Королевский променад

«Именем ясного северного неба, да славится король Питер…» — Вставай, Питер, вставай! — Сьюзен тормошила брата, смешав яркий сон. — Ты ведь не хочешь опоздать в первый же рабочий день? Питер!       Питер застонал и перевернулся на другой бок, лицом к стене, обнял подушку. — Я отпарила твой пиджак. Питер, — продолжала Сьюзен, судя по звукам, продолжая ходить по комнате и собирать разбросанные по полу книги; Питер вчера готовился до победного, шутка ли, первый день практики в одной из лучших невоенных клиник США! Кажется, Питер совершил немыслимое, выучил больше, чем способен запомнить человеческий мозг, чтобы сдать экзамен лучше всех и потому получить привилегию попроситься в больницу по собственному выбору. Услышав название, преподаватель хмыкнул, потом сказал, что у молодого человека нездоровые амбиции, это у всех так в Британии? Питер уже распрощался было с мечтой, но пришло письмо, где сообщалось, что он принят, привозите документы, побеседуйте с тем-то и тем-то и приходите второго числа к девяти утра. — Завтрак готов. Костюм надень после завтрака, иначе ты все на него уронишь. Галстук я подобрала по цвету, чтобы не было… как в прошлый раз, — осуждающим тоном проговорила Сьюзен. — Вставай немедленно, или я вылью на тебя стакан. — Если бы ты не была моей сестрой, я бы на тебе женился, — Питер сел, прижимая к себе одеяло, и Сьюзен, уловив многозначительный взгляд, поджала губы и направилась к двери. — Если бы я не была твоей сестрой, ни на секунду бы рядом с тобой не задержалась, — фыркнула она, обернувшись в дверном проеме и глянув на Питера. — Если через пять минут будешь готов, мы позавтракаем вместе.       Питер со вздохом слез с низкой кровати и встал, потянулся, доставая пальцами до беленого потолка, который немедленно оставил меловой след на пальцах. Они со Сьюзен снимали крошечную квартирку, съехав вдвоем от родителей — отец не мог уехать из дома, что дали ему от работы, а Питер бы не наездился в свою больницу через весь город. Съюзен тоже было удобнее жить с ним: мама слишком волновалась, если она возвращалась домой поздно, а Питер, хоть и осуждал, но молча.       Он умылся и глянул в зеркало, смаргивая капли с ресниц. Светлые волосы, голубые глаза — он больше походил на американца, как ему самому казалось, а дурацкое прозвище «британец», намертво приклеившееся к нему в колледже и университете, было ему ненавистно, хотя Сьюзен твердила, что это еще ничего. Обзывают и похуже. Но Питеру, королю Нарнии, было отвратительно. Ему казалось, что в Америке станет легче, мало что будет напоминать ему о Нарии, в которую он больше никогда не вернется, но ошибся: тоска накрывала его вдруг, как волна, и мало что могло помочь ему выплыть. Сьюзен делала только хуже, ведя себя так, словно никакой Нарнии и в помине не было, хотя она свято верила, что так помогает брату не впасть в депрессию, подпитывая его печаль. И сейчас, глядя в зеркало, Питер снова вспомнил залитый солнцем тронный зал Кэр Параваля и свой сегодняшний сон. Почему? Он ведь даже не вспоминал о Нарнии последнее время.       Питер вернулся в комнату — у него еще минута, чтобы успеть на завтрак к Сьюзен. Та ревностно следила за соблюдением семейных традиций вдали от родителей, и совместные завтраки были одной из них. Питер натянул домашние бриджи и майку, схватил меч и сделал несколько выпадов, разогреваясь и просыпаясь окончательно.       Меч подарила ему, как ни странно, далекая от всех этих ваших детских игр Сьюзен. В особо затяжной период его депрессии, когда Питер не вставал с постели и не ел, она в какой-то момент, устав от беспокойства родителей и их бесконечных расспросов, ушла поздним вечером и вернулась со странным метровым свертком. — Питер, повернись ко мне, — ласково сказала она, ворвавшись в комнату брата и заперев за собой дверь перед лицом изумленных отца и матери. Питер не пошевелился. — Немедленно встань, когда к тебе обращается королева!       Питер глянул на нее искоса, и Сьюзен сорвала бумагу и ткань, отбросила в сторону и протянула ему меч. Не самый лучший, даже довольно посредственный, но настоящий, пусть и с затупленным лезвием. — Сью… как?! — Питер бережно взял меч, взмахнул им, чувствуя приятное напряжение мышц. — Откуда? — Один мой знакомый настолько проникся идеей рыцарства, что даже во время войны не расставался с мечом, — ответила Сьюзен. — Даже в атаку с ним шел. Я рассказала ему, что у меня есть брат, который очень хочет меч, и он дал мне свой тренировочный. Теперь ты должен мне свидание. — Что? — Питер еще был слишком счастлив, чтобы адекватно воспринимать то, что ему говорят. — Я пойду на свидание с этим солдафоном, — Сьюзен поморщилась. — И оно наверняка будет ужасно. Поэтому потом ты приглашаешь меня в кино и кафе, а еще ведешь гулять, при этом ты оденешься так, как мне нравится. — Я тебя люблю, — потрясенно прошептал Питер, снова взмахивая мечом… — Если ты снова сражаешься с тельмаринами, то кофе не ценит твоей доблести и остывает, — ворвался в воспоминания голос Сьюзен. Питер как можно тише отставил меч на прежнее место и прошествовал на маленькую кухню, а оттуда на балкон, где они со Сьюзен завтракали, когда погода благоволила. Питер рухнул на плетеный стул и громко отхлебнул. Сьюзен поморщилась. — Я думал, он горячий, — с улыбкой оправдался Питер. — Это тебя не извиняет, — отозвалась Сьюзен. Питер фыркнул: сестра гордилась британским происхождением и вела себя подчеркнуто как леди; здешние девушки ее не любили, парни млели от восхищения, когда ледяная на вид и чопорная англичанка могла со смехом оседлать армейский мотоцикл, перелезть через забор к лошадям, чтобы покататься, а еще станцевать медленный танец, трогательно обняв и заглядывая в глаза. Этот контраст образа и поведения делал Сьюзен неотразимой, и Питер гордился сестрой и тем, как за глаза ее называли. Кто зло, кто с восторгом, но все сходились на одном: Сьюзен Пэвенси из Лондона — королева.       Тем обиднее для Питера было стать просто британцем.       В больницу Питер прибыл вовремя — еще бы, Сью разбудила его за полчаса до времени, в которое он собирался вставать, а он так ей доверял, что даже не посмотрел на часы. Костюм сидел отлично: когда появились деньги, и это совпало с тем, что Питер вырос из всей своей одежды, мама купила костюм, ориентируясь только на ткань; он сидел на стройном Питере мешком, превращая его в расплывчатое коротконогое нечто, но ничего другого они позволить себе не могли. Сьюзен на вдохе поймала все возмущения брата коротким: «Я все сделаю» и полностью перешила костюм за три дня, поэтому Питер теперь выглядел как картинка. Но все равно беспокойство не отпускало его, настырное, как зубная боль. Когда по коридору пролетел ветер и взъерощил волосы Питера, он чуть не подпрыгнул на месте с единственной мыслью: «Нарния?!», но вовремя удержался. Аслан сказал, что они не вернутся. Это просто ветер, он ничего не значит.       Врач, с которым предстояло работать, Питеру понравился почти сразу: пожилой, чем-то похожий на профессора Керка, он показался ему неимоверно умным, не просто знающим, а именно тем, кто, пожалуй, мог бы вести беседы о логике в духе все того же профессора. Доктор Свенсен славился нестандартным подходом и к медицине, и к преподаванию, и не зря; как только он увидел Питера среди других студентов, он, не дав ему даже представиться, сразу сказал: — А вы, молодой человек, хороший врач, только ничего пока не умеете. Ничего, мы вас научим. Имя? — Питер Пэ… — Я спросил только имя, следите внимательно за тем, что я говорю, — перебил доктор Свенсен, и Питер вспыхнул от смущения. — Что вы так грозно смотрите на меня? Даже если вы король, я не ваш подданный.       Питер сжал зубы и промолчал. — Король, — хихикнул кто-то за спиной Питера, а потом, когда они гуськом шли за профессором по коридору, Питера окликнули уже новым прозвищем. Пропуская вчерашних студентов в большой кабинет, доктор Свенсен подмигнул Питеру и шепнул: — Не благодарите, юноша…       Потянулись дни практики. Питер был в таком восторге, что, приходя домой, взахлеб рассказывал Сьюзен о новых пациентах, сложных случаях, не замечая порой, что она после его слов, поморщившись, откладывает в сторону вилку и нож. Он по-прежнему тренировался по утрам с мечом, но воспринимал это больше как спорт, чем обязательство воина, почти не вспоминал о Нарнии; ради этого и его счастливой улыбки Сьюзен готова была терпеть неприятные подробности. Пророчество доктора Свенсена сбывалось: Питер действительно обещал стать хорошим врачом, чутким, увлеченным и в то же время хладнокровным. Он не падал в обмороки, наблюдая за операциями, и мог проявить сочувствие тем пациентам, которые в этом нуждались. Многие просили, чтобы их лечил именно он, а когда он пытался объяснить, что пока только учится и не имеет права, махали на это рукой: «Вам прямо верится, молодой человек».       И вот однажды в самый обычный день Питер вошел в отдельную палату, куда, судя по записям, положили мужчину, белого, тридцати шести лет, судя по словам медсестер, попал в аварию, был извлечен из горящей машины, а если опираться на восторженный шепот, то он просто красавец, такой статный, настоящий генерал! Питер закатил глаза, взял бумаги пациента и, направляясь в нужную палату, решил посмотреть имя заранее, чтобы обратиться правильно. Фран… великий Лев, кто так пишет?! Питер терпеть не мог, когда врачи относятся к больным халатно, не помнят имен, не узнают их заранее, а тут сам будет в подобной роли, и неизвестный сразу почувствует отчуждение. И будет совершенно прав.       Питер вошел, больной, стоявший у окна, а не лежавший без движения на подушке, как положено жертвам крупных аварий, обернулся, и Питер выронил планшет с прикрепленными к нему бумагами. — Генерал Глозель?! — Полковник, — спокойно поправил тельмарин. — Полковник Глозель. Рад встрече, король Питер… — он оглядел белый халат Питера и ухмыльнулся. -…Великолепный.       Питер быстро наклонился за планшетом и выпрямился, надеясь, что красные щеки тельмарин спишет на наклон. — Могу я… поинтересоваться, что вы тут делаете? — Сам не знаю, — Глозель развел руками. — Как видите, я невредим. Но местные жители считают, что если ты был в машине, с которой что-то случилось, а с тобой нет, надо не возносить благодарственные молитвы, а искать, что же у тебя есть плохого. Может, повезло, и ты хоть палец сломал.       Питер сел на стул перед кроватью, Глозель устроился на ее крае, прямо глядя на него. — Будете меня осматривать, доктор? — издевательски спросил Глозель, приподнимая рассеченную старым шрамом бровь. — Расспрашивать, — улыбнулся Питер. Наконец-то беспокойство и чувство глубинной пустоты, которое он заполнял работой так, что почти перестал его замечать, вдруг исчезли: свершилось то, что должно было случиться. — Вы даже не представляете, как я вам рад!       Глозель, если и удивился, виду не подал. — Что ты хочешь знать, король? — поинтересовался он. — Все, — пожал плечами Питер. — Вы прошли через портал. Что дальше? — Я не знаю, где оказались остальные, — задумчиво проговорил Глозель. — Закрыв глаза, я шагнул вперед, а открыв, оказался на поле боя. Но не таком, к которому мы привыкли, никто не сражался стрелами и мечами, только пулеметы, гранаты и танки, но об этом я узнал потом. Рядом со мной раздался взрыв, и я упал, меня засыпало землей.       Питер с болью следил за лицом Глозеля, но тот рассказывал так спокойно, словно это все происходило не с ним. А Питер понимал, на какой именно войне оказался тельмарский генерал. — Меня откопали и помогли мне встать, — продолжил Глозель, и его низкий голос с небольшим акцентом звучал мягко, словно он не о войне говорил, а рассказывал сказку ребенку. — Меня спросили, кто я. Я назвал свое имя, и в этот момент тот, кто меня вытащил, спросил: «Француз?» Я не знал, что на это ответить, и сказал, что я солдат. Мне казалось, что если я начну рассказывать правду, мне не поверят. — Почему вы так думали? — спросил Питер. — Потому что я никогда не верил в сказки о вас, король Питер, — ответил Глозель. — Мне стали задавать другие вопросы, но я молчал, потому что не понимал, о чем они говорят, и тогда тот, кто спросил, не француз ли я, сказал, что рядом со мной взорвалась бомба, и меня контузило, потому я и не могу ответить. А потом добавил, что я не могу быть солдатом, у него наметанный глаз, и он всегда узнает офицера.       Глозель чуть улыбнулся воспоминаниям, Питер затаил дыхание, борясь с желанием тронуть тельмарина за руку и убедиться, что тот точно настоящий. — Пока он говорил, другой что-то писал, и он не расслышал, потому записал меня в документ как Франческо Глозеля. Мне дали китель и автомат, и я подсмотрел, как его использовать. Происходила эвакуация, мы были последними, кто покидал континент. — Дюнкеркская операция, — вполголоса сказал Питер. — Вы прибыли в Британию? — Да, — ответил Глозель и усмехнулся, глядя на Питера черными озорными глазами. — Много мне крови попортило итальянское имя. — А тот, кто вас нашел? Он мог бы сказать… — Его убили при отступлении, — суховато сказал Глозель. — Я прошел африканскую кампанию, попав в плен, бежал к американцам, вступил в ряды их армии. Вернулся в Европу. В Берлине дослужился до полковника-лейтенанта. — Так быстро?! Простите. — Внеочередное звание, — пояснил Глозель. — Благословение вашего нарнийского бога на счастливую судьбу, не иначе. — Я уверен, что это было заслужено! — запальчиво сказал Питер. — Мне приятно это слышать, — констатировал Глозель. — Король Питер.       Именно на этом моменте дверь в палату распахнулась, и Питер, наклонившийся вперед, слушая, отпрянул от Глозеля. Вошедший доктор Свенсен услышал последние слова пациента. — О, вы уже знаете? — О чем? — спросил Глозель. — О нашем Питере. Точнее о том, как его называют.       Глозель непонимающе мигнул, и доктор Свенсен добавил заговорщическим шепотом: — Король. Питера называют королем.       Глозель посмотрел на доктора, на Питера, на бумаги в его руках и вдруг рассмеялся так безудержно и весело, что не устоял и улыбнулся Свенсен, а Питер, опустив голову, судорожно думал, как же он будет все это объяснять Сьюзен.       Объяснять не пришлось. Питер, вспомнив рассказы Сью о подругах, которые знакомят друг друга с теми, кто им самим не подошел, подумал, что может сработать, позвонил сестре и сказал, что хочет познакомить ее с одним полковником. С каких это пор он устраивает ее личную жизнь? Да не устраивает он вовсе, просто надо встретиться. Ему тридцать шесть. Что он о ней думает, ничего он о ней не думает, причем тут возраст? Ты не представляешь, насколько он интересный, но не факт, что тебе понравится, но ты должна его увидеть. Сью. Сью, пожалуйста. Да, приходи ко входу, я выйду… в шесть точно. — Король Питер, о, прошу прощения, верховный король Питер работает врачом, — нараспев произнес Глозель в лифте. — Королева Сьюзен машинистка? — Королева Сьюзен журналист, — отозвался Питер. — Так что советую выбирать слова.       Сьюзен поднялась со скамейки, на которой скучала, ожидая брата и, бросив взгляд на Глозеля, обняла Питера за шею, а тот вдруг понял, что она безумно испугалась и в объятиях словно спряталась от тельмарина, подождала мгновение, взяла себя в руки и повернулась к нему. — Здравствуйте, генерал Глозель. То есть, полковник, — она улыбнулась, качнув крупными серьгами. — Так непривычно… — Видеть меня здесь? — Глозель, оскалившись, сверкнул белыми зубами. — Отчего же, — Сьюзен мило хлопнула ресницами, но в голосе прорезалась сталь. — Непривычно, что вас разжаловали. — Сьюзен… — простонал Питер, прикладывая ладонь ко лбу. Глозель несколько секунд пристально разглядывал Сьюзен, потом повернулся, галантно подавая ей локоть. Сьюзен благосклонно кивнула, положила тонкую руку в кружевной перчатке на жесткую ткань кителя и другой дернула Питера, чтобы тот оказался с другой стороны, и она и его смогла взять под руку. — Истинно королевский променад прошлого, — Глозель глянул на Питер поверх головы Сьюзен, но обращался к ней. — Король, королева и военачальник. — Скорее, променад людей будущего, — Сьюзен даже не повернулась к нему. — Врач, журналист и солдат. Истинно американское общество. — Как вам угодно, ваше величество, — склонил голову Глозель. — Моему величеству угодно, чтобы вы называли меня по имени, — сообщила Сьюзен, а Питер некстати вспомнил, что Глозель исчез из Нарнии до того, как Сью поцеловала Каспиана.       Эдмунд и Люси смогли приехать в Штаты только через восемь месяцев. Они бы не смогли, но ведь какой повод! Никакое отсутствие денег не помешает, к тому же теперь их больше, чем прежде. — Он какой-то итальянец, — пыхтела Люси. Она не доверила Эдмунду свою сумку, и теперь горько сожалела об этом, но просить помочь показалось неудобно. — Ей ведь всего девятнадцать! Как так можно? Она ведь так любила Каспиана. — Каспиан ведь встретил звезду, — сказал Эдмунд, вздохнув. — Так что я рад за Сью. — Но если она спросит, Каспиан никого не встречал, — сказала Люси. — Ты что, она ведь замуж выходит! — возмутился Эдмунд. — Ей должно быть все равно. — Поверь мне, так надо, — закатила глаза Люси. — Если не хочешь стать самым нелюбимым братом за всю историю человечества. Кстати, ты знаешь, сколько ему лет? — Понятия не имею. И мне не интересно. — Хочешь я скажу? Только по секрету, даже мама думает, что ему двадцать девять, а то она бы никогда и ни за что не согласилась отдать Сью за него. — И сколько? — как можно безразличнее спросил Эдмунд, оглядывая дом, к которому их привез таксист. Неужели Питер себе такие хоромы отгрохал? Мама писала, что Питер и Сьюзен живут отдельно, а фотографии родительского дома им присылали. Ничего себе он устроился! — Тридцать шесть! — торжественно сказала Люси. — Он такой старый! — Главное, чтобы человек был хороший, — философски протянул Эдмунд. Возле перил на террасе перед дверью появился Питер, заметил их и почти бегом бросился навстречу. Люси уронила многострадальную сумку и запрыгнула на брата с радостным визгом. Питер, с трудом удерживая ее одной рукой, притянул к себе другой Эдмунда и крепко обнял; так всегда обнимал отец. — Проходите скорее, — поторопил Питер, отпуская обоих, схватил сумки и легко понес их. Эдмунд зашел вслед за Люси в прохладный и темный дом после жаркой улицы и бросил на пол сумку. В темноте что-то со звоном упало. — Питер, убери оружие из прохода! — донеслось сверху. — Да, генерал, — закатил глаза Питер и поднял с пола меч. Люси и Эдмунд проводили его удивленными взглядами. — Мы часто устраиваем спарринги, — пояснил он. — Не хочу растерять форму. — Генерал? — шепотом спросил Эдмунд. — Сью выходит за генерала? — Он полковник, — отчего-то Питер фыркнул, словно сказанное ему самому показалось очень смешным. — Но мы зовем его генералом. Так… привычнее. И по фамилии, — тут он уже рассмеялся. — Идите наверх.       Такое поведение было Питеру совершенно не свойственно, поэтому Эдмунд и Люси переглянулись, прежде чем поднялись на второй этаж по широкой резной лестнице, чем-то напоминавшей одновременно дом профессора и замок Мираза. Лестница разделялась на две и выходила в большой зал, в котором при желании можно было поставить большой стол или даже устроить танцы. Но он был совершенно пуст, только в середине между окон стояли два кресла с высокими спинками, а на них сидели…       Люси рассмеялась, резко замолчала, закрыла рот ладонями и присела, не сделав вперед и шагу, Эдмунд, который плохо видел со свету, прошел дальше, прежде чем узнал. Сидевшей на одном из кресел была королева Сьюзен, и даже современное платье не скрывало ее вечного величия. Люси и Эдмунд обсуждали, что они боятся за Сьюзен, ведь, кажется, она вытравливает в себе память о Нарнии, чтобы не тосковать по ней, но, судя по тому, кто сидел на втором кресле, Сьюзен обошла их всех. — Генерал… — Эдмунд посмотрел на него тем же взглядом, каким смотрел на лорда после ультиматума Миразу. — Генерал Глозель. По фамилии называют. Ну да. Как я не догадался.