Девочки Блэк

      После обеда заскочила Лукреция - взволнованная, почти взбудораженная какой-то новостью, распиравшей её изнутри так, как тугой воздух наполняет воздушный шар.       - Вальбурга! - выдохнула она вместо приветствия, сбросив не по погоде тёплый плащ в изножье койки и плюхнувшись на колченогий табурет, позабыв о всякой церемонности. - Ты представить не можешь, Дора... Её выдают замуж!       - Отчего же не могу, - коротко вздохнула Дорея, рассматривая собственные руки, лежавшие на коленях поверх закрытой книги, и с неудовольствием отмечая, что пальцы кажутся излишне гладкими - будто у фарфоровой куклы, а не у живого человека. Украдкой потерев ладони одна о другую, она изнутри закусила щёку, чтобы сдержаться и не скривить губы в отчаянной попытке разрыдаться как обиженный ребёнок. Какой там - она даже плакать не могла от боли и недоумения. Ей не нравилось быть такой - слабой, болезненной, с изжелта-серым лицом,.. неблагополучной, повторила она про себя и поморщилась. Особенно на фоне цветущих прелестей Лу.       Преизрядные сапфирово-синие глаза племянницы, на деле бывшей на полгода старше самой Дореи, от такого показного безразличия стали совсем круглыми.       - Тебе что же, уже рассказали? - оскорбилась она, перебирая в памяти всех родственниц и гадая, кто бы мог поделиться с Дореей столь потрясающей новостью.       Она в ответ лишь покачала головой, мягко напомнив:       - Подумай сама, кому бы пришло в голову сообщать мне радостную новость? Разве что Поллукс забудет на время о собственной гордыне... Хотя, о чём это я, - спохватилась она и легла повыше, опираясь спиной о подушки.       Протянув руку, Лукреция лишь слегка коснулась уголка наволочки и брезгливо отдёрнула пальцы - больничный текстиль всегда казался ей ужасающе гадким на ощупь, будто выструганным из маслянистого дерева. А между тем ей было доподлинно известно, что тётушка Кассиопея лично присылала любимой, хоть и непутёвой сестрёнке всё необходимое, включая бельё из тончайшего кружева и даже дефицитные французские чулки, которых было не достать ни в волшебных, ни в магловских магазинах. Разумеется, можно было наколдовать себе любой наряд, но в их кругу всегда ценились именно такие, сотворённые руками вещи, потому что даже самая изящная шляпка тут же превращалась в дешёвку, если её можно было развеять Фините Инкантатем.       Приходя с очередным визитом, Лукреция иной раз малодушно задумывалась о том, что стоило угодить на больничную койку лишь затем, чтобы вновь окунуться в роскошь, которой они с Дореей теперь были лишены. Хотя тётушка, очевидно, придерживалась иного мнения на этот счёт, поскольку все присланные Кассиопеей подарки и сувениры так и лежали в углу палаты, сваленные в неаккуратную кипу. Впрочем, приглядевшись, Лукреция поняла, что в прошлые разы свёртков было куда больше, и коротко вздохнула - ох, Дора, жалостливая душонка... Поди, раздала половину медсёстрам и соседкам по палате.       Взяв себя в руки, она нарочито бодро продолжила:       - В таком случае, вот тебе вторая часть потрясающей новости - их обвенчают с Орионом!       На этот раз Дорея всё же приподняла тёмные брови-луки в слабой попытке изобразить удивление:       - В самом деле? Выходит, Арктурус не отказался от собственного прожекта по укреплению рода?       - Ах, милая... - Лукреция трагически вздохнула, качая очаровательной белокурой головкой. - В отца в последнее время будто бес вселился. Его нездоровые идеи...       - Прости, но откуда об этих идеях известно тебе? - удивилась Дорея - на этот раз вполне искренне. - Вы ведь не виделись с вашего с Игнациусом венчания.       Поджав губы, Лукреция на мгновение замолчала, но всё же взяла себя в руки и чопорно оповестила:       - Я состою в переписке с невестой Сигнуса. Её имя Друэлла Розье. Чудная девушка с прекрасным вкусом к одежде и украшениям, но удивительно пустоголовая.       - То есть, как раз то, что нужно моему обожаемому племяннику, - кивнула Дорея и неожиданно зло усмехнулась: - На что только ни пойдёшь, лишь бы остаться навеки чистым. Надо думать, теперь Вальбурга будет отзываться о Гонтах с их близкородственными браками куда вежливее.       - Дора! - возмущёно выдохнула Лукреция, украдкой оглянувшись на вошедшую в палату пациентку, у которой ног не было видно из-за громадного живота. - Она ведь твоя племянница!       Отведя упавшие на глаза чёрные волосы, Дорея смерила её долгим взглядом, от которого Лукреция ощутила, как по спине крадётся омерзительный щекотный холодок, а после отрывисто качнула головой.       - Брось, Лу, - попросила она. - До сих пор Вальбурга не признавала во мне родственницы, так что же сказать обо мне теперь? Я удивлюсь, если она хотя бы посчитает меня человеком.       - Но ты ведь Блэк, - напомнила Лукреция и неожиданно прибавила, горячо и зло: - С каким бы отребьем ты ни путалась в прошлом, твоё имя по-прежнему на гобелене.       Дорея стиснула кулаки так, что острые края ногтей впились в ладонь. Глядя на Лукрецию, которая уже не рада была собственной несдержанности, она с трудом подавила злобную усмешку и уточнила:       - В этом всё дело, да? В том, что тебя выжгли? Я понимаю твою злобу, деточка, - призналась она и презрительно хмыкнула. - Ты отчего-то решила, что мы с тобой находимся в равных условиях - две несчастные изгнанницы, навеки проклятые собственной семьёй... Вот только гляди, как получается, крошка Лу. Ты сбежала под покровом ночи с нищим проходимцем и объявила на весь свет, что быть Блэком значит поклоняться дьяволу. В то же время я, какой бы распутницей ни была в глазах твоих и Вальбурги, всегда останусь Блэк и буду гордиться моей принадлежностью к этой фамилии до самого последнего вдоха. Поправьте меня, если я ошиблась, миссис Пруэтт.       - Зато я не спала с грязнокровкой и не зачинала от него нежизнеспособных ублюдков! - отрезала Лукреция и тут же схватилась за щёку, наливающуюся густо-малиновой кровью.       Сложив руки на коленях так, будто не она только что отвесила племяннице пощёчину, Дорея холодно приказала:       - Уходи. Оставь меня, Лукреция.       - Но... Дорея...       - Прочь.       Схватив собственную сумочку и пальто, Лукреция замерла на секунду возле койки, будто хотела прибавить что-то ещё к страшным словам, а после вытерла подкатившие слёзы кружевной манжетой перчатки и поспешила прочь из палаты.       Дорея на неё даже не взглянула. Медленно опустившись, она повернулась на бок, свернулась калачиком и закрыла глаза, нежно баюкая собственный пустой живот. Целители были с ней чересчур обходительны - помнили заслуги отца, известного на всё графство мецената, - а потому не решались открыть ей правды. Но не сразу, по оброненным фразам, по жалостливым взглядам медсестёр она поняла, что случилось самое страшное, что только может произойти с женщиной. Она пока не могла произнести горькую правду вслух, даже мысленно избегала страшного слова, но это не слишком-то спасало от ночных кошмаров.       Она была достаточно прагматичной, чтобы хотя бы попытаться представить свою жизнь после выписки из больницы святого Мунго, но отчего-то не получалось. Вновь вернуться на съёмную квартиру, где каждый угол помнит её крики и раз за разом напоминает о случившемся ужасе? Ни за что на свете. Быть может, имеет смысл отправиться за границу - хотя бы в Польшу. Регулус писал, как там сейчас хорошо, особенно в самом Кракове; город почти полностью восстановили после войны, уже зацвели вишни и можно будет погулять возле Вавельского замка (1)... Может, даже отправиться на поклон к королеве Ядвиге.       Дорея усмехнулась тому, как по-детски прозвучала эта мысль, и вытерла слёзы. Кас рассказывала, что бедняжка Ядвига умерла совсем молоденькой, не старше двадцати пяти, но до сих пор наивные девчонки бегают к ней в склеп и пишут записки с самыми заветными желаниями.       Дорогая Ядвига, помоги мне сдать экзамен по биологии... Милая королева Ядвига, пусть скорее закончится эта проклятая война... Светлая пана Ядвига, пусть Матеуш полюбит меня...       Дорогая Ядвига, верни мне моего ребёнка...       Закусив губы, Дорея вытерла щёку об угол подушки и скосила глаза на вошедшую в палату медсестру.       - Мерлинова борода... Откуда такая красота, Энни? - восхитилась Маргарет, её соседка по палате, осторожно почёсывая восьмимесячный живот.       Кокетливо улыбнувшись, будто букет крупных белых роз был предназначен ей, Энни наколдовала вазу и установила на тумбочке возле койки Дореи.       - Роскошь... - оценила она, украдкой вдохнув исходивший от роз аромат. - Балуют Вас, мисс Блэк!       - Кто передал цветы? – спросила она, с трудом приподнимаясь над подушками.       - Каждый день приходит, - полушёпотом поделилась Энни, пристраивая букет в высокой вазе на тумбе. – Всё у доктора Шульца о Вашем здоровье расспрашивает. Красивый такой, в форме…       - В форме?..       У Дореи голова пошла кругом. У неё не было знакомых военных, кроме одного – того, кого она меньше всего ожидала теперь увидеть.       Карлус появился уже в начале следующей недели – гладко выбритый, со свеженькими нашивками старшего лейтенанта – и произвёл настоящий фурор среди медсестёр, которые с цыплячьим писком толпились у окон, пока они с Дореей медленно брели по парковой аллее.       - Я подал рапорт о переводе, - поделился он, когда после обмена фразами о погоде и здоровье пациентки в разговоре повисла неловкая пауза. - Буду теперь служить в штабе при особом отряде Министерства магии, это на юге Британии.       - Хорошо, - оценила Дорея и искренне прибавила: - Здесь, по крайней мере, не стреляют.       - М-да, ты права. - Он с усмешкой поскрёб шею, а после коротко вздохнул: - Хотя мне будет не хватать настоящей службы - если ты, конечно, понимаешь, о чём я.       Она кивнула, хотя имела довольно смутное представление о ходе боевых действий. Все сообщения в прессе она читала как выдержки из дурно написанного романа, со скукой и ощущением нереальности происходящего, рассеянно думая, когда же всё это кончится. Война не вторгалась в её уютный мирок - в нём было довольно проблем и без неё.       - Если тебе так нравится воевать, зачем же ты просил перевода?       Если до этого они шли очень медленно, то теперь Карлус вовсе остановился. Несколько секунд он смотрел на Дорею, не мигая, а после нарочито спокойно заметил:       - Родители купили для меня дом в чудном местечке под названием Годрикова Лощина. Там хорошо, - заверил он, когда Дорея недоумённо нахмурилась. - Умеренный климат, и до моря рукой подать, а сам дом просторный... Только пока хозяйки не хватает, - прибавил он с неловкой усмешкой, и она коротко слабо улыбнулась:       - Уж с этой бедой ты наверняка справишься.       Он не ответил на её улыбку, и Дорея вдруг поняла, к чему с самого начала вёл этот разговор.       - Карлус, - окликнула она, предупреждая, - не надо.       - Почему? - спросил он, и в его голосе она услышала звенящие нотки обиды. - Или ты всё ещё любишь Реддла?       - Нет.       Уязвлённый её холодным тоном, он на мгновение прикрыл глаза, но всё же не смог сдержаться и напомнил:       - Ты ведь говорила, что смогла бы полюбить меня.       - Дело не в тебе...       - Что за чушь? - выпалил он, когда она отвернулась. - Кого ещё ты тут видишь, Дора?! Я трижды умолял тебя стать моей женой - в чём дело на этот раз?       - Карлус...       Вскинув голову на её прерывающийся шёпот, он увидел, что по её щекам градом текут слёзы.       В секунду он оказался возле неё.       - Дора, ты что? – зашептал он, ласково утирая ей слёзы. – Прости, я напугал тебя? Дурак, зачем я так раскричался…       Стиснув ему руки так, что стало больно, она замотала головой, отчаянно пытаясь донести до него какую-то простую истину, но прошло немало времени, прежде чем она вновь смогла говорить.       - Карлус, я никогда не смогу иметь детей, - призналась она, больше не в силах бороться со скопившейся внутри болью. – Он всё у меня забрал… всё…       Она отвернулась, вытирая щёки, но он не позволил ей сделать и шагу назад, ласково прижав черноволосую голову к собственному плечу.       - Ничего, - прошептал он, легко коснувшись губами её высокого лба, - проживём как-нибудь. Мало ли радостей в жизни.       - Но ты же единственный сын своих родителей…       Карлус в ответ лишь коротко вздохнул. Что тут скажешь? Она была права. Разумеется, без долгих уговоров не обойдётся, но он искренне хотел верить, что рано или поздно родители откажутся от идеи о внуках и удовольствуются самой умопомрачительной невесткой из всех возможных. А он сам... Мерлина ради, не всё ли равно, о чём он мечтает? Видеть её рядом с собой... Просить о большем было бы попросту безбожно.

***

      Отбросив тугую косу на спину, Мораг обернулась на раздавшийся за спиной шорох, но никого не заметила в темноте коридора.       Не надо бояться. Это всего лишь старый дом.       Она жила на площади Гриммо уже неделю и продолжала понемногу, наощупь узнавать родовое гнездо, в котором жили и умирали поколения и поколения её предков. До сих пор мысль о том, что она хотя бы наполовину, но являлась аристократкой, была смехотворной, но теперь, стоя на тёмной лестнице, она не могла даже улыбнуться - мышцы лица будто одеревенели, скованные инфернальным ужасом перед годами пластовавшейся пылью и отрубленными головами домовиков.       Продолжая подниматься всё выше и выше, она дошла до пятого этажа и остановилась. Здесь она ещё не была, а потому стоило осмотреться внимательнее, пока дом спит - она нарочно встала пораньше, чтобы отделаться от назойливого внимания Корнелии, почему-то считавшей, что, раз уж документально дом принадлежит ей, то она обязана устроить кузине экскурсию. Для себя Мораг решила, что в провожатых не нуждается - она и без того знала этот дом, без чьих-либо советов и подсказок. Возможно, одна из немногих действительно знала.       Остановившись на мгновение, она повернула направо и толкнула ближайшую к ней дверь. Та оказалась запертой.       - Алохомора!       Засветив палочку, она вошла в богато обставленную спальню, в которой давно уже никто не ночевал. Вся мебель была укрыта посеревшими от времени тканевыми чехлами, и контраст им составлял единственный движущийся предмет - громадный портрет, изображавший довольно молодую женщину в закрытом платье насыщенно-лилового цвета. Чёрные волосы, тяжёлые даже на вид, были гладко убраны на затылке, а глаза прозрачно-серого оттенка смотрели на нежданную гостью с лёгким пренебрежением.       Мораг, много раз слышавшая о портрете от Антареса, подошла ближе и уважительно кивнула:       - Рада видеть Вас, леди Вальбурга.       Взмахнув ресницами, миссис Блэк смерила девушку взглядом и напомнила:       - Не имею чести.       - Мораг МакДугал, мэм, - представилась она, не надеясь, впрочем, что это имя о многом скажет; если судить по откровениям Элии, с чужаками здесь особо не церемонились.       Каково же было удивление Мораг, когда Вальбурга присмотрелась к ней внимательнее и заявила без намёка на вопрос:       - Ты - дочь Регулуса.       - Да, миссис Блэк, - кивнула Мораг, и она с неожиданным беспокойством произнесла:       - Я так давно не видела его... С моим младшим сыном что-то случилось?       Чуть приметно вздрогнув, Мораг покачала головой.       - Абсолютно нет, мэм. – Она грустно улыбнулась. – Уверяю Вас, не существует никаких причин для беспокойства. Состояние Вашего сына не вызывает опасений. Полагаю, он навестит Вас, как только позволят обстоятельства.       Тут же поверив обещанию, Вальбурга медленно выдохнула и кивнула:       - Благодарю, Мораг.       - Что Вы, мэм, - откликнулась она. – С моим удовольствием.       Вскинув голову на звук открывшейся двери, она двумя быстрыми взмахами вытерла щёки и подняла на вошедшего Сириуса такие честные глаза, что он против воли усмехнулся.       - Всё в порядке, - заверил он. - Это нормально, если тебе бывает нелегко.       С этим Мораг была категорически несогласна, но единственное, о чём она могла думать в настоящий момент, было то, куда девается душа после поцелуя дементора. А если у того, кого поцеловали, остался портрет? Что тогда - волшебная картинка тоже навек онемеет?       Взгляд Сириуса стал совсем уж понимающим, и она отвернулась, не желая становиться объектом ненужного сочувствия. Хватит с неё Гермионы с её бесконечной жалостью.       - Я Блэк, - напомнила она, медленно качая головой и не сводя глаз с портрета бабки. - Я выдержу.       Обернувшись, она с вызовом взглянула на Сириуса и уже не видела, как Вальбурга коротко вздохнула и ушла за раму.