я не буду стрелять в тебя по утрам

— Я в поря ... — ответ рвётся с уст прежде, чем мозг успевает обработать услышанное и уловить несостыковки. Девчонка останавливается на полуслове, прерываемая, казалось, чересчур напористым, взбудораженным поцелуем. Не сдерживая улыбку, пальцами касаясь оголённого участка на шее мужчины, чувствуя сладостную, болезненно-приятную дрожь, протекающую от низа живота. В кольце крепких рук она не ощущала холода, а морские ветра будто обходили мимо, как если бы вокруг них царило незримое глазу защитное поле. Пока тонкий голосок в её голове не бьёт по вискам, пуская трещины по барьеру. Ещё одна и ещё одна. Впуская эхом голос Анисимова, а с ним непонятную, странную, невероятную реальность. К р и с т и н а . Девчонка шумно втягивает ртом воздух, пуская отрезвляющий холод в лёгкие, когда поцелуй подходит к своему завершению. Несколько секунд, всего несколько секунд позволяет себе не открывать глаза, в по-детски наивной надежде, что ей показалось и это лишь разум играет с ней, оборачивая против неё её же собственную игру. Такое ведь может быть, верно? Когда долго играешь чью-то роль, когда срастаешься с ней настолько глубоко, что отодрать можно только с болью, кровью и криками. Это ведь более вероятно, чем если бы комиссар узнал правду, но продолжал разыгрывать свою часть их совместного затянувшегося донельзя спектакля. — В порядке, — медленно, встречаясь со взглядом комиссара, почти что готовая столкнуться в нём с раскрытыми на стол картами и горьким 'я тебя раскусил', но в них всё тот же привычный и, если уж совсем откровенно, родной, изученный вдоль и поперёк океан любви, заботы и беспокойства. — А вот ты, кажется, нет. Даже таким поцелуем напиться не может. Замирая у теплых влажных губ, он прерывисто вздыхает, глупо надеясь на то, что Карина просто не заметила. Не заметила, а не не обратила внимания, потому что, случись это с ним, Максим бы точно начал выяснять отношения. А Аня - закатила бы капризную, типично девичью, истерику. Колесникова другая. Он чувствует это, когда его собственное сердце толкается в груди от её тихих слов: "а вот ты, кажется, нет". Это намеком звучит из её уст, заставляя Анисимова отстраниться от девушки, но она держит его за руку и ведет с собой по ночной темноте обратно к автомобилю, и Максим осторожно переплетает с ней пальцы, сжимая маленькую ладонь в своей. Её загнанное в рёбрах сердце колотится, как бешеный зверь в ловушке. Взять себя в руки требует невероятного самообладания, но Кошелева медленно накрывает правую ладонь Максима на её щеке своей левой, всё ещё не отводя от него глаз, до последнего не решаясь даже моргнуть. Будто одно ничтожное мгновение — и эти самые руки сомкнутся на её хрупкой шее. К р и с т и н а . Мажет губами по заледеневшим пальцами, а затем, не разрывая руки, неторопливо двигается в сторону машины. Нервно поджимая губы, в попытках осмыслить и успокоиться, пока полицейский следует за ней, не видя лица девушки. Нужно мыслить здраво и логически. Это ведь ничего не значит. В мире тысячи Кристин и один чёрт знает, с кем имеет дело Анисимов, когда её нет поблизости, и о ком думает рядом с ней. глупостиглупостиглупости Он подобрался слишком близко, хоть и сам, возможно, ещё не осознаёт. — Вероятно останется шрам, — девчонка размыкает руки, опираясь на капот машины, поднимая голову к Максиму, — зрелище не особо эстетичное, уверен, что хочешь пойти со мной? Её _настоящее_ имя его голосом продолжает парить в мыслях, заставляя желудок с болью сжиматься, вызывая приступы тошноты. Шрамы на его сердце будут куда глубже и отвратнее. На её, как ни отнекивайся, тоже. Момент сваливающейся на голову истины, словно рояль с десятого этажа, рано или поздно должен был наступить, а она должна была продумать и смириться с будущей искрящей в его глазах ненавистью, посвящённой ей, вот только ... Только слышать своё настоящее я из его уст оказалось слишком приятно. А терять крепко и бережно обнимающие руки — страшно. Вот бы ему тоже нравились шрамы. Уродства, сломанные души и ощущение крови на некогда чистой коже. Он идиот. Максим знает, что он - полный придурок. Осознает, что такой грязный трюк - это низко, хреново и стыдно. Оговариваться именами в разговоре с любимой женщиной, даже не имея под этим измен или увлечение другой. Хоть Анисимов и встречался сегодня вечером со своей бывшей. "Я тебя люблю", — сжав и отпустив, сжав и отпустив. А шелест их шагов в ночной тишине только усилил обстановку, остроту каждого сказанного слова. Объясняться ещё хуже, чем сделать вид, что ничего не было. — А ты думаешь его скрывать от меня? — это звучит от него полу-шуткой, комиссар останавливается близко к девушке, касаясь носками ботинок её собственных, — я с тобой. Сжав ладони в кулаки, Максим упирается костяшками в ледяную поверхность автомобиля по обе стороны от Карины. Сгорбив плечи и склонившись к девчонке, мужчина замирает у её груди, нерешительно перекатывая язык в своем рту, в котором от мыслей и слов, казалось бы, было тесно. Выплюнуть их вместе с зубами не предоставляется возможным, и мужчина только вздыхает грузно, снова выпрямляясь в спине и пряча свои ладони в карманы. Там одинокая, не зажженная сигарета, которую он решается выкурить на морском холодном ветру. И кончик её послушно лижет огонь, позволяя мужчине сделать долгожданную затяжку, горечью оседающую на губах. Даже без помощи. Максим упирается бедрами в капот машины рядом с девушкой, касаясь плечом её плеча, и смотрит строго вперед, не различая в темноте морские границы. — Карин, — он произносит ее имя правильно, отчего то испытывая внутри себя непреодолимое сопротивление. Словно Карина - не Карина вовсе. Муляж, а может и кто-то другой. Но девчонка рядом тихо вздыхает, и он придвигается ближе. Отняв сигарету от губ, Анисимов выдохнул имя девушки без ошибки, прокладывая начало к разговору, крутившемуся в его голове с самого вечера. Он щекотал его изнутри робостью, смущением и большим ожиданием, — мне просто.. нужно знать. Для этого нужно было выпить гораздо больше виски, потому что ноющее от прошлого сердце все ещё неприятно кололо в груди. Это изначально глупая затея. Но человеческая натура слаба и чувствительна, а силы комиссара - на исходе. Слепым котом ища причины бороться дальше, Максим ударился о сложную острую конструкцию. — Можешь считать меня дураком и послать к черту, — ещё одна долгая затяжка, и мужчина морщится, словно бы она имела неприятный вкус. Ветер упрямо возмущается ему в лицо прохладным порывом, и Максим тихо усмехается себе под нос, осознавая, что неподготовленные слова в его голове звучат также нелепо, как если бы он вынашивал этот разговор дольше. — Если бы в городе было спокойно. Без Кей-Кей и всех этих.. убийств, — он выбрасывает недокуренную сигарету как какую то помеху прямо себе под ноги, поворачивая голову в сторону девушки, — ты бы согласилась выйти за меня? Ему о браке и любви думать запрещено, пока город не спит ночами от страха. У него для этого нет ресурсов и времени, но даже одна мысль о реальной возможности наступления.. такого счастья. Это импульс для того, чтобы бороться до конца. Анет испугалась перспектив быть замужем за комиссаром полиции. Сбежала, спряталась, скрылась, закрылась ладонями и оттолкнула от себя. Невозможно торопиться там, где в любой момент смерть с женскими глазами может лишить тебя всего. И время, которого с каждой минутой становилось всё меньше, вынуждало поступать нелогично. Ожидая с леденящим сердце страхом ответ, Максим даже не смотрел Карине в лицо. Только цеплялся взглядом за её тонкую фигуру и бледные в ночной темноте руки. За себя бы он, будь девушкой, точно не вышел бы. — Мне просто.. нужно знать. Клокочущее до этой секунды сердце пропускает удар, замирая в ожидании, пока уложенный по полочкам в идеальном, хоть для многих и хаотичном, порядке мир не расколется надвое, позволяя истине пролезть сквозь щели. Мерзким отвратным чудищем цепляясь липкими длинными щупальцами за края, пуская по барьеру всё больше трещин, руша до основания все планы и надежды. Каждая мышца в её теле напрягается и пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, девчонка прячет их в карманах пальто, даже не поднимая голову на Анисимова, всматриваясь в силуэт собственных ботинок. В ожидании чего угодно — молнии прямо в сердце за все грешные дела, восстания самого дьявола из глубин ада, жаждущего утянуть её тёмную душу в свои владения; даже мольбы солгать, сказать о том, что все его _возможные_ подозрения и наводки лишь ложный след. Но явно не ожидала, казалось, лёгкого смущения, едва уловимой нотки неуверенности и вопросов о замужестве. Если бы ни реки крови, осквернённый город и миссия, что была важнее её, её желаний и нужд. Идея фикс была вплетена так глубоко, что будто переплелась с её сутью, с каждым миллиметром сердца и разума. Кей-кей была не просто монстром, на чьи плечи легла честь продолжить дело названного отца. Она была легендой — той утопией, в которую верил каждый вошедший в их Семью человек, решивший остаться и помочь воплотить в реальность мир, лишённый глупых лицемерных границ и никого не спасающих правил. Люди привыкли сковывать себя оковами по доброй воле, пусть и страдали от них каждый миг. Они просто хотели их освободить. Освободить себя. Так или иначе. — ... Что? — тянет с сомнением, что уши служат ей исправно и без проблем. Секунда. Две. Пять. Он серьёзно? Кристина вскидывает голову вверх, тыльной стороной пальцев убирая липшую к лицу благодаря порыву ветра прядь волос, перебрасывая поступивший вопрос с одного угла мыслей в другой, будто взвешивая за и против. Несмотря на наивную, абсолютно иррациональную надежду на то, что любовь комиссара достаточно сильна, чтобы однажды, в правильное время, принять и всех её демонов под кроватью, и скелетов в шкафу — Кошелева помнит слова Драгни и осознаёт, что он был прав. Максим не может иметь всё и всех, и ему придётся делать выбор. Как и ей. Кристина выберет не его. Но пока шоу продолжается, ничто не мешает ей лишь на секунду вообразить — а что, если ... ? — Ты и вправду дурак, — облегчённый смешок срывается с губ, вместе с покинувшим тело напряжением. Кристина отталкивается от машины, твёрдо вставая на ноги и полубоком поворачиваясь к мужчине, почти вплотную вжимаясь грудью в его плечо. — Знаешь, когда девушка ловит ножевое, но всё равно позволяет тебе её целовать и не бежит прочь сломя голову — это значит, что у неё серьёзные намерения. В свете ночного неба девушка с жадностью взглядом хватает каждую эмоцию на лице полицейского, которую только может уловить. Улыбается — искренне. Она даже особо и не соврала. — Да, я бы согласилась, — уже тише, чуть ли не шепча, обжигая горячим дыханием скулу комиссара. — Я уже согласилась. Ожидаемое облегчение не приходит. Только бьющееся в груди сердце очень громко отдается в ушных перепонках, отсчитывая каждую секунду наступившего молчания. Возможно он напугал её, возможно - сильно перепугал сам себя, а вместе с этим - просто поторопился. Просто холод тишины болезненными прикосновениями пробирался через широкие рукава плаща, оголяющие чистые, без каких-либо изъянов, запястья. Захотелось прикусить язык и взять слова обратно: так глупо "делать предложение", будучи комиссаром полиции, было даже стыдно. Хоть до этого самого момента он думал, что это останется лишь разговором между ними, который позволит развиться их отношениям дальше. Пробная версия пригласить девушку замуж. Взрослый, блять, мужик. Но Максим рядом с Кариной позволял себе чувствовать себя подростком. Он позволял себе забывать о работе, возрасте, обязанностях. Колесникова возрождала в нём любовь к творчеству, тупым шуткам и к сексу на кухне по утрам. Анисимов хотел рядом с ней быть простым мужчиной без погон, огнестрельного оружия и черного автомобиля, просто быть. Без вмешательства страха, чужой боли и засохшей крови на щеках. Пощечины от мертвецов оставляют не стираемые следы. — Дурак, — соглашается мужчина, не без страха оглядывая лицо девчонки, что открылась ему после минуты молчания: вся её поза, доверчивый взгляд, и вздох облегчения слетает с его губ, когда он видит её улыбку. Что-то робко взрывается у него внизу живота каким-то подростковым восторгом, и Максим тихо смеётся, утерев тыльной стороной ладони уголок рта, в который попала прядь его осветленных волос. — Прости меня, — он тянется свободной рукой к девушке, ловит её за локоть и притягивает к себе, ещё ближе, вставая с холодного автомобиля, — испугал тебя. Реакция Карины испугала его не меньше, и Максим осторожно притягивает девушку в объятие, прижимаясь к ней своей щекой. Пусть она врет. Пусть она лукавит и говорит ему сейчас то, что он хотел услышать. Карина достаточно умная для того, чтобы дать мужчине то, что он хочет; достаточно умная, чтобы понять, в какой момент стоит поступиться даже своими страхами и неуверенностью. А если она и правда согласна, то он правда счастлив. И любим. За н е ё можно побороться в заведомо проигрышной игре. Потому что даже каменистый пляж сейчас казался зыбучими песками, в которых он увязал. Увязал до такой степени, что дыхание смерти было таким же реальным, как дыхание его девочки с каре, обжигающее щеку. — Спасибо, — поворачиваясь лицом к лицу к Карине, он смотрит в её темные глаза, невесомо ловя губами и её короткие выдохи. Не собираясь ловить поцелуй или отвлекать на себя, не собираясь перетягивать этот момент во что-то другое. Лишь замерзшей ладонью ведет по женской спине, оставляя руку на макушке волос, пряди которых он пропускает меж пальцев в ласковом поглаживании. — Мне очень важно было это услышать.. от тебя, — добавляет мужчина, разрывая с девушкой зрительный контакт. Он обнимает её крепче, поднимает подбородок и прижимается губами к её виску, вдыхая в последний раз смешанные ароматы морской соли и сладких женских духов. — Давай теперь домой? Правда домой. Потому что Анисимов пропускает поворот, который приводил бы их к дороге, что вела к отелю. Он расслабляется в водительском кресле и смеется, наблюдая за растерянным выражением девчонки, когда она упрекает его в невнимательности. — Домой, Рин. "Я не хочу расставаться с тобой". — Ко мне. И завтра я с тобой в больницу, — приходится перевести взгляд на зеркало заднего вида, и Анисимов вздыхает, — у меня там Трущев должен быть сейчас. Спать, я надеюсь. Не пугайся, если что. В святая святых, в обитель закона и порядка. В квартиру человека, со значком на ремне и всегда спрятанным в кобуре пистолетом, готовый [и вынужденный] в любую секунду сорваться из гнезда на охрану города. Домой. Кристина помнит, как впервые увидела тогда ещё только-только получившего повышение, комиссара на снимке, принесённом одним из подручных Фадеева. Сразу после поимки последнего. Максим Александрович был достойным соперником, играл до последнего вздоха, до пули в четвёртым подреберье. У Анисимова были глаза юнца, что впервые познал реалии их сурового мира. Удивлённые и даже напуганные, словно котёнка окунули в воду с головой. Ей хотелось его раздавить, утопить в океане крови. Разорвать его сердце на кусочки, как было изорвано её собственное, чтобы его боль пропитала воздух, а крик оглушил целый город. Ей было горько, обидно и одиноко, и она хотела утянуть его в этот водоворот ужаса, отрывать дорогие части его жизни один за одним, пока не останется ничего. Пустота. Как внутри неё. Поэтому обычного убийства было недостаточно — это была бы не месть, а будто подарок на рождество. Поэтому она подстраивала случайные встречи в кофейне недалеко от участка, обращалась в полицию из-за якобы украденного телефона, широко, но смущённо улыбалась при новых столкновениях. Заманивала в паутинные сети, хоть в ответ и попалась в ловушку сама. Даже не заметила, когда, как и с чего это началось. Он говорит домой и у неё внутри ни чувства тошноты, ни отрицания, ни ощущения неправильности. Что-то в глубине девушки, наоборот, рвётся к нему ближе, заставляя с округлёнными от удивления карими глазами, но с нетерпением вглядываться в окно подъезжающего к нужному дому автомобиля. — Ты уверен? — Кристина ловит его ладонь своей, когда двери лифта закрываются и он трогается, двигаясь к назначенному этажу. Поднимает голову, вскидывая вопросительно брови, — я точно не помешаю? — Ты никогда не помешаешь, — Максим смотрит на закрывшиеся двери лифта немигающим взглядом и почти незаметно вздрагивает, ощущая легкое прикосновение к своей руке от девушки. Он переводит на неё своё внимание и устало улыбается, ласково огладив большим пальцем тыльную сторону прохладной ладони Карины. Внутреннее ощущение правильности происходящего все равно тревожным звоночком отзывалось в груди Анисимова, потому что с каждым часом он делал новый выбор, с каждым часом принимал все новые решения, которые, в конечном итоге, подчинялись указаниям Кей-Кей. Сам того не замечая, он из четырех людей выбрал уже двоих, прочно запирая их рядом с собой в одном доме. Трущёв не спал. Кошелева сталкивается с мужчиной взглядом уже через пять секунд, стоит войти внутрь квартиры, и тут же ощущает скоп мурашек, бегущих по позвоночнику от одного только взгляда сержанта, будто бы его скептицизм и заочная неприязнь проникают ей под кожу. И это взаимно на все двести процентов. Один факт того, что Трущёв здесь, в е г о доме, словно хозяин, раздражал до зуда в костяшках. Воссоединение друзей не было тем, о чём она мечтала в номере отеля. Его внимание скользит к всё ещё сцепленным её хваткой рукам и Кристина, с лёгким привкусом удовлетворения, скрываемого от мужчин, выпускает руку Анисимова — якобы поспешно, с неловкой полуулыбкой. — Эм, привет .. Трущёв переводит чуть прищуренный взгляд с девушки на начальника, безмолвно, но чётко спрашивая, какого чёрта тот творит. Самые дорогие. Самые близкие и важные. Они оба - перед его глазами. Слишком разные и слишком похожие. И Максим замирает на месте, впервые встретив Трущева и Колесникову так близко друг к другу. Повисшее неловкое молчание неприятным осадком опускается на плечи и язык. Мужчина царапает его зубами в закрытом рту и тихо хмыкает, когда девушка отпускает его ладонь. — Ты не читал мои сообщения, — Сергей, намерено игнорируя девушку, обращается к своему комиссару, и Максим недовольно кривит губы, когда запирает входную дверь и забирает у девчонки её плащ, чтобы повесить тот на крючки для верхней одежды. — Не читал, — согласно выдыхает он, вставая за спиной у Карины и, наклонившись к её уху, тихо шепча направление в его комнату: в конце коридора, направо. Мимо больших глубоких собачьих мисок, которые являлись одним из жирных штрихов, говорящих о том, что Сергей - частый гость в этом доме, и его собака - тоже. Сегодня Пират остался на участке. Полагать, что в сержанте Трущеве в три часа ночи включится услужливый джентльмен, было глупо. И как только девушка скрывается в дальней комнате, Анисимов упирается бедром в комод рядом с собой и устало опускает голову, ощущая всем своим естеством недосып и усталость. Даже несмотря на то, что последний разговор с девушкой привел в его в положительные чувства. Не так будущую невесту стоит приводить в свой дом. — Мог бы и не пугать её своей кислой миной, — замечает Максим, медленно стягивая со своих ног ботинки под внимательным взглядом друга, что так и не сдвинулся с места. — Ты можешь объяснить, что с тобой творится в последнее время? — понизив голос, Трущев делает уверенный шаг вперед, вставая строго перед Анисимовым. Его ладони сжимаются в кулаки, и он сам - пышет раздражением. Оставшийся виски нашел своего адресата в лице второго полицейского. Максим отмахивается от мужчины ладонью и просит того пройти спать, но Сергей упрямо не отступает, ожидая ответ. — Я собрал любимых в своём доме рядом с собой, — Макс накрывает плечо друга ладонью и сжимает его пальцами, опустив к мужчине голову, усиливая эффект от сказанных слов, — проспись, Серый. Находясь к Трущеву близко, едва ли не сталкиваясь с ним лбами, Максим сильнее сжимает его плечо в руке, а затем грубо отталкивает того раскрытой ладонью в грудь, заставляя отступить. — У нас завтра тяжелый день. Созерцать тонкую женскую фигуру в собственной спальне для Максима было удивительным. Он застывает в дверном проеме, толкнувшись плечом в стену и сложив на груди руки. После ухода Ани, Карина стала его новой "первой" во всем. Как и сейчас - одной из редких женщин, которой было позволено переступить порог е г о дома. Где осталась нетронутой комната его сестры, которая уехала по его же настоянию в московский университет; где фотографии стояли на полках в гостиной, выставленные руками матери; где часть спальни была занята музыкальными инструментами, уже запылившимися без его внимания. — Устал как собака, — усмехнувшись, Максим вошел в комнату, прикрыв за собой дверь. Он тяжелым движением убрал волосы с лица и, сев на кровати возле девушки, откинулся на постель спиной, глядя в потолок. — Не обращай на Серого внимание, — наугад бросив руку в сторону Карины, Максим глубоко вздохнул и закрыл глаза, — он не со зла. Знакомить уже заочно знакомых? Представлять их друг другу, как в детском садике? Утро вечера мудренее. Не успев передать девчонке одежду и даже не раздевшись самому, Анисимов просто и крепко провалился в сон, так и оставшись лежать на кровати, на спине с опущенными на пол ногами. Кристине страшно даже дотрагиваться до чего-то пальцами, касаться поверхности музыкальных инструментов или даже просто задевать плечом по неуклюжести дверной косяк. Её тёмные глаза с ненасытностью скользят по дому, цепляясь за мельчайшие детали, откладывая в уголке воспоминаний и потёртые от времени обои в коридоре, и наличие мисок с отсутствием собаки как таковой, и недельный слой пыли на рабочем столе. Оставленная кружка с полезшей на ручке краской в углу и куча бумаг. Кошелева делает глубокий вдох пропитанного Максимом воздуха, его детством, его настоящей мирной жизнью, ощущая нарастающую искреннюю радость, отдающей теплом и каким-то детским восторгом от одного нахождения в е г о спальне. Это лучше, чем щенок в подарок на новый год или первый именной кинжал на тринадцатилетие, с гравировкой, позолоченный. Практичный, но не лишённый изящества. Она оборачивается на тихое сопение позади, чувствуя, как подушечки пальцев мужчины во сне подрагивают, задевая на секунду ее поясницу. Спокойный и умиротворённый. Хмурые складки на лице разглаживаются, напоминая, что Анисимов, несмотря на звание, не настолько уж сильно и старше девушки. Молодой, на самом-то деле, парень, красивый. Его выдают лишь глаза с отчётливо пробивающейся в них потрёпанной душой, сохранившей все ужасы тёмных переулков промёрзшего до основания города. Девушка поднимается с кровати, медленно проходит по комнате под глубокие равномерные вдохи комиссара. Бардак на столе, не привлекающий внимание — несколько папок, фотографии с мест преступлений — она знала и видела это воочию. Почти всё. Своевольно выкрадывая из шкафа футболку на ночь, со сладко ощущаемым на ней лёгким шлейфом одеколона мужчины, отдающим берегом моря в тёплый летний день. — Ма-акс, — тянет шёпотом, мягко ведя ладонью по плечу Анисимова, помогая вовсю погружённому в сонное царство мужчине, — тш, милый, ложись нормально. Максим ворчливо канючит, когда девушка из хороших побуждений тревожит его сон. Он лениво стягивает с себя худи и майку, а потом долго не может справиться с пряжкой ремня, упрямо не собираясь вставать с постели. Анисимов закусывает губы, находясь под взглядом Карины в совсем не выгодном положении. Но, тихо отсмеиваясь, только качает головой и благодарно мажет губами по щеке Колесниковой, прежде чем улечься снова - в этот раз по человечески: с головой на подушке и без тугого ремня, что бы больно впивался в бедра. И этот маленький жест от девушки только лишний раз убедил Максима в том, что в Карине он остро нуждался. Не только как человек, которому необходимо чувствовать тепло другого и иметь прочные связи, но и как работяга, не имеющий времени и сил даже на то, чтобы лечь спать. Нередко Анисимов падал на диван или кровать после тяжелой смены, едва ли разувшись, проваливаясь в сон в самых неудачных и ломанных позах, от которых, на утро, сильно болело всё тело. Некому было контролировать и помочь. Напомнить и подтолкнуть в плечо, позаботиться - тоже. Они с Трущевым - как ком воспаленных нервов, неспособные уследить друг за другом, нередко падали в кровати вдвоем, на утро выпивая горсти обезболивающих таблеток. И когда щёлкает выключатель на стене у входной двери, в наступившей тьме укладываясь сбоку от комиссара, девчонка ещё долго вглядывается в проявившиеся со временем для ее не привыкшего к темноте глаза очертания лица. Осторожно смахивая с лица упавшие пряди, тыльной стороной проводя по щеке, неожиданно ловя себя на осознании изогнутых в улыбке губ. Максим цепляется пальцами в свою же футболку на женском теле и проваливается снова. Созерцая всю ночь спокойную, умиротворяющую пустую темноту. Даже не меняя позы. Так и замерев до самого утра на боку. Это было бы идеально — заснуть в кровати с любимым мужчиной после прогулки на берегу и (почти что) предложения. Если бы не склизкий ужас, хватающий сердце в стальные тиски, стоит векам сомкнуться. Лицо Максима Александровича, пробивающееся сквозь тьму, с горящими очами и проникающей в каждую клеточку сознания ненавистью. Стыд и позор тебе, Кристина. С тобой под одной крышей два служителя закона. Живые. Дышащие. Строящие планы на будущее. А ты в их власти. В _его_ власти. Разве тебя этому учили? — Нет .. нет .. Нет! Девчонка плутает в лабиринте, снова и снова утыкаясь в тупик. Бежит сломя голову, сдирая босые ступни в кровь. Сквозь сон чувствует горячую солёную влагу на губах. Впивается пальцами в одеяло. Очнись, Кристина. Воздух спёртый, затхлый, гнилой. Не может вдохнуть, жадно глотает ртом и никак не насытится. На горле будто цепи. Она пытается сорваться, царапает горло ногтями — тщетно. Ловушка, наполненная любовью и сказкой, схлопнулась, уничтожая. Очнись. Кристина распахивает глаза резко, и долгожданный глоток кислорода обжигающе болезненный. Сердце стучит как бешенное, не желая успокаиваться в рёбрах, а солнечный свет ослепляет с непривычки, заставляя отвернуться в попытках укрыться, в сторону мужчины — той самой цепи, мешающей дышать. Девушка выныривает из кровати, не в силах смотреть на спящего копа. На своё отражение в ванной напротив — тем более, хоть струя холодной, даже ледяной струи, и действует отрезвляюще. Но видя, как оно смеётся. Зная, что собственное подсознание её ненавидит, напоминая, что представление слишком надолго затянулось. Комиссар выработал привычку спать чутко: в автомобиле, на рабочем месте, урывая свободные минуты, просыпаясь от каждого шороха, короткого звонка или стука в дверь. Вот и сейчас Максим открывает глаза, стоило девчонке только подняться с постели. Он взгляд отводит в сторону от утреннего солнечного света, переворачивается на спину, и к телефону тянется, в котором время показывает три минуты до звона будильника. Решение дождаться Карину в постели оказывается неверным: девушка пропадает в ванной более, чем на пять минут, и Максим встает с кровати, не дожидаясь её возвращения. Интересуется её самочувствием, постучав костяшками пальцев в двери, и заслышав тонкий женский голос, убеждающий в том, что все хорошо, отступает в сторону кухни, где Трущев по обыкновению сидел на угловом месте за столом, сжимая в руках чашку сваренного им кофе. Негласная традиция: варить черный горький на этой кухне, используя маленькую турку, которой хватало на несколько небольших глотков. Максим включает ледяную воду в раковине на кухне и умывает ею лицо, растирая глаза и оставляя капли собираться на подбородке и в бровях, не протирая кожу полотенцами или салфетками. Под пристальным взглядом сержанта, мужчина повернулся к нему обнаженной спиной, занимаясь варкой новой чашки. — Что делать сегодня будем? — Сергей первым прерывает тишину, отставляя чашку с кофе на стол и, судя по звукам, откидываясь спиной на спинку кухонного уголка. Он уже оделся и, как видно, умылся, мастерски привел себя в порядок после волнительной ночи с алкоголем наедине. Анисимов пожимает плечами и наклоняется над плитой, кожей живота ощущая исходящий от неё жар. — Продумаем план о том, как обезопасить вас и проверю твои догадки, — Максим убавляет огонь, не оглядываясь назад, — ты полез в архивы, говоришь? — Да. — Ну вот. И пора уже действовать, пока мы ещё окончательно не проиграли, — аромат кофе ложится на кончик языка, как если бы Анисимов сделал глоток. Он вздыхает глубоко и напряженно, решаясь высказать свои сомнения вслух. Все его последние действия, все его неуклюжие стремления успеть (урвать общение с Аней, поговорить с Кариной о браке, примирение с Трущевым) - все это было продиктовано страхом. И каким то отвратительным предчувствием приближающейся смерти. Надо все успеть, пока ты ещё живой. — Я на мушке, ходячий труп, — помешивая напиток, Максим говорит негромко, — хрен знает, что задумала Кей, но она уже давно хозяин положения. — Что-то ей от тебя нужно, — понятливо хмыкает Трущев, видимо сам уже не раз рассуждавший мысленно на эту тему. — Она убьет меня, как только ей надоест эта игра. А мне - уже надоела, — переливая готовый напиток в большую кружку, явно не предназначенную для кофе, Максим оглядывается, — я прям чувствую: скоро сдохну. Последние слова звучат громче и тверже других, и взгляд замершей в дверном проеме Карины, вызывает в Анисимове леденящие мурашки. Не желая говорить об этом с ней, он сделал все с точностью наоборот. Момент осознания не позволяет полностью ощутить весь страх и смятение, потому что мелодия рабочего мобильного из спальни заставляет комиссара метнуться со своего места, и он оббегает девчонку, стремясь ответить на поступивший звонок, в тысячный раз подтверждающий все его теории. «Шутки шутят шутники, свобода». Кровяной привкус после пробуждения, не стертый кофе. Максим накидывает на себя вчерашнюю одежду, спеша покинуть дом. Не успевая даже почистить зубы - всё на участке. Затормозив в коридоре со шнуровкой ботинок, мужчина вскидывает голову, отдавая первые за день распоряжения: — После в больницы передаешь её Сашке, и дуешь ко мне. Принято?