Из-под обломков

— Если того пожелает клиент, мы прибудем куда угодно. Служба автозапоминающих кукол, Вайолет Эвергаден к вашим услугам, — изящный реверанс и легкая полуулыбка на губах. Только снова подняв голову, Вайолет наконец смотрит на того, кто стоит перед ней на пороге. Смотрит и почему-то не умирает, хотя сердце перестает биться на несколько очень, очень долгих мгновений, а чемодан чуть не выпадает из дрожащих пальцев. Но всё это длится хоть и бесконечно долгие, но мгновения, а затем губы Вайолет снова складываются в вежливую улыбку. И сама она продолжает в ожидании смотреть на своего нового клиента. Точь-в-точь как смотрит на каждого, кому требуются её услуги, ни одной другой эмоции не отражается в голубых глазах. Да и с чего бы, Вайолет и эмоции? Несовместимые понятия. — Благодарю вас за то, что согласились приехать в такую глушь, — говорит мужчина немного хриплым голосом, а Вайолет не может вовремя остановиться и продолжает его рассматривать. Когда-то загорелая, даже немного смуглая кожа кажется прозрачной, а на его лицо спадают длинные волосы. Теперь такие же, как у его брата, только вот в косичку не заплетены. А ведь когда-то говорил, что в жизни не собирается их отращивать… Или это уже не жизнь? — Где предпочтете работать? — выдавливает из себя Вайолет, вовремя спохватившись, что нужно продолжить эту игру. И прекратить пялиться на его лицо, ну и что с того, что один глаз закрывает вовсе не челка, а чёрная повязка? Что с того? Главное не это, главное то… — Проходите в гостиную, — мужчина пропускает Вайолет и закрывает за ней дверь, никаких новых интонаций в его голосе не проскальзывает. — За письменным столом должно быть достаточно светло. «Конечно, должно быть» — повторяет про себя Вайолет, чтобы не думать о том, что мужчина заметно прихрамывает. А до чего же непривычно видеть его в белой рубашке, которая так ему идет, вот только самую верхнюю пуговицу почему-то так хочется застегнуть и… И да, за письменным столом определенно должно быть светло! — У вас найдется бумага? Всё остальное у меня с собой, — Вайолет бережно берет стопку листов, которую ей передают, старательно пытаясь ненароком не прикоснуться к его рукам — таким же, какими она их и запомнила, только не запачканным свежей кровью — не то своей, не то чужой. Она делает глубокий вдох, настраиваясь на работу, и спрашивает: — Кому должно быть адресовано это письмо? — А и правда, кому же, — мужчина задумывается и даже немного хмурит брови, а Вайолет совершенно не может понять, делает ли он это только для вида. — Почему бы нам не написать его одному дорогому для меня человеку? Вайолет Эвергаден. Я бы очень хотел сказать ей… Пальцы сами собой начинают скользить по клавишам, и только потом до неё доходит смысл сказанного. Мужчина делает паузу, словно не может подобрать нужных слов, или же действительно не помнит, что он хотел сказать. Её металлические пальцы в перчатках так и замирают в воздухе, спустя дюжину бесконечных мгновений так ничего и не меняется. И Вайолет не выдерживает. Она переспрашивает едва слышным шепотом: — Что? Что бы хотели сказать, майор? — Прости, — даже ещё тише шепчет он, а Вайолет уже всё равно, что же выдало её больше: это такое привычное и родное обращение, или же вдруг начавшие капать прямо на лист бумаги… слёзы? — Прости, пожалуйста, прости, — повторяет майор, словно в бреду, и как-то вдруг совершенно внезапно оказывается совсем рядом, приседает перед её стулом и крепко-крепко обхватывает её ноги, положив голову на её острые коленки. А Вайолет совсем ничего не может с собой сделать и больше не сдерживает громкий всхлип, и слезы больше капают не на бумагу, а на тёмные волосы её майора. Когда Вайолет начинает казаться, что плакать она не перестанет никогда и просто обязательно всё тут затопит, путанные и рваные слова приходят сами. — Живой, — выдыхает Вайолет и вытирает рукавом нос, прежде чем уткнуться им майору в макушку, — вы живой. — Я только недавно это понял и хотел сразу же найти тебя, но оказалось… — Ваш глаз… — Я теперь пират, — майор поднимает голову и смотрит прямо на Вайолет, а она думает, что никаким пиратам ещё чёрные повязки не шли так сильно. — Хоть и крайне потрёпанный. — Вы не, — Вайолет запинается, потому что с её рук совершенно бесцеремонно снимают перчатки. Ей всегда казалось, что металлические пальцы не могут ничего чувствовать. Тогда почему, когда майор прижимается к не менее металлическим костяшкам Вайолет губами, её бросает в жар? Даже слёзы на щеках высыхают, оставив только соленые дорожки. — Но оказалось, — продолжает майор, потому что Вайолет молчит, — что я теперь совсем калека. Я и не хотел возвращаться в армию, лишь бы только к тебе, где бы это ни оказалось, но… Наверное, в таком состоянии наибольшее, про что могу тебя просить, так это о письмах? — Каком состоянии? Вместо ответа он показывает на свою повязку. На его лицо падает оранжевый луч заходящего солнца, и теперь Вайолет может рассмотреть россыпь мелких шрамов. И крупных тоже, некоторые даже ещё не до конца зажили. А ведь сколько прошло времени? Сколько? — Глаз точно не восстановится, но и Бог с ним, — майор садится на пол и рассматривает свою ногу, прежде чем снять с неё туфлю. Вайолет успевает только удивлённо моргнуть и подумать, что обычно джентльмены ведь не спешат так сразу разуваться перед юными леди, да? — А вот это… Меня всё-таки хорошенько раздробило под обломками. Вайолет смотрит на протез, тускло блестящий под последними солнечными лучами. А тупая боль у неё в груди, которая стала уже такой привычной, медленно угасает. Что-то внутри рассыпается и собирается по песчинкам вновь, но от этого чувства скорее хочется петь, чем плакать. А может, всё-таки и того, и другого одновременно. — Зачем тебе теперь кто-то, вроде меня? — вздыхает майор и неловко подбирает под себя покалеченную ногу. — Раньше мы нуждались в друг друге, а теперь взаимности тут нет места. Честно, ты мне нужна даже больше. Но какая разница, если ты так хорошо научилась жить и без моих приказов? Майор улыбается, тепло и с явной гордостью. Наверное, за Вайолет и то, кем она смогла стать. Только в зелени теперь единственного глаза затаилась едва различимая грусть. Тоска за чем-то далеким и давным-давно безвозвратно потерянным. А Вайолет тоже улыбается и теперь сама тянется к рукам майора. Кто же знал, что он, обычно такой идеальный, может быть таким глупым? — Это правда, — Вайолет наклоняется так, чтобы их лица были на одном уровне. — Мне больше не нужны ничьи приказы, даже ваши. Мне просто нужны вы.