Баланс на разноцветных гранях

Детективное агентство, то место, где людям принято помогать. Выполнять задания, спасать невинных, а иногда и виноватых, ловить преступников и защищать обычных людей. Все это —прямая обязанность каждого сотрудника этой организации. Но была ещё одна. Негласная, но очень нужная каждому из них. Дар не всегда приносит счастье обладателю — это всем известный факт. И любой сотрудник Детективного агентства так или иначе прямое тому подтверждение. На кого здесь не глянь, у каждого что-то да и болит внутри. Есть раны, которых не видно, на первый взгляд кажется, что их и вовсе нет, но они нещадно кровоточат. У кого больше, у кого меньше, кто-то справляется с этим лучше, кто-то хуже, однако боль все равно есть боль. У каждого здесь непростая судьба, непростое прошлое. Поэтому найти для себя место в обычном мире людей —задача неиспростых, а иногда и вовсе невыполнимая. Социум бы их не принял. Их бы боялись и сторонились. Как уродов, как прокаженных, как проклятых. Но было одно место, где они все же могли оставаться собой, живя рядом с обычными людьми. Этим местом стало агентство, созданное Фукудзавой, которое было не только работой, но и настоящим домом. Здесь они помогали друг другу принять себя и забыть ужасы и холод прошлого. Они могли делиться своей болью, теми демонами, что жили внутри. Помогать не только обычным людям, но и самим эсперам — для этого и была создана эта организация. *** Блокнот Куникиды открыт на первой странице, где значились три пункта-правила его жизни. 3. Наказывать преступников. 2. Помогать людям. 1. Не отворачиваться от своего товарища. Именно в такой последовательности. Куникида смотрит на первый пункт. Слова из этой строчки горят перед глазами, и отдают яростью в голове. Казалось бы, чего проще? Такой простой пункт среди всех остальных, записанных далее идеалов, такое нужное каждому в этой организации правило, о котором не надо было напоминать, ведь ему следовали, как чему-то само собой разумеющемуся. И все же, один сотрудник умудрялся нарушать даже его. *** Куникида наивен. Он сам это прекрасно знает и с готовностью признает. К каким бы идеалам ты не стремился, в любом человеке все равно да будет хоть один недостаток. Вот только наивность не означает, что ты ненаблюдательный и тупой. В Детективном Агентстве, куда не глянь, у всех было не лучшее прошлое. Об этом могли говорить или нет. Страдать до сих пор или пытаться думать, что все уже давно забыто. Но так или иначе, сразу или через время, каждый открывал душу, стремясь поделиться с теми, кто стал частью их жизни, болью. Это началось давно. Первым был Ранпо, протянувший руку потерявшей надежду на свет и прощение Ёсано. За ним уже Фукудзава привёл Кенджи и Танидзаки, чьи способности мешали им жить. Это тепло, некогда возникшей в стремлении помочь, стало первоисточником, от которого до сих пор продолжали дробиться и тянуться дальше тонкие нити, охватывая все больше и больше человек с угасшей или угасающей душой, проникая внутрь и освещая их давно забытым светом. Так было до тех пор, пока к организации не присоединился Дадзай. Лучи, что, почему-то тогда не решительно, потянулись к нему, стремясь согреть, в первую же секунду были бесследно поглощены. Исчезли, словно в бездне без краёв и границ. После общения с этим человеком чувствовалось опустошение. И возникала мысль, что все это время перед тобой было абсолютное ничто. Это никак не отражалось в облике Дадзая. Наоборот, он всегда был со всеми приветлив, много шутил. Был настоящим паяцем, не знающим бед и печали. Вот только каждая шутка не подпускала ближе. Что бы у него не спрашивали, Дадзай всегда с охотой и готовностью отвечал. Той же шуткой, не отвечающей ни на что. Словно отгораживаясь ещё одним непробиваемым блоком стен. Куникида смотрел на его кривляния, дурашливое лицо напарника, постоянно пытающегося отделаться от работы, и все чаще задумывался над одной вещью. Если бы ему пришлось сравнивать детективное агентство с космосом, каждый сотрудник был бы одной из многочисленных, искрящихся звезд. От каждого здесь шёл бы свет, льющийся из раненых, но кристально чистых душ. И только Дадзай казался ему чёрной дырой. Неизвестной, пугающей, полной тьмы и пустоты. *** Когда интерес к новенькому угас и тот перестал быть главной темой каждого рабочего дня, продолжать пытаться узнать его ближе не захотел никто. Тщетные попытки разбивались в дребезги ещё на подлете. Пусть на первый взгляд и не видимо, но от Дадзая стали держаться подальше. Никто с самого начала не заставлял открываться насильно, хоть такое отношение и выглядело странным, но все равно оставалось его личным правом и делом. Вот только Куникида с ним не смерился. Ни тогда, ни сейчас. Нет, этот человек его ни капли не интересовал, он даже побоялся бы назвать его (боже упаси) другом. Но Доппо следовал идеалам. И там было сказано помогать эсперам, даже если они были придурковатыми напарниками, вроде Дадзая. Хотя, кого он обманывает, дело было не только в идеалах. Просто иногда, когда Дадзай думал, что его не видят или слишком о чем-то задумывался, на его лице застывало такое выражение... Куникида такого ни у кого и никогда не видел. Выражение, что способно изменить лицо человека настолько, что казалось перед тобой находится кто-то другой. Будто в одном и том же теле умещались две абсолютно противоположные личности. Куникида не знал какая из них ему нравилась больше, но Дадзай, смеющийся и подкалывающий все и вся и пускай хоть до конца жизни отлынивающий от работы, казался как-то привычнее, естественней, чем абсолютно спокойный, будто застывшая статуя, человек со взглядом полным скуки. От него самому Куникиде хотелось выть, а, когда он видел на лице напарника это выражение, подойти и хорошенько потрясти, привести в себя. Только бы не видеть это одиночество во взгляде. Каждый раз Куникиде хотелось узнать правду. Спросить о причинах, о мыслях в этот момент, о прошлом. Но он не мог. Не решался. Как только открывал рот в намерении произнести вопрос, губы просто переставали двигаться. *** — Скажи, Дадзай... — собравшись с силами, серьёзно и излишне воинственно в который раз за месяц начинает Куникида. — Ммм... — строя дурашливое лицо, откликается детектив. Щуря свои всезнающие глаза. "... О чем ты думаешь?" “... Кто ты такой? " "... Почему не подпускаешь к себе? “ Доппо видит, что Дадзай понимает, что  у него хотят спросить. И знает, что не спросят. —... Когда я уже увижу на своём столе твой отчёт по тому делу, что..... "М-да..." Вопросы, которые вертелись на языке так и остаются непроизнесенными. Куникида боялся правды, которая может открыться. Боялся, что чего-то не поймёт и тем только ещё больше ранит. Некоторые вещи лучше не знать. Некоторых людей лучше не спрашивать, чтобы не сломать ещё больше. Конечно, Дадзай не выглядел хрупким, но ведь не известно какие чувства или наоборот их отсутствие появятся у того, прояви Куникида настойчивость. А может, именно она и была нужна в данном случае? Куникида мучался над этими вопросами, хвастался за голову, изводя себя от нерешительности и беспокоясь за пускай и несного, но коллегу. Его идеалы были в смятении, здравый смысл не подсказывал ничего. Дадзай был ему хорошим коллегой (когда хотел). Отличным напарником (когда хотел). Непревзойденным учителем (когда хотел). Но никогда и ни при каких обстоятельствах — другом. *** Однажды, во время Трёхсторонней войны, Фукудзава попросил явиться кого-нибудь из доверенных лиц Мафии в Агентство, чтобы попытаться договориться о мире. Тщетная попытка, конечно, но попробовать стоило. Список пунктов соглашения был подготовлен от и до и естественно их готовы были обсудить и дополнить в случае необходимости. Вот только Чуя, которого и отправили на эту встречу, отметал каждый, а Куникида меж тем медленно закипал, и был готов перейти на крик. Обстановка наколялась, а атмосфера в комнате в прямом смысле наэлектризовалась от воздуха, что становился отчего-то все тяжелей. Когда в зал зашло одно недоразумение. Дверь скрипнув открылась, и нечто, держащееся одной рукой за дверной косяк, буквально ввалилось через порог. Чуя застыл, как и Куникида, так и не закончивший произносить свой довод. Повисла странная тишина, словно все забыли кто они и зачем здесь находятся. Дадзай обвел комнату мутным взглядом, затем, по очереди их, особенно задержавшись на Чуе, икнул, и разворачиваясь обратно к выходу, произнес: — Не, не, не, я все ещё слишком трезв, чтобы в этом участвовать. Эти слова, словно красная тряпка для быка, дали отмашку Куникида, и все раздрожение, накопившиеся за все время этой встречи с Мафией, выплеснулось в удаляющуюся спину Осаму. Доппо хотелось рвать и метать, догнать горе-напарника и вмазать по его тупой, наглой роже. За то, что помешал, за то, что напился до чёртиков в разгар рабочего дня и по видимому отправился пить дальше. Но то, что один из Мафии все ещё находился здесь, а ответственность за эту встречу лежала на нем, охлаждали голову Куникиды. Спустя минуту, он глубоко вдохнул, выдохнул и устало, с презрением произнес: — Боже, вот поэтому у него и нет друзей. Накахара сидел, откинувшись на стуле, и все ещё смотрел в том направлении, в котором бинтованное чучело только что уползло. — Его дружба дорого обходится людям. Куникида, не ожидавший услышать подобное, в удивлении и с надеждой повернулся к мафиози. "Может быть этот человек, поможет ему узнать о Дадзае хоть что-то? “ — Хочешь сказать, что они у него вообще были? Чуя сначала поджал губы, будто не хотел говорить, то что знал, а потом презрительно скривился и все же произнес: — Дадзай очень преданный друг. И настоящих друзей он, действительно, ценит. Другое дело, что у него их не осталось. Куникида оторопел. Дадзай — преданный друг? Эти понятия всегда казались ему из разряда фантастики, чем-то что движется параллельно друг другу без возможности найти точку соприкосновения в лице этого человека. — Не осталось? — пробормотал Куникида, лишь бы не молчать. — А кто тогда ты? — Никто. — спокойно пожал плечами Чуя. — Я слышал, вы давно знакомы. Чуя прикрыл глаза и шумно выдохнул, словно собираясь объяснять истины ребенку. — Слушайте, я конечно понимаю, что в детективном Агентстве везде порхают бабочки, а радуга дружбы и взаимопонимания на каждом углу, и таких, как Дадзай вам тяжело воспринимать, не то, что понимать, — Чуя открыл свои лазурные глаза, пригвождая Куникиду взглядом жалости к его наивности. — Но неужели вы и впрямь настолько слепые? Неужели не понимаете? Дадзай — гений. А, знаешь, что это значит? Ему нельзя иметь слабости. Находясь на одном уровне с такими людьми, как Мори, их не должно существовать впринципе. Ни одной. Друзья, родные, приятели, знакомые — это то, чем можно манипулировать, то что может стать причиной проигрыша, то что становится балластом, ношей, с которой больно расставаться. Дадзай уже попался на это один раз... Хоть этого иногда и не скажешь, но он тоже человек. Куникида молча слушал, чувствуя, как внутри него от этих слов, словно из ряби, проступает наконец чёткая картинка, о которой он знал, но не хотел до этого замечать. — Я ему никто. — продолжал Чуя в упор глядя на детектива. — Иногда просто коллега, иногда просто напарник. — И он на такое согласен? — поднял бровь Куникида. — У него нет выбора. — пожал плечами мафиози. А затем, поднял глаза к потолку. — Хотя черт его разберёт. Может, он и впрямь не хочет иметь связи. А, может, наоборот хочет считать меня или тебя другом. Но он понимает, что не может. Поэтому не думает об этом. Не допускает даже мысли о том, чтобы думать. По крайней мере теперь. И мой тебе совет, детектив, не лезь в это дело. Если не готов принять все, что скрыто от ваших глаз, не желающих видеть что-то кроме вашего света и правильного мира. Принять все так, как оно есть. *** С тех пор прошло столько времени, но Куникида и сейчас не готов узнать правду. Не готов принять то, что не вписывается в его привычное мировоззрение и правильное положение незыблемых вещей. И поэтому мучается от собственного бессилия, вытекающего в постыдное чувство вины, что не может помочь своему коллеге. *** Если всех в Агентстве сравнивать со вселенной, то они будут звездами. Яркими, уникальными, подчиняющимися обычным законам, движущимися по чёткой, предугадываемой, постоянной орбите. И только Дадзай был бы чёрной дырой. Пугающей, неизвестно куда ведущей и как появившейся. Хаотичной в своём движении и непредсказуемой для остальных планет и светил, желающих узнать, что у неё внутри.