Виконтесса де Бражелон, или Воспитанница Атоса

«…Должен признать также, что я даже рад такому стечению обстоятельств. Я знаю Вас, Оливье, как человека безукоризненной честности. И лучшего преемника себе я бы и не пожелал. Потому я благодарю Бога, что, не одарив меня сыном, Он, в замысле своем, позаботился о том, чтобы мне наследовали Вы. Я вновь прошу простить мне ту вольность, с которой я обращаюсь к Вам без чинов и титулов. В свои последние часы я вправе признать, что всегда относился к Вам, Оливье, как к сыну. Нет, я не лгу себе и знаю о Вашей любви к покойному графу. Но льщу себя мыслью, что Ваше доброе отношение ко мне проистекает из чувств, близких к сыновним. Простите эту слабость старику! Именно эти надежды и мысли позволили мне обратиться к Вам с этим посланием. Я знаю, что Вы и так не оставили бы на улице мою девочку, мою Беат, Вы слишком благородны. И все же мне будет спокойнее, если я лично скажу Вам: прошу, сделайте все для должного воспитания и жизни моей дочери Беатрис. Я слишком поздно полюбил, слишком поздно стал отцом. Я почти ничего не успел! Она еще совсем ребенок, ей нужно все: и строгость, и любовь родителей, и забота, и учителя. Я понимаю, что этой просьбой связываю Вас и столь многое взваливаю на Вас. И понимаю также, что всем состоянием отныне будете распоряжаться Вы. И потому я не обязываю Вас, Оливье, но прошу и заклинаю! Не сбрасывайте воспитание Беат на монастыри и сторонних людей. Увы! Но им нет дела до наших детей. Я заклинаю Вас, позаботьтесь о ней, как если бы она была Вашей дочерью, помогите ей, как помог бы я! Благослови вас Господь! Искренне ваш, граф де Бражелон». Просьба покойного больше чем воля. И Атос, с тяжелым сердцем перечитывая последнее письмо Бражелона, понимал, что не в силах избежать этой ловушки. Он не вправе не принять наследство, тем более, осознавая, что граф оставлял ему все именно зная его как человека чести, и веря, что его дочь не вышвырнут на улицу. Даже не напиши он это в письме, Атос прочувствовал бы это. С этой тяжестью он явился и в особняк Тревиля просить об отставке, предчувствуя нелегкий разговор. - Если хотите, я откажу вам в вашем прошении, - вдруг на удивление спокойно объявил капитан. – Его величество нуждается в хороших солдатах, идет война… А ваши семейные дела могут и подождать. Еще одна ловушка. Он уже сбросил дела в Ла Фере на других, проявляя крайне мало внимания к тому, что составляло его долг. А сейчас, когда королю и вправду нужны опытные военные, граф убедил себя в том, что этот долг – присяги – гораздо важнее, и именно тут он должен быть… Но на этот раз Атос подавил в себе желание поступить именно так, уступить этому малодушию, отписать в поместье, чтобы до его прибытия всем занимались управляющий и экономка – или как там было заведено у Бражелона? Если не отказаться, то отсрочить решение… Однако на этот раз победило иное чувство долга – граф де Ла Фер твердо повторил просьбу об отставке. *** Замок Бражелон встретил нового хозяина приличествующим трауру молчанием, только старый слуга у ворот взял повод коня, но топтался, будто бы не зная, куда вести животное, да какая-то горничная на пороге сообщила, что докладывать о нем некому, господин граф скончался, так что и принимать его некому, в иной день пускай приедет, когда новый хозяин прибудет… Узнав, что прибыл как раз новый владелец, расторопно повела его в гостевые покои, отдыхать. Атос, который полагал, что на него с порога посыплются новые обязанности и просьбы, несколько растерянно осведомился у служанки, не прибыл ли поверенный. И узнав, что пока никто не приезжал, решил, что тогда и в самом деле лучшее, что он может сделать, это отдохнуть с дороги. Велев сообщить ему, если приедет стряпчий, а также подавать ужин в заведенное время, граф выставил Гримо вслед за горничной, решив наконец воспользоваться случаем и побыть одному. Путь сюда выдался более трудный, чем он предполагал поначалу. И не столько из-за постоянного дождя, хотя от этой погоды развезло все дороги, сколько из-за того, что эти дороги заставили его сделать остановку на пути к Бражелону, чего изначально Атос не планировал, намереваясь добраться за день. Но все вышло иначе. Ему пришлось переночевать в небольшой деревушке Рош Лабейль, название которой, как и все события там*, графу сейчас отчетливо хотелось смыть с себя и стереть из памяти… Почему он поддался? Нет, он не был очарован ничуть. И подобное поведение в другое время вызвало бы лишь его презрение. Тогда отчего? Появление герцогини, пусть он тогда еще и не знал, кто это, было внезапным, но разве это может быть поводом? Он был инкогнито, его приняли за священника. Это ли послужило причиной позволить себе вольность? Или он просто был слишком расстроен известиями из Бражелона, ошарашен свалившимися на него обязанностями? Или все вместе? Атос рассерженно стянул с себя перевязь, сбросил колет и камзол, словно пытаясь освободить дыхание. Велеть подать воды? С порога заявив о себе как о чудаке, который ванны принимает, когда другие дом после похорон убирают. Граф подошел к столику у кровати, налил в тазик воды для умывания, ополоснул лицо, протер плечи. Стало чуть легче. К дьяволу герцогиню! У него иных забот хватает! Надо позже попросить отвести его в семейный склеп, проститься с Бражелоном. Затем встретиться с поверенным, познакомиться с управляющим… Но сейчас – отдых. Хотя бы короткий. *** Однако отдых его длился не более получаса. И был прерван самым вопиющим образом – громкими криками за дверью: - А я все равно войду! Пусть он мне ответит! Пусть он сразу все скажет сам! И я тоже ему скажу! Скажу, что он тиран! Тихий ответ на эти гневные вопли было не разобрать. Но граф и не собирался выжидать, чем все решится – он попросту появился на пороге сам. Быстро окинув взглядом небольшую комнату, служившую приемной перед выделенной ему спальней, Атос пришел к выводу, что скандальная особа – девочка лет восьми* – и есть виконтесса, дочь покойного Бражелона, а дама с ней, вероятно, ее гувернантка или служанка, исполняющая эти обязанности. - Полагаю, мадмуазель, вы желали видеть меня? – прервал он молчание, которое наступило в тот миг, когда он открыл дверь. – Позвольте представиться, граф де Ла Фер. Тот тиран, видимо, о котором вы говорили. Девчушка не смутилась, только тряхнула темными кудрями, уложенными уже во взрослую прическу, и высоко вскинула носик (очень по-бражелоновски, Атос помнил этот жест графа): - Именно о вас, сударь! - Я полагал, мы не знакомы. Могу я узнать, чем вызвана подобная оценка моей особы, мадмуазель? - Вы прибыли сюда, чтобы забрать папин замок, - ответствовала девочка. – И… и отправить меня в монастырь. - Виконтесса, что вы говорите! – зашипела гувернантка на воспитанницу, в ужасе бледнея от прямоты детских ответов и заставляя думать, что подобные ответы откуда-то взялись в детской голове, а, судя по письму Бражелона, вряд ли от отца, который настаивал совсем на ином. Атос несколько мгновений оценивал ситуацию, затем отступил назад, в комнату, приглашающим жестом предложил девочке пройти туда же, для верности объяснив свое предложение: - Пока я еще не принял титул графа де Бражелона, мадмуазель, я позволю себе дерзость поговорить с вами здесь, в гостевой комнате, а не в кабинете хозяина замка. С вашего позволения, конечно. Беатрис кивнула, важно прошествовала в комнату и заняла кресло у окна, спокойно и выжидательно. Атос, уже оценив ситуацию, захлопнул дверь перед носом гувернантки, намеревавшейся идти за воспитанницей: Бражелон и вправду всегда относился к нему, Атосу, как к сыну, потому плохое о нем не мог говорить своей дочери. Следовательно, эти мысли девочке внушил кто-то иной, кому она доверяет. Гувернантка возмущенно что-то пискнула за дверью, но Атос не обратил на это никакого внимания, проследовал за девочкой и сел напротив. *** Некоторое время мужчина и девочка внимательно разглядывали друг друга. Граф отметил хрупкость Беатрис, ее впавшие щеки и воспаленные глаза – кажется, потерю отца она и вправду переживала очень сильно. Отметил и фамильные черты, взятые от отца: высокий лоб, прямой нос, часто вздернутый вверх, большие широкие глаза небесно-голубого цвета, такие, кажется, несовместимые с темными волосами. А еще он отметил взрослый взгляд этих глаз, старше своего возраста, решительный и упрямый. - Отчего вы решили, что я отправлю вас в монастырь? – спросил Атос, который в душе полагал, что это было бы лучшим решением, поскольку как воспитывать девиц, он не представлял, но хорошо помнил волю покойного и не представлял для себя возможным от этого отказаться. - Терез сказала. Значит, он был абсолютно точен в своих догадках! Кивок Беатрис на дверь только подтверждал то, кто такая Терез. - Она и папе говорила, что меня лучше отправить на воспитание туда! – продолжала девочка. – Но он не хотел. То есть он отправлял, а потом забрал, когда я попросила. И больше обещал не отдавать! - Вы полагаете, там дают плохое воспитание? - Они злые! Злые, я знаю! - Возможно, дело в том, что вы плохо себя вели? - Здесь меня тоже наказывали, но без злобы. - Однако вы должны понимать, что там вас научат тому, что должно знать благородной даме… - Значит, так и есть! Вы отправите меня подальше от дома! Навсегда! А я не хочу туда! Почему я должна… - Мадмуазель! – граф позволил себе слегка повысить голос, чтобы его услышали. – Я позвал вас для беседы, а не чтобы ругаться. Если вы желаете на кого-то накричать, в вашем распоряжении целый штат слуг. Им привычно слушать вопли друг друга и торговцев на базаре, выслушают и вас. Непривычная отповедь заставила ее замолчать. Девочка покраснела от досады на то, что ей указали на поведение, не достойное благородной дамы. Даже дамы ее возраста, а не то что взрослой! - А разве нельзя иначе? – Беа попыталась говорить спокойно и рассудительно, подражая самому графу. – Ведь папа обещал мне… - Вот письмо вашего отца, - Атос протянул послание. – Он просил меня дать вам лучшее. И я поклялся его памяти, что сделаю все, чтобы так и было. Потому, принимая титул вашего батюшки, я должен сделать все возможное для вас. В числе прочего, дать вам достойное образование. Беатрис крутила письмо в руках, но не читала – боялась расплакаться от строк, написанных рукой отца. - Как я понимаю, - продолжал граф, - до сих пор вашим образованием занималась Терез… эта женщина, что вас сопровождала, ваша горничная? А также некоторые отдельно приглашенные учителя, не так ли? - Так дальше не может быть? – прошептала девчушка, предчувствуя, что сейчас и вправду разрыдается. Весь ее мир рухнул вместе с гибелью папы… *** Она уже и вправду была в монастыре. Где заставляли спать в холодной келье, где уроки вбивали розгой чаще, чем повторением, где за то, что не вовремя вздохнешь или скосишь взгляд, могли избить или придумать еще наказание. Но главным было даже не это. Папа тоже приказывал ее наказывать за провинности или сам мог за это взяться. Нет, Беат боялась не этого. Но папа после наказания обязательно прощал и целовал ее в лоб, давая понять, что больше не сердится. Сестры в монастыре жалости не проявляли, для них девочки-воспитанницы были равны, никакой ласки никому не перепадало никогда. Беатрис храбро продержалась первую неделю, в воскресенье, когда ее навещал батюшка, девочка смогла даже ни о чем не попросить. Но после второй Беа не выдержала и принялась умолять отца забрать ее домой. Пусть что угодно! Пусть даже чаще ее наказывает! Пусть заставит дом убирать! Но только не это место! И папа не смог отказать. Все наладилось, все забылось. Пока не заболел батюшка. Тогда он начал говорить о том, что скоро уйдет, а ей надо будет слушаться другого человека. Папа уверял, что ее новый опекун будет хорошим, непременно хорошим. Но Терез поджимала губы и шипела, что плохим девочкам не достаются хорошие опекуны, а такую непоседу, как Беа, надо отправить в монастырь, что новый граф и сделает, никакие слезы не помогут! И вот он приехал. И говорит о том, насколько хорошо там, где она уже была – откровенно лжет! *** Атос не спешил с ответом. Может ли все быть так, как было? У нее, не у него, но ведь все зависит от него. Присутствие девицы в замке, где будет он проживать – одна мысль об этом приводила его в ужас. Пусть даже пока она еще ребенок, и вряд ли справедливо добавлять ей грехи той… Только эти грехи – всего ее женского рода! Некстати вспомнилась последняя ночь, развратные приставания герцогини, на которые он поддался… Очень тянуло выпить. Напиться и не думать ни о наследстве, ни об обязанностях, ни об этой девчонке! Но его долг перед Бражелоном! А еще… еще засела мысль о том, что Анн монастырь, может, и дал отличное образование, но вовсе не привил ни любви к Богу, ни послушания, ни благородства мыслей и поступков. Потому верно ли будет, если он отдаст другую девушку на воспитание сторонним людям, не следя за ней? - Вы должны кое-что знать обо мне, мадмуазель, - наконец произнес граф, старательно не замечая подрагивающих губ девочки – того и гляди разрыдается. – Могу я говорить с вами, как со взрослой дамой? - Да, сударь. - Хорошо. Вы были правы в своей оценке меня как тирана, хоть мы и не были знакомы. Однако вы угадали. Мое тиранство проявляется в том, что я не терплю непослушания и своеволия в моем доме. Считаю непозволительным пренебрежение своими обязанностями. И строго караю за проступки. Девочка несколько минут обдумывала эти слова, затем кивнула, подтверждая, что все поняла: - Папа говорил. Правда, он называл вас строгим, но очень справедливым. Говорил, что вы человек чести… Она на миг сжала кулачки и пробормотала: - Я… не должна была говорить про тирана. Я просто очень испугалась из-за монастыря. И-извините. Атос глянул на нее со всевозрастающим интересом – однако, дочь Бражелона весьма разумная девочка! И, кажется, вовсе не такая истеричная, как показалась поначалу. Даже пытается сдержаться и не реветь при словах о монастыре, хоть отправка туда в ее мыслях уже дело решенное. Все же главное, наверное, граф сделал – научил дочь поведению, должному ее происхождению. - Что ж, - произнес Атос, - теперь, когда мы поняли друг друга, я предлагаю вам обдумать и решить, что будет лучше для вас самой. Впрочем, возможность изменить выбор и предпочесть монастырь у вас всегда будет. Беатрис непонимающе взглянула на графа – что решить? И что для нее может быть лучше? - Принимая на себя титул вашего отца, я буду действовать как ваш отец, мадмуазель, - пояснил Атос. – Но, полагаю, я должен предупредить вас, что любящий отец – это не мягкий и послушный вам опекун, а, напротив, самый строгий отец. Именно это я прошу вас понять и именно об этом помнить. - И я смогу остаться? – тихо спросила Беат. - В этом случае вам будут наняты лучшие учителя, - продолжил граф. – Но за свои неудачи вы будете отвечать так, как не пришлось бы отвечать ни в одном монастыре Франции. Поверьте, разжалобить матушку-настоятельницу гораздо проще, чем добиться жалости у меня. Я сделаю то, что должен, ради вашего воспитания и во имя памяти вашего батюшки. К его удивлению девочка в ответ… улыбнулась! - Это все? – спросила она. – И я… смогу быть дома? - Вас это не пугает? - А вам кажется, что я глупая девчонка, только и желающая, что капризничать и проказничать? На этот раз улыбнулся граф: он и вправду полагал, что Беатрис просто не в силах оценить всю его строгость. - Что ж, хорошо, - кивнул он. – Повторюсь, право после попроситься в монастырь останется за вами. - Я им не воспользуюсь. - Кто знает. Однако остался еще один вопрос. Я торопился сюда, желая попрощаться с вашим батюшкой, но не успел… Девочка торопливо отвернулась, сглотнула слезы и кивнула, но когда повернула лицо к графу, уже была почти спокойна. - Поэтому мне через несколько дней надо вернуться в Париж, завершить там свои дела. А также, я полагаю, именно там мне проще будет подыскать для вас подходящих воспитателей и учителей. Но что делать на это время с вами? - А я… не могу отправиться с вами? Атос желал ответить категорическим отказом. Но понимал, что лукавит сам с собой, девочка ничем не может ему помешать. И пока он не отыскал достойную гувернантку, доверить ее он может лишь себе. - Хорошо, тогда будьте готовы отправиться. Полагаю, дня через три мы сможем выехать? Вы соберетесь? - Как вам будет угодно. - Прекрасно. Тогда я жду вас к ужину, мадмуазель, - подвел итог граф, поднимаясь. – Пожалуйста, не опаздывайте. За ним мы и обсудим ваши успехи в науках, а также решим, кого из учителей следует к вам пригласить. Мадам Тереза не позже завтрашнего дня покинет этот дом, я полагаю, в ее услугах вы более не нуждаетесь. О прочем я смогу судить лишь после того, как ближе познакомлюсь с делами замка. - Вы… принимаете титул папы? – девочка задержалась в дверях, что-то еще ее угнетало, не давало покоя. - Вы не желаете этого? - Я не могу этому мешать. Но… это значит, что отныне мне следует называть вас… отцом? Атос вновь улыбнулся – странное дело, но на новом месте он это делал все чаще! И не вопреки, а благодаря юной девочке. - Я полагаю, мадмуазель, что вам будет лучше называть меня «господин граф» или «господин опекун». - Так и вправду лучше, - ответила улыбкой она. - Титул же я приму не раньше, чем поговорю с поверенным и… если вы не будете против, я бы попрощался с вашим отцом. - Я могу проводить вас к нему, - серьезно отозвалась Беатрис. – Склеп неподалеку. Когда вам будет удобно? - Отдохните, мадмуазель, давайте, вы зайдете за мной… через час? Вам удобно? – Атос не знал, как с ней говорить, и говорил, как со взрослой. - Да, сударь, - присела девочка в реверансе. – И… тогда добро пожаловать домой, господин граф! Атос так и замер, глядя на уже закрывшуюся дверь. Кажется, он был уже не так против, чтобы его называли отцом. Он встряхнулся – что за странные мысли? Так он дойдет до того, что задумается о том, вправе ли быть таким строгим к этой странной девочке, своей подопечной, как обещал только что? Даже ради долга пред памятью Бражелона…