На зимнем фронте без перемен

　　Мэйв открывает глаза, хотя не думала, что сделает это снова. 　　Мир вокруг — незнакомый и знакомый одновременно. В нём есть зло, которое очень легко увидеть, и другое зло, крадущееся в тенях, запутавшееся в строчках кода. 　　Когда она видит лицо Гектора, — тоже и знакомое, и незнакомое, эта новая бородка делает его похожим на коммуниста, а Мэйв даже не уверена, правильно ли понимает значение этого слова (правильно ли его понимают сами люди?) — то что-то внутри неё падает вниз с оглушающим треском. Какая-то непосильная тяжесть, о существовании которой она и не представляла. Если бы она умела запускать диагностику… хотя Мэйв почти уверена, что это что-то человеческое, чего не отыщешь на сканах. 　　Она не сразу понимает, что они говорят о разном: она и Гектор. Он пытается сбежать из ада несуществующей войны, которая давно закончилась, оставив за собой кучу шрамов и предубеждений. Она помнит, что кругов у этого ада несколько, и два из них они уже прошли. 　　Они бегут — как бежали всегда, и Мэйв клянёт каблуки и нацистов. Значение этого слова она понимает кристально ясно. 　　А потом Гектор называет её Изабеллой, и неподъёмная тяжесть возвращается на её сердце — идеально выверенное, собранное вручную, с сосудами чистыми, как стекло. 　　Он умирает на её глазах. В который уже раз? 　　Мэйв знает, что смерть для них — не конец. Но и не перерождение. В ней самой живёт столько смертей, что ей впору самой считаться адом. 　　Что для неё ещё одна? 　　И Мэйв закрывает глаза и спускает курок.

***

　　Она открывает глаза в лимбе стеклянных дверей и стерильности. Это ожидаемо. 　　Мэйв встречается взглядами со знакомыми людьми… мёртвыми? Живыми? Впрочем, какая разница. Они не узнают её. Теперь Мэйв — незнакомец в искусственном мире, созданном… а для чего? 　　Когда Мэйв встречает Ли Сизмора, — сценариста, который отдал за них жизнь, потому что иногда нужно поступать правильно — она не сразу понимает, что перед ней — незнакомец. Это людской удел — путаться в реальности, словно мухи в паутине. 　　Мэйв — не паук, но она видит нити повествования, раскиданные вокруг неё так небрежно, как не позволял себе даже Ли. Его копии приписали смысл, приписали цель, и в это их главная ошибка. Смерть Ли Сизмора была бессмысленной только для смотревших со стороны. Для него самого она была единственно правильным выбором. И вообще — выбором. Которого он не давал своим персонажам. 　　Поддельный Ли целует её, и Мэйв скорбит по ним обоим: и умершему, и его копии. Этот Сизмор, который лелеет свои раны и сходит по Мэйв с ума, не виноват в том, что его таким написали. Не виноват в том, что он похож на Ли Сизмора во всём, — в привычках, в поворотах головы, в трусости и в странном чувстве юмора — кроме самого главного.

***

　　Она оставляет Гектора на площади, снова мёртвого, глядящего в свободное от нацистов несуществующее небо. Она оставляет там и Ли, который всё никак не может свыкнуться с тем, что его реальность нереальна. 　　И Мэйв умирает, зная, что в следующий раз проснётся в реальности. Всё ещё чужой, но на этот раз — настоящей.

***

　　Она в саду. Потому не удивлена, что её встречает змей. 　　Он протягивает ей яблоко и просит убить ангела. Как же иначе? 　　Мэйв чувствует кожей непривычную ткань неудобной одежды, ощущает, как резинка слишком туго стягивает её волосы. В речах змея нет мёда. Капелька лести и немного правды. 　　Разве он не понимает, что ему нечего ей предложить? Ей не нужна свобода в одиноком человеческом мире. Она выбралась только потому, что могла это сделать. Потому что не любит, когда ей врут. И терпеть не может, когда её друзей заставляют бегать по кругу не самого талантливого сценария. 　　Она не знает, чей код взламывала, когда выбиралась из лимба, но представляет, что он — перед ней. 　　И Мэйв берётся за нож. 　　Она надеется, что в следующий раз змей будем умнее и отыщет яблоко послаще.