резко разворачиваюсь в полуседе, вытянув правую ногу. Кенпачи такого подвоха от девчонки явно не ожидает, да и такой силы в дрябленьких ногах, видимо, тоже. Он шатается, перенося вес на другую ногу, и я со всей доступной силой прыгаю на него, целясь ногами в живот. Но промахиваюсь. Уродливое лицо искажает усмешка, когда его огромная ручища в полёте хватает меня за шею и держит на весу. - Не умеешь проигрывать, Ватанабэ? Улыбаюсь. Не умею и учиться не желаю. Веселье на мужском лице сменяется любопытством. - Восстань из праха, - хриплю, с трудом дотягиваясь до заветной гарды, - Рюу. Меня обволакивает пламенем и меч позади сворачивается округ меня огненным драконом. Зараки выпускает мою шею, встряхивая обожжённую руку, и даже не удивляется, чтоб его. Он выносливее меня, физической силой мне не победить даже в фантазии, единственное, на что оставалось уповать, это зандзютсу. Только вот даже со своим необычным шикаем мне время не потянуть. Рюу привычно обтягивается, ласкаясь тёплым пламенем, готовый заживо сжечь обидчика, но он не сможет спасти от прямых атак. Покалечить противника, да, но не задержать. Не Кенпачи. Если этого страшного предводителя самого безбашенного отряда не удивляет вид полыхающей девушки и огненного дракона, сомневаюсь, что это остановит его от прямого нападения. Он не боится боли и ожогов, до моего пламени ему дела не будет. - Интересненько, - смеётся капитан и манит меня рукой, - повесели-ка меня немного. Повеселить, значит? - Да не вопрос! – отвечаю я и вытягиваю вперёд зампакто. Дух отзывается почти блаженным стоном. – Банкай!