Танец на осколках

      Было странно стоять на балконе родового поместья и осознавать, что ближайшие лет десять я буду его полноправной хозяйкой. Буду главой семьи и всё в этом роде. Было странно, но теперь, когда злость от унижения и горечь почти сошли на нет, было даже как-то приятно осознавать открывшиеся перспективы. Меньше года осталось до совершеннолетия и тогда, уже точно, мир для меня заиграет в совсем других красках.       На мне было чёрное платье в пол. Ткань не сильно прилегала к телу, что не могло не радовать; татуировка на рёбрах продолжала заживать. Самыми тяжёлыми были первые пять дней: кожа покраснела и опухла, а сама татуировка покрылась плотной корочкой, которая ощутимо натягивалась при каждом неосторожном движение. На седьмой день кожа начала зудеть и шелушиться, слезая не самыми лицеприятными кусками. Сейчас татуировка стала немного мутной, но Масао заверил, что к концу следующей недели она приобретёт нормальный вид. Что же, хочется верить.       — Сбежала? — рядом возникает Кагеяма, держа в руке два бокала шампанского. — А ещё хозяйкой вечера себя называешь.       — Ты что-то хотел? — фыркаю, но бокал из его рук принимаю. Хотя мне уже давно хватит, потому что голова идёт кругом от духоты, каблуков и игристого шампанского. Хочется в кровать и спать, желательно до следующего обеда. До возвращения в школу осталось не больше двух недель, но возвращаться в тот кошмар совершенно не хочется. На носу уже СОВ, а всё, что заботит Амбридж, так это поиски «мятежников» и демагогии о её любимом Министерстве. А с учётом того, что расследование по делу об убийствах магглорожденных принимает всё более крутые обороты, слушание по делу будет через два дня. Коллегия вновь не придёт к единому мнению и за неимением доказательств передвинут слушанье. Вновь. Быть может до мая или около того.       — Составить тебе компанию, наверное?       Звучало крайне забавно, а потому едва удерживаю себя от того, чтобы не рассмеяться в голос, спрятав усмешку за бокалом шампанского.       Кагеяма Тобио может составить мне компанию только в двух случаях: если я хочу полетать и, если он хочет немного побезобразничать. В принципе отказываться от всего вышеперечисленного я пока не собираюсь. Потому что в первом случае он, хотя бы, не выедает мне мозг, если я совершаю нечто опасное в воздухе; а во втором… действия намного красноречие слов.       Хотела бы что-то ответить на это заявление, но вместо этого кладу руки на плечи парню, невзначай поправляя идеально сидящий — и без моей скромной помощи — пиджак, белый шёлковый платок в нагрудном кармане и во время всех этих нехитрых махинаций чувствую палочку во внутреннем кармане. Я прекрасно знаю, как на него действует подобное. А поэтому всё гадаю, рискнёт или нет? На приёме слишком много людей, лишних глаз и злых языков, да и, если вдруг забредёт отец Тобио, будет сложно объяснить происходящее. С учётом того, что ещё полгода назад я чётко обозначали свою позицию о замужестве с его сыном.       Но Кагеяма уже выпил не мало, судя по расширенным зрачкам и откровенному обожанию во взгляде. Даже не скрывает, потому что и до этого скудно контролировал свои эмоции, а тут ещё и алкоголь дал в голову. А пьяному Кагеяме и море по колоне, и драконье пламя не греет.       Когда понимаю, что он всё-таки решился, едва успеваю отставить свой бокал на широкие перила. Потому что к ним меня всем телом припечатывают. Его руки сжимают талию в железные тиски, едва ли позволяя отодвинуться даже на пол дюйма, а губы накрывают мои. Немного влажные от только выпитого шампанского и такие же сладкие. Пьянят не хуже шампанского и от этого понимания ноги начинают подкашиваться. А ведь это просто прикосновение, так и не переросшее во что-то большее. И поэтому впервые, наверное, проявляю инициативу. Осторожно кусаю его губы, не сильно оттягивая зубами и в какой-то уж слишком игривой манере зализываю места укусов. И, кажется, только от этого у Кагеямы слетают все внутренние блоки, потому что хватка на талии усиливается, его губы агрессивно взрезаются в мои, а язык сразу проникает в мой рот, начиная свой танец. Все тело бьёт озноб от контраста его горячих, жалящих не хуже огня, прикосновений и вечерний прохлады января.       У гриффиндорца горячие шершавые ладони и когда они касаются голой спины, хочется взвыть от того, насколько этот телесный контакт приятен. Касаюсь кончиками пальцев кромки волос над его рубашкой, прекрасно зная, как ему нравится, когда я так делаю. Отрывается от моих губ, выпуская облачко пара и почти игриво кусает за кончик носа. Фыркаю, потираясь носом о его щеку и поднимаю глаза, чтобы мгновенно потонуть в тёмном омуте чужих.       Зрачки расширены, как у мальчишек, которые курили ту травку, но за ними вижу столько обожания и радости, что впору захлебнуться.       — Ты мне доверяешь? — лихорадочным шёпотом сорвалось с его губ, а руки уже плавно спустились ниже, замерев чуть ниже талии. Горячее сбитое дыхание колыхало выбившуюся из причёски прядку, посылая обжигающие импульсы вдоль позвоночника. Мозг очень туго соображает от алкоголя и того безобразия, что мы учудили, а потому смысл фразы доходит далеко не сразу. Довериться ему? Серьёзно? Вот так просто? — Мерлин, Акира, во имя всего святого, скажи, что доверяешь…       Он заметно напрягается, понимая, что я не спешу отвечать. Мозг лихорадочно взвешивает все «за» и «против», но в моём состояние это едва ли возможно сделать.       — Доверяю, — шепчу, едва размыкая губы, но ему этого вполне хватило, чтобы снести держащуюся на честном слове крышу.       Давлю тихий писк, когда подхватывает под бёдра и сажает на широкий поручень перил. Драккл его за ногу, тут ни о каком доверие не может идти речь, когда у тебя за спиной пропасть в двадцать футов и держат тебя только чужие руки! Лихорадочно хватаюсь за его плечи, а ногами обвиваю его бёдра, всеми силами стараясь не закричать или не треснуть Кагеяму за такие выходки.       — Ухватись за поручень, — у него выходит это властно и хрипло. И от такого почти прямого приказа всё тело мурашками покрывается. — Давай, тебе понравится.       К чёрту Кагеяму и его идеи!       Но так противоречиво своим же мыслям хватаюсь за поручень под одобрительное сытое урчание. Его губы вновь накрывают мои, сминая слишком нежно и невинно, а руки, что до этого прижимали мои бёдра к поручню, вновь касаются талии, но так аккуратно, будто и нет ничего.       И вот теперь до меня доходит, что он имел ввиду под «понравится». Чёртово ощущение того, что ты сейчас навернёшься, дурацкий тактильный голод, который так хочется утолить, да нельзя, потому что стоит оторвать руки от поручня и я точно упаду; эти чёртовы горячие губы, на которых все ещё остался вкус шампанского.       В голову бьёт алкоголь, адреналин разносится по телу вместе с кровью, а тело сотрясает крупная дрожь. Кагеяма кусает мои губы: так знакомо и почти до крови, углубляя поцелуй, делая его куда развязнее, горячее и приятней. Одна рука с талии плавно перемещается на шею, лишь слегка придерживая, но и этого хватает, чтобы в животе что-то заклокотало, обжигая внутренности едким реактивом. И когда его губы спускаются с шеи, мягко покусывая, мне кажется, что я сейчас отдам душу дементору. Глаза под веками закатываются и больших усилий стоит прикусить губу и не издать ни одного позорного стона.       — Говорил же, что понравится, — шепчет немного хрипло и от его шёпота волосы дыбом встают. Так хочется его коснутся — Мерлин, я готова ради этого упасть — и почувствовать тепло и силу этого огромного тела. Лукаво улыбается, проводя рукой там, где ему ещё нельзя и даже возразить не успеваю, как тут же замолкаю, крепко сцепив зубы. Подло, Тобио. Это было слишком неожиданно, подло и чертовски приятно. — Ты замёрзла? Или ты?..       Хотела ответить что-нибудь крайне едкое, но из-за спины Кагеямы донеслось весьма деликатное покашливание. Дёргаемся оба, а я и вовсе, чуть не падаю, благо брюнет всё-таки успел потянуть на себя, стянув на самый край каменного поручня.       И слава Салазару, это оказался Кей. Кей, взгляд которого весьма красноречиво говорил, что он думает о выборе партнера, места и того, чем мы занимались. Закатываю глаза и встав на высокие шпильки, поправляю одежду и причёску.       — Кей?       — Пойдём, отец хочет тебя видеть, — киваю, напоследок поцеловав Кагеяму в щеку, допиваю шампанское из отставленного бокала направляюсь в сторону друга. И когда оказываюсь около Кея, тот делает самую большую глупость — или же подлость — на какую только был способен. — Эй, Король, а она рассказала тебе про сделку? Нет?       — Сделку? — непонимающе хмурится и смотрит на блондина выжидающе. С явной надеждой. Да Тобио, это та сделка, на которую тебе намекал Куро на прошлое Рождество, но ты так и не понял его. А жаль.       — Кей, дорогой, скажешь ещё хоть слово, и я тебя прокляну, — выходит преувеличено ласково, да только он знает, что я не шучу. Но вряд ли его это остановит, если Тсукишима и правда решит рассказать наш с ним небольшой секрет.       Но в ответ только притягивает к себе, нагло поцеловав в макушку. И все это деяние, не отрывая взгляда от начавшего бесится Кагеямы. Спиной чувствую крепкий торс Кея и могу поклясться, что он сейчас очень самодовольно улыбается. Будто имеет право на это и на меня.       Одними губами шепчу Кагеяме, что увидимся позже, как Кей очень нагло положив ладонь на поясницу, наклоняется к уху задавая — на самом то деле — самый обыденный вопрос.       — Как твои ребра?       Задаёт вопрос, а сам хитро коситься мне за спину. Ну конечно, как же не повыделываться, показав гриффиндорцу, что он то может так делать и никто его не осудит. Никто не скажет Кею, что он позволяет себе лишнего, даже если это так и есть. И, быть может, Кагеяма поэтому так беситься.       — Масао говорит, что ещё неделя и будут полностью здоровы, — пожимаю плечами и делаю шаг вперёд, чтобы уйти от этого навязчивого прикосновения. Хотя бы для того, чтобы не дать Кею воплотить его план в жизнь. — Твоей отец в кабинете?       Убирает руку, понимая, что я не настроена играть. И поправив пиджак, отвечает.       — Да, который в восточном крыле.       В кабинете моего отца. Прекрасно.       Киваю, прекрасно зная, что Кей не имеет права там находится. А поэтому со спокойной душой покидаю балкон, столкнувшись по пути с добрым десятком людей, которых никогда бы видеть не хотела.       Дедушка и лорд Тсукишима сидят в кабинете друг напротив друга, просматривая какие-то бумаги, сажусь в свободное кресло и вот тут начинается моей личный кошмар. Лорд Тсукишима говорит, какие показания я должна дать, какие показания должен дать Тоши и на что мы можем рассчитывать в нашем положение. Перспективы не самые радужные, но они хотят протянуть время, чтобы иметь возможность доказать невиновность. Ведь, в конечном итоге, отец за решеткой, а убийств меньше не стало. Это ли не главный показатель?       В итоге из кабинета выхожу вымотанная донельзя и злая как стая оборотней. С большой неохотой возвращаюсь в самую гущу событий, общаясь с теми, кого едва ли знаю. Просто так нужно: зубоскалить и лицемерить. Ближе к полуночи гости начинают отбывать. Прощаюсь со всеми, кого застаю у камина или парадной двери, с радушной улыбкой приглашая и на следующий — возможный в далёком будущем — приём. И в половину первого осознаю, что остались только знакомые: Куро, что уже неделю живёт в двух поворотах от моей комнаты и Кей, которого отец оставил по непонятным причинам у нас, а сам благополучно вернулся домой. Распоряжаясь о комнате и для блондина, провожая потерявшуюся в доме женщину преклонного возраста до самого камина и понимаю, что все. Гости ушли.       — У нас сегодня неожиданно много гостей, — дедушка садится напротив меня в одно из кресел в малой гостиной, делая глоток огневиски из стакана, что он принёс с собой.       — Хотя бы дом не будет пустым, — пожимаю плечами, беззастенчиво расстёгивая ремешки на лодыжках. Подгибаю ноги под себя, совершенно наплевав на правила этого дома. Целый вечер провести на высоких каблуках — настоящий Ад.       — Разреши своему дяде вернуться в особняк и скучно не будет, — и он говорит это на полном серьезе. Учитывая то, что он знает всё. И ему все равно. Возможно, потому что Масао все-таки его сын. Или по каким-то своим причинам. Возможно, он знает то, чего не знаю я. И это, вообще-то, даже звучит мерзко.       — Он предал отца, — голос становится похожим на сталь; в нём ничем неприкрытое прозрение и злоба. Казалось, что уже давно перебесилась, но нет. Каждый раз внутренности скручивает. Нам твердят, что семья это самое ценное, что у нас есть; но какие-то гнилые ценности, раз брат предаёт брата из-за непонятного чего.       — Или спас его, — пожимает плечами и смотрит внимательно и выжидающе. Чего он ждёт? Какую цепочку я должна отследить? — Думал, ты окажешься куда проницательней. Но быть может, я слишком высоко оценил тебя и твои аналитические способности?..       — Спасение понятие относительное, — фыркаю, так не вовремя вспоминая о том самом «Боге». — Чтобы он не сделал «ради» моих родителей, но его действия загнали одного из них в могилу, а второму уготован поцелуй дементора.       — Ичиро знал на что идёт, когда… — осекается, досадливо прикусив губу. Понимаю, что он едва не выболтал мне какую-то важную тайну и от этого что-то нехорошее просыпается внутри. Очередные тайны, от которых сводит зубы и скручиваются внутренности. Вот уж правда: кровь хранит секрет. — Ладно, это пока неважно. Чтобы ты там себе не надумала, позволь Масао вернуться.       И на этой драматической ноте он молча покидает комнату. Некоторое время просто смотрю на закрывшуюся за ним дверь, а потом подхватив свои туфли, ухожу в том же направление. Холодный мрамор на полу неприятно холодит стопы, но у меня нет никакого желания ходить и дальше в этом орудие пыток.       Взбегаю вверх по лестнице, слушая, как тихий шелест одежды отражается от высоких потолков. Взбегаю и прямо за поворотом налетаю на Куро. Он снисходительно улыбается и ловит меня за локоть, чтобы я не упала. Куро, что прибывал в приподнятом настроение весь вечер, сейчас выглядит немного взволнованным и нездорово возбуждённым. И такие эмоции вызывают во мне стойкое желание ретироваться к себе. Не к добру это. Ой как не к добру.       — О, ты то мне и нужна была, — понижает голос до заговорщицкого шепота и тянет в сторону моей же комнаты. Открывает дверь почти пинком и затолкнув внутрь, так же громко захлопывает дверь за своей спиной. От Куро тянет алкоголем за версту, глаза пьяные и шальные, но движения на удивление чёткие. И мне крайне интересно, что ему от меня нужно в половину второго ночи.       Брюнет крайне бесцеремонно открывает створки моего шкафа с одеждой и перебирает вешалки одну за другой. От такой наглости я даже дар речи потеряла; просто стояла и смотрела, как парень копошиться в моём шкафу и бормочет что-то себе под нос. Оцепенение спало, только когда на кровать полетело не самое скромное платье моего гардероба.       Белое, из лёгкой невесомое ткани с тонким кружевом поверх юбки, и до неприличия короткое. Чуть ниже середины бедра и при каждом шаге норовит задраться. Глубокий V-образный вырез спереди и тонкие бретельки, что крест на крест пересекают голую, аж до самое поясницы, спину.       Его подарила мне одна из любовниц дяди и стоит сказать, что она была одна из немногих приятных мне девушек. Поэтому рука не поднялась его выбросить. А сейчас жалею, потому что Куро вряд ли что-то хорошее задумал.       — Что это значит, Куро?       — Кей рассказал мне про балкон, — он садиться на кровать и, сняв платье с плечиков, швыряет последние в дальний угол комнаты. Мысленно проклинаю Кея за его длинный, когда совсем не нужно, язык и обещаю самой себе, что исполню данное мной обещание. — Не думаю, что у тебя было время поговорить с Тобио, поэтому, сейчас мы идём к нему.       — Ты больной? — спрашиваю осторожно и не решаюсь подойти ближе, чем на три фута. — Куда мы пойдём в два часа ночи? В поместье его отца? Совсем обезумел?       — О, так Изаму тебе не сказал? — усмехается, но вполне миролюбиво, несмотря на то что в глазах искриться насмешка и больная радость. — Он здесь. В соседней от меня комнате.       Ещё бы мне дедушка сказал. Он вообще мало говорит того, что мне нужно знать. Он, в последнее время, предпочитает насмехаться и ставить на место, нежели говорить о чём-то важном.       — У меня ночная сорочка длиннее, — аргумент так себе. Тянет на «Удовлетворительно» и то с большой натяжкой. И взгляд Куро говорит прямо, что отговорка не сработает. И это бесит. — Серьёзно, Куро. Зачем мне выряжается, как шлюха?       — Ох, женщина, просто надень и пойдём уже, — Куро демонстративно отворачивается, давая мне немного «личного пространства». О да, умудряется загнать меня неудобное положение даже в собственной комнате. Но делать нечего, он от меня не отстанет просто. Чёрное платье падает к моим ногам, оседая бесформенной кучей на ковре. Натягиваю новое платье через голову, одним взмахом палочки распуская прическу, позволяя отросшим до талии волосам опуститься на спину. Подхожу к своему трюмо, поправляя макияж и поворачиваюсь к Куро. Который уже несколько минут бесцеремонно пялиться.       — Шрам так заметен, — от злости в его голосе холодок пробегает вдоль позвоночника. И даже сил нет списывать это на сквозняки или потухший камин. Бросаю быстрый взгляд на руку и саму приступ злобы накрывает. «Я не должна мешать» — буквы ровные и изящные. Тонкие линии уже посветлели и теперь просто выступают на коже отвратительной неровностью. Месяц прошёл с того момента, когда Амбридж вызывала меня к себе последний раз. Порезы успели посветлеть и затянуться. Но порезы внутри не затянуться никогда. — И татуировка, тоже.       И вот последнее замечание добило окончательно. Поворачиваюсь боком к зеркалу и понимаю, что друг прав. Она и правда заметна. И не только потому что аспидные линии видны сквозь тонкую ткань, но и потому что платье настолько откровенно, что часть герба видна, если чуть натянуть ткань спереди.       Машу рукой, призывая встать с моей кровати и сжав палочку неверными пальцами первая выхожу из комнаты. Холод коридора тут же заставляет поежиться и покрыться кожу мурашками. Да и к тому же, я все ещё босиком. И пока мы добираемся до спальни, в которой расположился Кагеяма, успеваю основательно так продрогнуть.       Куро без стука открывает дверь и заходит первым. Из-за его широкой спину успеваю увидеть только край кровати с балдахином и одинокий подсвечник на тумбочке. Захожу следом, обнаружив гриффиндорца лежащим на тёмном-зелёном покрывале. Смотрелся настолько правильно и органично, что на несколько секунд перехватило дыхание.       Куро осматривает комнату и найдя небольшое кресло садиться в него, закинув одну ногу на другу. Фыркаю, плотно закрыв за собой дверь, да так и замираю посередине комнаты, не зная, куда сесть.       — Не хочешь оставить нас? — фыркаю, повернувшись лицом к Куро. Он выглядел бодрым и весёлым, но на дне его темных глаз можно было разглядеть отголосок здравого смысла и собранности.       — В отличие от Тобио, я знаю всё. И если я могу понять и принять твою правду, то насчёт него я сомневаюсь, — Кагеяма, притихший с момента нашего появления, зло фыркнул. Его тёмные глаза опасно блестели и это натолкнуло на мысль о том, что Куро прав. — Без обид парень, но то, что ты услышишь, тебя чертовски разозлит.       Закатываю глаза, сев на подлокотник кресла друга. Ладно, Кагеяма имеет право знать. Теперь имеет, раз уж Кей заикнулся об этом.       Рассказываю весьма коротко, стараясь не вдаваться в подробности, которые ему знать не нужно. Куро изредка вставляет свои комментарии и самый неудачный, наверное, про поцелуй с Кеем на прошлое Рождество. Кагеяма хмурится, слушая моя скомканное прерывистое объяснение всего произошедшего и с каждой минутой всё сильнее хмурится. Казалось, самое сложное позади, но Куро, как и всегда, решил добить. Он вспомнил май. Кагеяма помрачнел, а у меня совершенно неожиданно заболел шрам на когда-то прокушенной губе.       — Расскажешь ему про?.. — ненавязчиво и мягко пробегает пальцами по рёбрам, точно в том месте, где уже две недели «красуется» семейный герб. Отрицательно качаю головой, поняв, что сил на ещё одно откровение сегодня не хватит. — Ну как знаешь, я бы рассказал.       — Полагаю, разговор окончен, — бросаю быстрый взгляд на Кагеяму и понимаю, что он всё ещё переваривает полученную информацию. Ну кто бы сомневался. — Доброй ночи, молодые люди.       Вскакиваю на ноги и первой выхожу из комнаты, игнорируя недовольный взгляд Тецуро между лопаток. Я согласилась на эту авантюру только потому, что Кей так невовремя решил вспомнить о нашей с ним маленькой тайне, а не потому, что так горела желанием находится с Кагеямой в одной комнате после сумасшедшего дня.

***

      С нашей последней встречи с Кагеямой прошло около двух недель. Со дня слушания и того меньше. Все прошло как обычно: отсутствие прогресса, положительного результата и обвинения, обвинения, обвинения… Повторное слушание перенесено на конец марта и, если в следующий раз ничего не получится, можно смело ставить крест на свободе моего отца.       И если уж разговор зашёл о нём, то один аспект не даёт мне покоя. Уже давно. Он прочно засел в черепной коробке и выбить его сможет только хорошая порция заклинания забвения. Цепочка всё никак не хочется складываться и это бесит. Дедушка почти прямо сказал, что отец ввязался в какую-то авантюру; Масао своим бездействием каким-то образом его спас; и теперь мне достоверно известно, что в этом всём замешан мой декан. Декан, который каким-то боком оказался на закрытой семейной церемонии и почему-то очень неплохо поддерживал диалог с Масао. Всё это рождает целый ворох вопросов, ответы на которые я бы хотела получить. Вот прямо сейчас.       Снейп удалился с ужина одним из первых, поэтому подскакиваю на ноги почти сразу после того, как темный силуэт исчез из поля зрения. Игнорирую вопросы Кея и Куро, почти налетаю на Иваизуми у выхода из Большого зала и всё-таки врезаюсь в кого-то около входа в подземелья. Этот кто-то оказывается Танака, но успеваю проскользнуть мимо него быстрее, чем он успевает начать говорить.       Влетаю в кабинет Снейпа без стука, громко захлопывая за собой дверь. Мужчина замирает спиной к двери и медленно-медленно разворачивается, будто даёт наглецу время сбежать. Но сбегать я не собираюсь. Декан, заметив меня, закатывает глаза и делает такое лицо, будто моё появление его вообще не колышет.       — Мисс Амано, не могли бы вы объяснить причину столь бесцеремонного поведения?       Выгибает брови, бросив мне один из самых недовольных взглядов в своём арсенале. Ох знал бы он, насколько мне всё равно.       — Вы были весьма дружны с моим отцом, профессор, — это не вопрос, а констатация факта. Я не жду ответа на эту реплику и не хочу давать ему возможность сбить меня с многоходовки, раскиданной в моей голове. — Мой дедушка нем как рыба, но вы же знаете, во что он так вляпался. Так ведь?       — Вы, кажется, забываетесь, — мужчина фыркает, одарив меня очередным холодным взглядом. — Я не ваш ровесник, мисс Амано.       — Но?..       — Если Изаму Амано молчит, значит так нужно, — знаю и без него, но как же бесит. — Уходите, всё что вам нужно знать, вы уже знаете.       — Профессор.       — Пошли вон!       Уже успела забыть, какого это, когда тебя ставят на место вот так: без лишних слов и лирики. Просто, потому что могут и умеют это делать. Унижать и показывать кто ты есть без своих титулов и мнимого величия. Уже успела забыть и от того горечь от обиды и разочарования оседают на языке, пережимая глотку фантомной рукой.       Разворачиваюсь на каблуках, вылетая из кабинета декана так быстро, что едва не сбиваю с ног остановившуюся в проходе Амбридж. Замираю, встав так прямо и чинно, будто я солдат, имеющий хорошую военную выучку. Буква «И» на мантии призывно замерцала в слабом свете факела и от этого на губах премерзкой жабы появилась самодовольная глумливая усмешка. Я тоже усмехаюсь, только в своей голове; смейся, не ровен час, и твою голову первой снесут с плеч. И тогда уже поздно будет что-то решать. Уж поверь, я добьюсь того, чтобы твоя гнилая суть обратилась в прах и разлетелась по миру после десятков лет в холодной камере Азкабана.       — Мисс Амано, куда же вы так спешите? — уже по взгляду вижу, что хочет видеть сегодня в своём кабинете за чашечкой приторно-сладкого чая, сдобренного не одной ложкой сыворотки правды, с чертовым пером в руке. Хочет видеть муку на моём лице и багровые капли, стекающие по моей ладони. Хочет, да перебьётся. Я скорее вздёрнусь на перилах общей гостиной, чем позволю тебе вскрыть только-только зажившие раны.       — Время близиться к отбою, профессор. Мне нужно разобрать вещи, чтобы не опоздать на дежурство, — и плевать, что до назначенного времени ещё больше трёх часов, а вещи я разобрала в первые пятнадцать минут приезда. Какое удобное средство — магия. Один взмах палочки и все твои вещи сами оказываются на вешалках и полках, книги на стеллаже, а многочисленные баночки и склянки на столике трюмо. Хотя куда ей, чертовой полукровке с комплексом неполноценности, до всего этого.       Женщина как-то понимающе кивает и протискивается в узкую щель между дверью и косяком, даже не потрудившись закрыть за собой дверь. Усмехаюсь и облокотившись спиной на стену, обращаюсь полностью в слух, чтобы услышать диалог двух преподавателей. Рубленные грубые фразы моего декана и писклявые, с оттенком мольбы, министерской крысы. Говорят о чём-то несущественном и едва ли значимом, но Снейп и пары минут не выдерживает, прося перейти к сути. И жаба переходит: прямо и без уверток требуя пополнить её запасы Вертисариума. Говорит что-то о обнаглевших детях, от чего сразу понятно всё становится: рейды не закончились. Нет. Скоро пойдут по нарастающей. И хотелось бы продолжить их слушать, да боюсь быть пойманной за этим грязным занятием.       Отлипаю от стены, скрываясь в одном из многочисленных тёмных коридоров, прекрасно зная, что стоит чуть поплутать и дойду до гостиной факультета, не встретив никого или, если не очень повезёт, наглую парочку решившую уединиться в тёмном уголке.       И как будто кто-то свыше решил воплотить мои мысли в явь. Через два поворота в узком, освещаемом всего одним факелом, коридоре слышу тихие голоса. Один явно женский, низкий и хрипящий от чего-то, а второй, почему-то знакомый, грубый и тихий. Узнавание бьёт по затылку тут же, посылая по всему телу неприятный холодок. Старосты Гриффиндора. В такое время, да ещё и на чужой территории, на которую их отродясь не загонишь. Слишком подозрительно и интересно. Грех не подслушать.       — Ты в очередной раз выбираешь врага! — шипит так громко, словно не боится быть подслушанной. Будто не догадывается, как много тварей может скрываться в темноте. А может и правда не думает об этом. Забывается.       — Врага кого? — в голосе слишком много презрения и холодной ненависти. Такой знакомой, что становится даже немного приятно: не так давно вся эта гамма эмоций была применима и ко мне.       — Всего факультета, — звучит ещё громче, хотя, казалось невозможно. И этот громкий шепот в скором времени перерастёт в настоящий вопль банши. — Её семья убийцы, презирающие магглорождённых. Это мало для того, чтобы стать врагом самого не чистокровного факультета? Мало для того, чтобы быть врагом таких, как я?       — Идиотка, — почти рычит и дорогого стоит не выглянуть из-за угла, чтобы увидеть перекошенное от ярости лицо. Глухой удар и сдавленный писк почти кричат о том, что девица приложилась спиной о стену. — Что ты знаешь о нас? О тех, в чьих жилах течёт та самая чистая кровь? Что ты знаешь о её, моей и ещё с десяток аналогичных семей?       Слышу, как воздух со свистом покидает её лёгкие. И вот как будто она не знала, какого помола Кагеяма? А если не знала? То насколько её больно и обидно осознавать, что вместо неё, грязнокровки, выбрали чистокровную. Чистокровную, на рёбрах которой, так ожидаемо загорелось клеймо. И вроде бы с чего это? Но чёртова метка, будь она не ладна, словно ожила, зашевелившись на коже, как змея.       — Так ты тоже?..       — Чистокровная высокомерная тварь? — даже не догадывалась, что Кагеяма умеет так хорошо язвить и огрызаться. Не знала, что его вообще волнует упоминание чистой крови в таком контексте. — А она с первого взгляда поняла.       — Почему, Тобио? — голос хрипит и соблазн выглянуть из-за угла слишком велик; просто увидеть и убедиться, что это не плод моей больной фантазии. — Почему все едят с её грёбаных рук?! Бегают, как собачонки, повинуясь приказам? Что в ней такого особенного? Она же змеюка… Если прикусит язык, подавиться своим ядом!       Не то чтобы она сильно ошибалась, но что поделать, если жизнь несправедливая штука и кому-то повезло родиться с серебряной ложкой во рту, кому-то хватило мозгов зарабатывать репутацию, а кто-то сидел и надеялся на кого-то свыше, смирившись со своей участью.       — Власть не приходит из ниоткуда, Эми, — говорит слишком осознанно и почти понимающе. И как-то не вовремя вспоминается, что его за спиной кличут «Королём» Гриффиндора. Один только Салазар знает, чем он заслужил такую репутацию на львином факультете, но факт остаётся фактом: он не чем не лучше меня. — Если к ней прислушиваются и слушают, значит она это заслужила.       — Ты как будто не видишь! — пищит, как мышь из самых тёмных закоулков подземелья и это начинает раздражать, хотя даже лица её не вижу. — Она манипулирует вами! Ты меняешь даты собраний после патрулей с ней, а потом идёт слух о том, что кого-то из наших видели. Ойкава советуется с ней. Ойкава Тоору, Тобио! А Куроо? Он же грудь под Аваду подставит, если она скажет!..       А она всё говорит, срываясь на бессвязный лепет и этот поток бреда прерывает удар ладони о камень. Девица замолкает и даже отсюда слышу, как тяжело дышит гриффиндорец. Наверняка зол и из последних сил держится, чтобы не высказать всё, что знает. А он знает и много. Вот она, цена моей власти над ним: доверие. Он доверяет мне, каждый чёртов раз доказывая, что и ему можно верить. И вот оно, почти финальное, испытание; как экзамен в конце года. Только от оценки зависит намного больше, чем просто перевод на следующий курс. На кону его и без того шаткое положения. Доверительные отношения, что строились не один месяц. Давай Тобио Кагеяма, разрушь всё это, как ты любишь и умеешь делать.       — Она уничтожит мир, ради тех, кто ей дорог. Ты ничего не знаешь о ней, поэтому закрой рот, пока это не сделал за тебя я.       И он оказался прав. До самого последнего слова.       С одной маленькой оговорочкой. Мы не храбрые львята, готовые умереть за идеалы и близких. Нет. Мы уничтожим мир, чтобы спасти своих. Мы перекроим мироздание под себя.       И ты такой же, Кагеяма. Ты готов ударить эту маленькую грязнокровку, готов свернуть ей шею, даже если в её словах есть доля правды. Ты готов пойти против своего, чтобы защитить ту, что никогда не станет за тебя горой. В тебе течёт чистая кровь, ты сын своего отца и ты тот, кто не смотря на красно-золотой шарф и мантию, все ещё слизеринец.       И где же эти грани, что отделяют множество черт твоей души? На «плохое» и «хорошее»? Где твои грани «правильно» и «удобно»?       Ты ведь уже понял смысл моих слов, сказанных в порыве необъяснимого отчаяния и смертельной тоски? Понял, что не бывает промежуточного звена? Нет той грани, что станет общей. Есть та грань, что чётко поделит пополам. И по какую сторону этой грани встанешь ты, а?       Хмыкаю, оттолкнувшись от стены и абсолютно бесшумно сворачиваю в нужный мне коридор. Называю пароль и отмахнувшись от предложения поиграть в кости, направляюсь в свою комнату.