***
— Ну и где сухофрукты в этой долбаной овсянке! — Лиза ковырялась ложкой в тарелке, всё было бесполезно: ягодок в каше не было. И как на зло уже почти неделю (сегодняшний день не стал исключением), когда она заходила в интернет, чтобы найти что-либо, ей рекламировали сухофрукты. Поисковая система будто читала её мысли и нарочно издевалась над ней. Она обратилась взглядом к небесам, силясь понять за что ей это всё и почему этот дурацкий ящик в шкафу всё время выдвигается, сколько его не захлопывай! Она честно постаралась поработать, но, когда она начинала набирать официальные письма, получалась только какая-то околесица. Смирившись с тем, что поработать пока не удастся, Лиза решила сходить к Родионову. — Ваня, вот ты мне скажи, диван всегда стоял справа? — пытала Лиза друга, у которого сегодня было мало пациентов и, кажется, следующего он уже ждал с особым нетерпением, готовый встречать его, как самого дорогого человека на свете. — Какой диван, Лиза… — В кабинете у меня. Диван. Белый такой, — она изобразила руками в воздухе нечто абстрактное, что в её воображении, во всех деталях совпадало с диваном, стоящим в её кабинете. — М… Нет. Он всегда стоял слева, сколько я себя помню. Лиза, может, Рихтер прав? Тебе правда стоит отдохнуть. — Да просто день идиотский. Ещё и мужики какие-то названивают всё время! — она достала телефон, на который снова звонили. — Ну, вот! Что я и говорила! Ты полюбуйся! — Лиза ответила на звонок и не дожидаясь какой-то реакции сразу заговорила: — Да не знакомлюсь я со всякими мужиками! Отвалите и не звоните сюда больше ни-ког-да! Ой… Элеонора Владимировна? Извините, номер не определился, я подумала… Позже перезвоните? Конечно, без проблем. Ага, до свидания. Она положила трубку и только сейчас заметила, косые взгляды, которые Родионов бросал на её щёку. — Ч-что? Что ты так смотришь? Что-то не так с лицом? — Лиза принялась ощупывать щёки. — Нет. Нет. Всё в порядке. Не волнуйся. — Точно? — дождавшись кивка, Никольская продолжила жаловаться. — Ещё я сегодня постоянно слышу какой-то писк у себя в кабинете и не могу понять откуда этот звук. Только начина прислушиваться — всё замолкает… А потом, через какое-то время всё снова повторяется. — Елизавета Дмитриевна, я ни на что не намекаю, но сходили бы вы к психологу. Что-то это «жжж» не спроста. — А получше у тебя советов нет, Родионов? Иван Алексеевич задумался и, наконец, выдал: — Сходи к Рихтеру, — получив укоризненный взгляд от Лизы, он попытался оправдать свои слова: — Ну, ты сама посуди, на фоне его безумства любое другое выглядит не так масштабно, как есть на самом деле… — Всё с тобой ясно, Родионов. Елизавета Дмитриевна вскочила со стула и поцокала обратно к себе в кабинет.***
Уже полчаса Никольская сидела на диване и тёрла виски. Мозг отказывался сегодня воспринимать информацию. В официальных письмах треть букв оказывалось перепутано местами, как бы Лиза ни старалась сосредоточиться. Работать не получалось, обстановка была непривычной и даже письменная работа выходила из рук вон плохо, потому что, когда рука тянулась направо за дыроколом, он оказывался на абсолютно противоположном конце стола. Даже позавтракать толком так и не удалось, потому что овсянка с ничем, запаренная водой, просто напросто вызывала рвотный рефлекс, а в столовой сегодня была… Ну, да. Тоже овсянка с ничем. Но та была отвратительна ещё и на вид. Было написано, что она сварена на воде, но ощущение создавалось такое, будто на соплях. Как такую бурду ели больные, она даже представить побоялась. Ящик отказывался закрываться, достал Никольскую окончательно и теперь подпирался стулом, потому что такое занятие, как подбегать каждые пять минут, чтобы его закрыть, постепенно превратилось в пытку. Поэтому Лиза даже немного обрадовалась, когда в кабинет к ней постучали. Даже то, что это был Рихтер не поубавило радости. — Тук-тук тук! — не дожидаясь разрешения или приглашения диагност зашёл. — Ну, что, Лизонька, ещё не сошла с ума? И тут Лиза насторожилась. — Подожди, можно узнать, что конкретно ты имеешь ввиду? Противный диагност гадко засмеялся. — А то, что диван, действительно, всю жизнь стоял справа. Дверная ручка, кстати, тоже всегда была там же. Елизавета Дмитриевна зло пыхтела. — Продолжай… — почти приказ, но Рихтера никогда не приходилось долго упрашивать рассказать о своих пакостях. — За прошлый месяц я прислал тебе столько писем, сколько не присылал за всю жизнь, некоторые были пустые, на самом деле, в конце каждого из них белыми буквами было написано слово «сухофрукты», чтобы твой поисковик определял их для тебя, как очень важную вещь. Но, если обычно реклама остаётся незамеченной, то эту ты просто не могла пропустить, потому что кое-кто, — на этих словах Рихтер гордо задрал голову. — Вытащил все сухофрукты из твоих овсяных хлопьев быстрого приготовления. И судя по ярости, которую я читаю в твоих глазах, ты заметила. — Заметила, — Лиза кивнула, но убивать Рихтера было рано, он рассказал ещё не о всех своих грехах. — Дальше. — Доводчик на ящике сломан, а сам шкаф наклонён немного вперёд. — Он поэтому так хлопает и ничерта не задвигается? — она посмотрела на наглого диагноста и всё стало ясно без слов. — С первым апреля, дорогая! — Рихтер. Лучше беги. Я даже дам тебе фору. Дважды уговаривать не пришлось. — Лиза, ты просто неблагодарная. Ты даже представить себе не можешь, как долго я перетасовывал кнопки на твоей клавиатуре! А чего стоит твоя анкета на сайте знакомств. Ты же пользуешься просто бешеной популярностью! — Рихтер! Я убью тебя! — орала Никольская в бешенстве, а смеющийся диагност, хромая, убегал. — Это, если догонишь! — на бегу он умудрялся ещё и поддразнивать бедную Лизу… — Догоню и убью! — спустя несколько секунд она побежала вслед за ним, и диагност сразу же совершил роковую ошибку. Он пошёл по лестнице. Добежав до холла, он остановился, наверное, подумал, что при таком количестве свидетелей Никольская на него руку не поднимет. Наивный. — Всё? Допрыгался? — Елизавета Дмитриевна угрожающе надвигалась на Андрея. — Я знал, что тебе не очень понравятся мои шутки, поэтому вот! — он протянул перед собой коробку с бисквитными пирожными. — Это тебе. Никольская была очень отходчивой и очень голодной, поэтому, надутая, как мышь на крупу, она взяла одно пирожное и надкусила. Оно было безумно вкусным, и Лиза обиженно его жевала. — Теперь я прощён? — мягко улыбаясь спросил диагност. Такого милого выражения лица у него не было, наверное, никогда, и Лиза подумала, что можно сделать его ещё слаще. Молча забрала коробку в свои руки, также молча откусила ещё кусочек от пирожного и, недолго думая, с размаху вмазала и растёрла его по лицу Рихтера. — Теперь, пожалуй, да, — она гордо осмотрела своё творение и, загадочно улыбнувшись, поцеловала Андрея в вымазанную щёку. — А за пирожные, спасибо. Очень тронута. Кабинет вернёшь в прежнее состояние. Лиза развернулась и звонко поцокала каблучками по каменному полу больницы. Улыбка её, вопреки думам подчинённых, выражала не самодовольство, а смущение.А Рихтер, весь в креме, так и остался стоять и улыбаться посреди холла. Сладкий, липкий и до странного счастливый.