Терновник

      Свеча трепетала подвластная дуновению ветра, проникающего сквозь неприкрытые щели. Пламя отбрасывало бесформенные тени, скользящие по книжным рядам, тускло освещая замкнутое пространство, даруя полумрак и очерчивая профиль Недзуми, склонённый над сборником стихов.       Сион всматривался в до боли родное лицо, пытаясь запечатлеть не только манеры и ужимки, но и малейшие штрихи: разрез глаз, изгиб бровей, форму губ, ниспадающие иссиня-чёрные волосы.       Серые глаза вопросительно блеснули в темноте, перехватывая устремлённый взор, интересуясь о том, что понадобилось Сиону. Порой, они читали друг друга, словно раскрытую книгу, давно научившись понимать многое без слов. Но иногда, хотелось большего, ведь произнесённое вслух — ощущается острее, нежели порхающие мысли, проносящиеся мимо, но не затрагивающие бархатным крылом.        — Недзуми, а Недзуми. Расскажи сказку или легенду или притчу, — выдохнул Сион, удивляясь решительности, не до конца осознавая свои намерения.       Сосредоточенное выражение лица разгладилось, сменяясь лукавой улыбкой и озорным сиянием.       — А я то думал, что будешь опять донимать своими излюбленными вопросами, под предлогом того, что хочешь меня получше узнать.       Сион часто задавал вопросы — нескромно, напрямую, не пытаясь сдержать любопытство, его интересовало всё: прошлое Недзуми, как тот жил, чем дышал, что перенёс, как выживал, только вот сам Недзуми был не готов делиться частичкой себя, не любил открывать душу, не хотел подпускать ещё ближе. Таков он был: предпочитая одиночество, компании, полагаясь только на самого себя, пока не встретил Сиона.       — Я решил сменить тактику. Возможно, из этого что-нибудь получится? — пожал плечами Сион, памятуя о том, что Недзуми единственный, кого он не в силах перехитрить.       — Это было предсказуемо.Так уж и быть, Ваше Высочество, — театрально прикладывая кисть ко лбу промолвил Недзуми, — Располагайтесь поудобнее и слушайте мою притчу. Только не перебивайте! А то спектакль закончится раньше, чем опустится занавес. Эта невесёлая история станет для тебя открытием и, надеюсь, заставит сделать верные выводы.       Недзуми был в хорошем расположении духа, видимо сегодня планеты устроили парад, образуя стройную линию. Он на мгновение погрузился в себя. В омуте глаз таились необузданные грозы, разящие изнутри скрижаль воспоминаний. Многое произошло, ещё большее кануло безвозвратно, оставляя на прощание всполохи чувств, которые переливались, вскипали, переплавляли, словно тисками опутывали, не позволяя дышать, растекаясь сеточкой молний по небосводу памяти — это была непомерная ноша для одного человека.       Он встал, набрал вдох полной грудью и начал свой рассказ. Глубокий голос наполнил ничем неприметную комнату, с головой погружая в историю, очаровывая и увлекая в прекрасный иносказательный мир, который можно встретить только в искусстве.       — Жил да был на свете Маленький Принц, но он был не совсем обычным, да и государство тоже сложно назвать «государством» в прямом смысле этого слова. Принц родился сыном вождя дикого племени, что проживало в заповедных лесах. Вождь был уважаем народом за мудрость, внимательность и справедливость. Высокий, могучий, широкоплечий, он без труда вел за собой людей, будучи прирожденным лидером и человеком чести. Сын же, скорее, пошел изяществом, светлостью очей и темнотою волос в мать, что обладала самым прекрасным голосом, который почитал каждый, кому довелось хоть раз услышать как она поет. Имени «Принца», что означает «непокорный ветер, зарождающийся в вихре гроз», нет аналога на современном языке.       Этот народ жил в гармонии с природой: они строили поселения под сенью переплетенных крон, черпая силу из стихий, проводя обряды под каплями дождя и в танце с бурей, посвящая песни божеству, которое вторило их молитвам, одаривая благодатью. И главенствовал мир, и царствовал порядок: реки и леса были полны чистейшей воды, дичи и рыбы, на полях произрастали злаковые культуры, зерно которых заготавливали на зиму. Не было нужды, голода и воровства. Они с благодарностью принимали рог изобилия, бережно храня его в раскрытых ладонях, никогда не помышляя испить из него больше, чем требуется.       — Они были эльфами? — без доли сарказма произнес Сион, заворожено наблюдая за Недзуми, который словно потустороннее существо, был прекрасен в полумраке, с диким ветром уносящий в круговорот вдохновения, которое рисует картины прошлого, не на прямую приоткрывая завесу тайны.       — Нет, они были Лесным Народом с древней культурой, языком, неповторимыми ремёслами, техника которых навсегда утрачена; они знали свойства целебных трав, без труда излечивая болезни, и проживали многие лета, передавая знания из поколения в поколения, пока богиня плодородия не уносила их души в рай на своих позолоченных крыльях. К сожалению, история Лесного Народа канула в лету, и остальная часть притчи будет посвящена сыну вождя.       Недзуми нахмурился, он забыл о том, что воспоминания могут причинять столько боли, словно память расписалась раскаленным клеймом на беззащитном сердце. Взгляд блуждал по комнате, ослеплённый чередой событий, что вплелись в ленту вечности, утягивая в беспросветную бездну, из которой так просто не выбраться. Холодная ладонь накрыла его руку, с мягкостью поддерживая, но целеустремленно вытаскивая обратно в реальность, туда где Сион, сияющий ярче Солнца; Сион, овеянный и одаривающий своим теплом, в котором хочется тонуть без остатка; Сион — загадка, которую Недзуми так и не смог разгадать. Он нашёл в себе силы продолжить, переходя к самой печальной части рассказа.       — В тот день свинцовые тучи предвещали ненастье. На их территории вторглись захватчики, нарушая равновесие и изничтожив покой. К сожалению, Лесной Народ не обладал должным оружием, которое смогло бы отразить атаку, не говоря о том чтобы защитить близких. Враги превосходили по мощи и количеству. Они не оставили ничего живого на своем пути, убивая женщин, детей и стариков, некоторых из поселенцев брали в плен, где несчастные умирали как подопытные мыши. Они сокрушили нас, повергнув в хаос некогда мирную жизнь. Разве после такого можно назвать их «людьми»? Неужели они достойны носить гордое имя «человек»? Никакие мольбы и уговоры не тронули их сердца. Это была зачистка — безжалостная, меркантильная, циничная, чтобы на месте девственных земель расположить свои угодья. Такая тишина никогда прежде не стояла в воздухе: пепел несколько дней опадал с неба, укрывая израненную землю; листва не шелестела; багряные реки не журчали; не выли сожжённые степи; птицы не кричали над разоренными гнездами. Всё погибло, уйдя в небытие. Закончилась эпоха, а следом смерть опустила палаш безмолвия.       Сердце Сиона сжалось, тягостно отбивая набат, если бы он знал хоть толику, то никогда бы не шёл на поводу у своего любопытства, не беспокоил Недзуми, не ворошил бы воспоминания, как глупец, что тычет палкой в осиное гнездо. Ему почему-то стало стыдно за свое беззаботное детство, которое он воспринимал как данность, в то время как Недзуми, которым он всегда восторгался; к которому так отчаянно стремился; которого, как оказалось, он не сможет познать до конца, — был лишен всего, стойко превозмогая невзгоды, презирая жалость, не принимая сочувствие и утешения.       — Только Сын Вождя остался в живых — последний представитель древней цивилизации. Но его сердце оплёл колючий терновник, который медленно, но верно сокращал и без того недолгий срок. Конечно же, недруги не могли так просто отпустить мальчика, преследуя его изо дня в день. Многое пришлось ему пережить, научиться постоять за себя и даже убивать, вырываясь из когтистых лап смерти, прежде чем подвернулась настоящая возможно сбежать. Но куда? В мире не осталось ни одного живого существа, которому бы захотелось о нём позаботиться; родной дом был сожжен; прежнее имя погребено под обломками и пеплом; идти не куда и искать свою судьбу не где. Израненный и отчаянный он упал на влажную землю, готовый встретиться с богиней, что заберет его душу — куда не важно, будь то Рай или Ад, потому что, возможно, даже в Аду будет проще. Но тут, он услышал зов и встретил… — Недзуми запнулся, прерывая извитое повествование, пытаясь воссоздать точное сравнение, которое бы вобрало основные черты, крепко-накрепко связанные с Сионом. Ангел? Слишком возвышенно. Цветок? Слишком очевидно. Птица?..       — Соловья? — непринужденно вставил свою ремарку Сион.       — Соловей — это громко сказано, — съязвил Недзуми, не изменяя своей привычке — Скорее крикливого петуха, которому почему-то не спалось грозовой ночью.       — Тогда жаворонка, — Сиона забавляла игра в ассоциации.       — Хорошо. Пусть будет Жаворонок, — сдался Недзуми, — Маленький вождь, исчезнувшего племени, встретил Жаворонка — птицу доброго предзнаменования, поскольку парит высоко и поёт только устремляясь к небу. Но этот жаворонок был не похож на своих сородичей: белоснежные перья отливали серебром, затейливые алые линии обрамляли крылья, а чересчур наивные глаза не ожидали подвоха. Он был чужой среди своих, не похожий на других, и потому брошенный стаей на произвол судьбы. Но Жаворонок не побоялся окликнуть… Помочь Маленькому Вождю, пробуждая своей песней волю к жизни, чтобы тот смог продолжить свой нелёгкий путь, благодарный за неожиданное спасение, хотя птица была куда слабее и безобиднее, чем сам «Принц».       Недзуми говорил это с ноткой нежности в голосе, что было ему не свойственно, устанавливая непрерывный зрительный контакт. Мысли обретали образы, ощущения складывались в слова, бередившие чувства и сомнения преобразовывались в гибкую сердцевину притчи, с доверием открывая ранимые побеги, что стремились распустить свои лепестки, незатейливо укоренившись в сердце, — дотронься, возьми, не сломай — всё трепетало об этом.       — Дальше, по правде говоря, Молодому Вождю пришлось несладко, он боролся за крошки, питался крысами, стиснув зубы отдавался на поругание. Но опустим прочие подробности и перейдем к его дружбе с Жаворонком.       Они встретились через несколько лет, и потом долго не расставались. Терновая лоза всё крепче сжимала сердце. Чем сильнее они сближались с Жаворонком, узнавая друг друга, тем глубже врезались шипы, неотвратимо раня птицу и вождя. Это была ловушка для обоих, но из-за взаимного стремления этой болью нельзя было не наслаждаться.       Сион ловил каждое вымолвленное слово, подавленный вздох, жест и поданный знак. Он видел одновременно несколько граней, что образуют настолько удивительную личность: Недзуми из притчи; Недзуми-актера; Недзуми чудом спасшегося и затем освободившего его из клетки, воздвигнутой Шестой зоной; Недзуми с его недостатками, к которому он — Сион безмерно привязался. И от этого в душе загорались огни, один за другим, согревая безмятежным мерцанием из разлившейся звёздной реки.       — Но Жаворонок был благородной и слишком самонадеянной птицей. Он всем сердцем полюбил сына вождя и желал исцелить его от мучительной смерти, даже если для него самого это обернётся погибелью. Он летал выше всех, стремясь в бескрайние небеса, где однажды ему поведали тайну о том, как можно излечить его друга…       Воображение рисовало их олицетворения, так четко и ясно, проникновенно и безупречно, оставляя причудливые узоры на холсте в галереи памяти.       — Ты ведь осознаешь, что у этой истории не может быть счастливый финал? — глухо произнёс Недзуми, — Жаворонок был наивным глупцом. Ему поведали, что если он без тени сомнения и корыстного умысла прильнет со всей силы маленького тела к смертоносным шипам, по капли проливая кровь, то это спасёт его человека.       И конечно же, бесстрашная птица, отбросив доводы рассудка, взлетела высоко-высоко, настолько насколько могла, и камнем кинулась вниз. Острые шипы пронзили её хрупкое сердце, но Жаворонок не сдавался, с последними вздохами изливая свою самую чудесную песню, пока терновая ветвь не покрылась белоснежными цветами, которые словно саван заботливо опутали птицу, оставляя в сердце Вождя навсегда.       Недзуми и Сион молчали, всматриваясь в отражения глаз. Откровение сводило с ума, заставляя сердце неистово биться, пробуждая ощущение взаимного притяжения и желание развеять сомнения, поведать сокровенное, разделить чувства. Но они не смели нарушить незыблемый покой, как будто бы между ними, действительно, располагались прозрачные иглы, что могут ранить, стоит только подобраться чуть ближе.       — Что имеем — не храним, потерявши — плачем, — голос Сиона прозвучал оглушающе, — Только потеряв Жаворонка, Вождь наконец-то понял, что искренне полюбил птицу, хотя до последнего боялся себе в этом признаться. Он был исцелен… Не поверишь, любовью.       — Есть и другая истина: стоит привязаться, как становишься уязвимым. Может Вождь не хотел, чтобы его спасали, принося благородную жертву? А после такого исхода… Уж лучше умереть самому, чем жить с подобным грузом на душе.       Каждый пытался доказать свою точку зрения, потеряв беспристрастный покой.       — Жаворонок смог принять тот единственный способ. А теперь... тебе не кажется, что исход зависит от того, готов ли Сын Вождя принять чувства Жаворонка? - Сион был непреклонен в суждениях, не представляя как ещё яснее выразиться, раз они уже перешли к завуалированным признаниям. Не хотелось разрушать неустойчивое мгновение таким торжественным, громогласным, но настолько коротким «люблю», которым не опишешь весь разноликий спектр переливающихся ощущений.       Ореол душевности обрамлял светлый облик, очаровывая Недзуми мучительными, безмерными и необыкновенными чувствами.       Порой, недосказанность тоже губит и бывает не менее болезненной, чем хлёсткие замечания, случайно отпущенные колкости, бестактные умозаключения.       Недзуми приблизился к Сиону вплотную, намного меньше расстояния вытянутой руки, сокращая идеально выстроенную дистанцию, разрушая невидимую преграду. Вблизи можно было ярче ощутить легкое дыхание, жар источаемый податливым телом, запах кружащий голову, рассмотреть расширившиеся зрачки, встрепенувшееся на лице удивление, сменяющееся непониманием и потаенным восторгом. Он перехватил его запястье, чтобы тот мог почувствовать трепещущий пульс, что бьется в его груди. Тишину наполнило доверие. Мир замер и затих, словно они были одни в целом свете, прислушиваясь к негромкому голосу.       — Мне кажется, что уже… Цветы распустились на сердце...  — еле слышно прошептал Недзуми, - И будь что будет.