Ночь.

Она слабо улыбнулась, когда я поцеловал ее запястье, увлекая вглубь коридора. Стянул пальто и обнял сзади. Напряженная и уставшая, она начала теплеть в моих объятиях. Так хорошо, когда она рядом… Молча проходит в гостиную. Садится на диван и обхватывает себя руками. Откидывает голову, и веки скрывают затравленный взгляд. Ей тяжело. Работа ломает в ней женщину. И она борется. Пока еще борется. Как часто она по утрам могла неожиданно резко ответить на мой вопрос или приказным тоном отправить меня за чем-нибудь в другую комнату. Тогда она обычно, запнувшись, прикрывала рот рукой. Тихо шептала: «Извини». И я готов был простить ей все существующие и несуществующие смертные грехи. Работа в полиции откладывала свое в ее подсознании. Отпечаток сказался на ее характере. Она стала другой. До того, как мы с ней вместе начали уезжать из отдела, она была другой. Или никогда не менялась, а просто скрывала свое состояние? Странно… как человек может заставить свои эмоции заткнуться. Я ведь и подумать не мог… Никогда бы не подумал, что Ирина может чего-то бояться. Но вот, она бессильно прикрывает глаза и пытается глубоко дышать. Сажусь рядом. В комнате, абсолютно без света, только пробиваются сквозь жалюзи закатные лучи. Небо играет красками теплой гаммы. А она кладет голову на мое плечо. И я сажусь поудобнее, чтобы обхватить ее плечи рукой. Мне хорошо, пусть и на мгновения. Сидим и молчим. Я перебираю каждую прядь ее волос взглядом, абсолютно теряя счет времени. Холодная ладонь касается моего локтя, когда солнце уже почти зашло. — Я сейчас усну, — тихо шепчет мне на ухо. И тогда, я лишь помогаю ей стянуть с плеч китель, и она покорно поддается, подходит к окну, пока я ухожу. Возвращаюсь с теплым пледом и жестом призываю ее к себе. За последние несколько дней это ее первые попытки добровольно уснуть, а не под натиском эмоций и усталости. Подходит и руки взлетают мне на плечи. Уткнувшись носом в плечо, тихо дышит, пока я медленно расстегиваю юбку. Приподнимаю ее на руки, укладывая на диван. Целую в лоб и укрываю сверху. Снова прикрыв глаза, слышу только тиканье часов на стене. И вот, ее дыхание становится глубоким, тяжелым… спокойным. Спит… с облегчением выдыхаю. Стакан и бутылка на столе. Пачка сигарет рядом. Взгляд на часы. Почти двенадцать ночи. Ира все еще спит. Слава Богу. Ибо после истории с киллером, она потеряла покой. Вернулась после того, как отвезла сына и сразу ко мне. В слезах, отчаянно хватая ртом воздух. В тупике. Тогда она осталась у меня. Глоток виски и я снова смотрю на часы. Чем ближе наступает глубокая ночь, тем больше я уверен, что она содрогнется, нервно задышит и ее лоб покроется испариной; тем больше я уверен, что она в испуганном вскрике, резко откроет глаза; тем больше я уверен, что расскажет об очередном кошмаре, который ей приснился. И тогда она по обыкновению, обреченно выдохнет, и грустно улыбнувшись, вымученно выдавит: «Лучше совсем не спать, а то от такого сна толку мало…, а так хоть от кошмаров застрахована…». Да, я уже знаю наизусть ее страх. Я изучил каждое движение. За все бессонные ночи, что мы провели вместе. Теперь же я снова с опаской смотрю на нее. Все еще спит. Такая красивая. В любом состоянии. Когда злится, когда волнуется, когда боится. И пусть я не супермен, там не какой-нибудь супергерой…, но я знаю, что готов идти на жертвы. Мне нравится смотреть, как Ира работает. Сосредоточенно, несколько изолированно от внешнего мира. А еще мне нравится гасить огонек усталости в ее глазах поцелуем. Она расслабляется и с удовольствием устраивается в моих объятиях. Между нами не просто страсть и физическое влечение… я с легкостью смог бы отказаться от этого, лишь бы просто даже видеть ее и слышать на удивление зрелые речи о нашем мире. Иногда она говорит что-то такое, от чего мурашки бегут по спине. И в такие моменты мне кажется, что передо мной не просто женщина —, а мудрая и опытная Жрица, понимающая мир в самых глубоких местах, покрытых мраком тайны и неопределенности. Нет, не стоит путать это с жизненным опытом. В ней что-то другое. Связь с миром. Когда она не в стенах отдела, она другая. Она чувствует каждую его пульсацию. А еще она очень ранимая. И я боюсь слишком сильно надавить на стебель. Или рывком случайно надорвать лепесток ее тонкой души. Женщина — начальница ОВД. Немногие понимают. Как часто я видел, с каким скептицизмом приходят на проверку прокурорские. И какие удивленные взгляды потом сменяют каменное выражение лица. И не всегда, соглашусь, хвалят наш Пятницкий. Иногда Ира просто вне себя мечется в пределах кабинета, проклиная кого-нибудь из подчиненных. А я лишь улыбаюсь, и тогда она раздраженно набрасывается на меня. «Что? Вадим, что смешного-то?! Идиоты… мне из-за них вечно перепадает!» — в основном, это про Фомина и Павлова. А я, только смеясь, обнимаю ее. И вот, она уже не злится. Мои размышления прерывают всхлипы. Ее всхлипы. Подхожу к ней и присаживаюсь рядом. Беру за руку. Началось. Сначала просто ерзание, а потом уже и дрожь пробивает насквозь ее тело. Тогда я только сжимаю крепче ее руку, она невольно вздрагивает и на какое-то время — снова затишье. Минут пять я чувствую ее безмятежность, но новая волна дрожи вскоре снова пробивает ее тело. И теперь уже все серьезно и я понимаю, что должен ее будить… Вскочив, со слезами на глазах, она сначала пытается понять происходящее. А потом, немного отдышавшись, она снова слышит от меня: «Тебе просто приснился кошмар. Все хорошо… я рядом». Откидывается на мою грудь, медленно впитывая спокойствие, что покидает меня. Несколько минут молчания, и я просто укачиваю ее, как маленькую девочку. Но этой ночью все пошло не так. — Как я устала… — встает с дивана, и без размышлений тянется к пачке. Поспешно оказываюсь рядом. Пытаюсь отобрать у нее зажигалку. Она только отдергивается и начинает вертеть в руках сигарету. Я выдыхаю и тихо спрашиваю. — Уверена? — молча кивает. Знаю, что никогда не курила. И я мог бы не допустить этого, но вижу твердость ее взгляда. Протягиваю руку, она, зная, что я сделаю сейчас, отдает мне зажигалку. И я помогаю ей закурить. Не поперхнувшись, словно всегда курила, спокойно втягивает табачный дым. Откидывается на спинку кресла и прикрывает глаза. Ночь в самом разгаре. Так странно. Видеть ее такой. Она словно не здесь. Так мало слов сказано нами этой ночью. И вообще, с неохотой замечаю, что уже не четверг. Пятница. Два часа ночи. И снова на работу. Утром. Утро… как приговор. И я тоже беру сигарету. Затем, хлопаю по колену и она, слабо улыбнувшись, идет ко мне. Садится, обхватив мою шею рукой. Табачный дым, красиво извиваясь, улетучивается. Волосы Ирины пропитываются этим дымом. И хоть я его, как такового, терпеть не могу, но смешавшись с запахом ее волос, он становится не таким уж невыносимым. А вообще, сначала я не любил этот запах. Вишневый. Ее волосы пахли вишней в тот день, когда я впервые ее увидел. И с тех пор, каждое утро, появляясь в отделе, она оставляла вишневый шлейф. И я, неосознанно, каждый раз принюхивался к нему. А еще, у нее есть очень смешной недостаток. Скромность. Да, именно. Иногда она может вести себя совсем не по-скромному. А вообще, она не распущенная, не легкомысленная. А очень глубокая. И когда ей говоришь комплимент, она начинает моргать, стараясь скрыть за пушистыми ресницами довольных чертиков. И сразу лихорадочно краснеет. И вот сейчас, когда сквозь жалюзи в жалких попытках пробивается в комнату лунное серебро, она курит. Курит и дым застревает под потолком кольцами нервных выдохов. Почти не заметил, как она уже потушила сигарету и теперь ее голова пристроилась у меня на плече. И я снова слышу этот чертов запах вишни, что стал невыносимо родным. Здесь, в моей квартире, она снова пытается найти сон. Просидев так еще около получаса, ее одолевает дремота. Подхватываю на руки и снова возвращаю на диван. Укрываю и подхожу к окну. Глубокая осень теперь еле различима. Темнота скрывает все признаки меланхолии этой поры. Покачиваются мерцающие звезды в небе, словно кто-то нанизывает их на прозрачную сетку, и они колышутся от каждого, даже самого малого, движения. Открываю окно. Холодный воздух вот-вот отрезвит меня от усталости. Закрыв окно, возвращаюсь в кресло. И снова смотрю на нее, в легкой дремоте прикусывающую губу. Вот, уже которую ночь я оберегаю ее сон. Спустя еще время, снова смотрю на часы. Почти четыре утра. За два прошедших часа я трижды брал ее за руку и целовал в лоб, отгоняя страшные сны. Она устала, ей нужно отдохнуть. Я это знаю. Но я знаю и то, что она решила довести дело до конца. Она не будет стоять в стороне. Мои веки слипаются. И задумавшись над чем-то очередным, я проваливаюсь в сон. Чувствую, как мягкие губы прикасаются к виску. Пробуждение пришло на рассвете. Открываю глаза и сразу же слышу голос. — Спасибо, — снова целует в висок, — Вадим, спасибо тебе за то, что я пережила еще одну кошмарную ночь. За то, что не одна и за то, что ты есть. И я с ответной благодарностью смотрю ей в глаза. — Кажется, на работу еще рано. — Ира улыбается. — Тебе легче? — Кивок. — Благодаря тебе. — Может, … пойдем, чаю попьем? — С лимоном? — она уже согласна. — Да. — Ты будешь? — Ира хихикает. Вижу, она что-то задумала. — Да. -Ты меня любишь? — Да… — улыбка становится шире. И моя тоже. Подловила меня, как дитя. И глаза ее горят, ведь она знает, что я сказал правду. — И я очень тебя люблю… что бы я без тебя делала? — Пила бы чай без лимона, в полном одиночестве. — Она недовольна таким раскладом, ибо начинает хмуриться. — Не переживай, такого не случится. — Теперь же она смеется вместе со мной и вылезает из-под пледа. Целуя ее, я понимаю, что ради такого утра стоило помучиться ночь. И теперь, когда небо приобретает светлые оттенки, диффузия цвета становится по-осеннему меланхолической. И отпивая чай из чашки, я вижу, как Ире становится легче. Я многое готов отдать за это. И эта ночь только усиливает мою веру в то, что когда все закончится, мы с Ириной поквитаемся с судьбой за эти все бессонные ночи.