Старая шкатулка

Дорогая мама, у нас все хорошо. Живем мы весело, дружно. Каждый день исправно ходим в садик и на работу, получаем денежки и призы. Нормальная семья. Ты переживала, что невестка у тебя будет никудышная. Успокойся. Женился я по большой любви. Она милая и хорошая, готовит вкусно, убирает хорошо. Приветливая и вежливая. Умеет сказать «вынеси мусор» или «помой посуду» так, что я без возражений выполняю ее указания. Каждый вечер мы смотрим телевизор. То комедию, то мелодраму, то детское, а вот вчера – трагедию. Что-то про гладиатора и про Древний Рим. Спецэффекты, я тебе скажу, Сталину и не снились! Сынишка у нас получился замечательный. Веселый, подвижный. Мальчик-батарейка, вечный двигатель. Казалось, вот он сидит, играется кубиками, отвернулся всего на мгновение, а он уже Эверест покоряет. Хорошо, что успел поймать и его, и этажерку. А как он говорит. Всего три годика пацану, но «р» не говорит. Это нормально, кстати? А то Ленка, - ну ты знаешь, одноклассница моя, ты ее еще мне в жены пророчила в классе эдак в третьем, а сейчас она детский врач - говорит, что это пустяки. Нормальный у нас мальчик получился, загляденье. У него, кстати, бабушкины кудри. Помнишь, как ты жалела, что у тебя волосами пошла в отца, а не в мать? Я считаю, что твои вороные локоны были краше тех непонятных ангельских кудряшек. Так вот, пацаненок. Иногда я думаю, в кого он такой энергичный и старательный. Каждое дело до конца доводит, не забывает ни о чем. Раз сказал, что покорит гору (этажерку) залез на нее таки, пока мы не видели. Стул приставил, аккуратненько так взобрался. Мы приходим, а он сияет радостной улыбкой с верхней полки, а на полу статуэтки фарфоровые. Не разбились, кстати. Моя к сыну кинулась, я - к аптечке. Как мы сына снимали в четыре руки – это отдельная песня. Ни на уговоры, ни на конфеты он не велся. Пробовал силой, так влепился, что этажерка зашаталась. Оставили. Пошли на кухню валерьянку с чаем пить. Жена, заодно, чтобы нервы успокоить, приставила меня посуду мыть. Логики не понял, но помыл. Она собирается сказать мне о том, как сына надо снимать. Как тут входит ОН. Белые лохмы как у чертенка, на руках и ногах – ссадины. Но довооольный. Подхожу, треплю по волосам, «Молодец, сын», говорю. И мы начинаем серьезный, обстоятельный, мужской разговор. Все вместе, с мамой. Говорит о подводных лодках, о космических кораблях, что бороздят просторы вселенной, о Витькином самолете… Итог: на этажерке начинают скапливаться бумажные и не очень, но уменьшенные модели разных транспортов. Сын на этажерку уже не залазит. Женушка подумала-подумала, да и прекрасную идею выдала: у нее на работе сотрудница есть, а у той – сын-подросток, разгильдяй и прочее, но не важно. Главное, что сын тот журнал нашел. Серия такая, вроде «сделай сам». В нагрузку к журналу, где о танке/самолете/вертолете/корабле (нужное подчеркнуть или дописать) идет уменьшенная модель этого самого танка/самолета/корабля, которую нужно собрать. К тому времени вышло порядка шести-восьми номеров, я поехал на рынок, все их скупил. Теперь клеем. Женская часть семьи довольна: и сын не лазит, куда не надо, и муж при деле. Да… Это был пример меня - отца хорошего. Но бывали и другие случаи, из-за которых приходилось краснеть. Хотя мне очень не хочется это рассказывать, но придется, ведь ты не поверишь безоблачному рассказу, даже от своего сына. Купил новый мобильник, будильник на нем поставить забыл, супруга – тоже. Хорошо, что ее биологические часы сбоя не дают, но опаздывали мы тогда сильно. Вернее, дражайшая половинка опаздывала, а мне как раз еще можно было полежать чуток. Пока она ураганом носилась по квартире (теперь я верю твоим рассказам, как ты красилась и колготки одевала одновременно), проснулся сын. Его тоже надо было собрать, накормить, в садик отвести. Обычно этим жена занималась, ей по дороге было, несколько по окружной, но все-таки, по пути. А теперь она должна лететь как стрела, прямо и не огибая препятствий. Решив показать себя рыцарем на белой маршрутке, я предложил проделать все утренние дела с сыном сам. Моя Пенелопа чмокнула меня в щеку и убежала, на ходу застегивая сапог. И тогда по квартире стал носиться ураган номер два, помельче. Сына я собирал, не кормил (в садике покормят), в теплую одежку (все строго по инструкции), стоит теперь колобок маленький в прихожей качается, ждет, пока я оденусь. Вылетаем мы из квартиры: я на первой космической, и наследник подмышкой. Хорошо, что садик близко. Доходим за минут… В общем, долетаем. Сын что-то ноет, что ногам холодно. Говорил же, что ботиночки плоховаты, надо бы те, синие брать, что с машинками. Теперь вот ребенку холодно! Не в этом суть. Я не обращаю внимания, сын тоже. Прилетели в садик, сдал на руки воспитательнице. - Папаша, вы бы ребенка обули сперва… Фейспалм, мама, Фейспалм. Я дурак, что не может не радовать. Дражайшая половинка потом едва плешь не проела. Хорошо, что успел спастись за приготовленным ужином. Спасибо, мама, за уроки кулинарии. Они спасли мне жизнь! А! Супруга недавно котенка притащила, маленький комочек, худой, ребра торчат. Весь черный-черный, а глаза хитрые и несчастные. Понявшие, но не принявшие. Теперь нас четверо. А скоро будет больше. У тебя будет внучка! Надеюсь, что в маму пойдет. Красавицей будет однозначно!

Целую. Любящий сын.

Темноволосый мужчина лет двадцати пяти поставил последнюю точку, положил списанные листочки в конверт, аккуратно его запечатал. Над письменным столом горела ярким белым светом лампа, за тонкой стенкой сопел его сынишка, а жена, милая и добрая женщина, дочитывала сказку. Он поскреб подбородок, с неудовольствием ощутив жесткую щетину, и посмотрел на белый конверт, где не было еще ни марки, ни адресата, ни отправителя, только ровные типографские строчки. От конверта пахло свежей красной и сладко, как апельсин, клеем. Он провел рукой по написанному, и положил на подоконник. Почему-то не хотелось прятать письмо сразу же после написания в ящик стола, ко всем неотправленным. К друзьям, к маме, к отцу, к бабушке, к старому другану Коляну, с которым вчера пили пиво под победный баскетбольный матч. - Эх, - со скрипом отодвинулось обычный деревянный стул. … На подоконнике остался лежать чистый белый конверт с исписанными размашистым уверенным почерком листами внутри. Осталась стоять старая фотография, с которой улыбались трое: мужчина в военной форме капитана, женщина в белой беретке, из-под которой лезли тяжелые черные пряди, и мальчишка лет восьми с веселыми черными глазами и растрепанными волосами. Женщина улыбалась со тарой фотографии светло и безмятежно, будто не провожала горячо любимого мужа на его последнюю, во всех смыслах, битву, будто не было в этом мире ни горестей, ни бед.