Знакомство

После Мистраля с его волнистыми холмами и неспешно катящимися реками Атлас, стальной гигант, грозной тенью парящий в небе, кажется чужеродным и чужим. Оскар не может привыкнуть к строгому распорядку Академии Атлас, мерзнет даже под тремя одеялами и чувствует себя бесконечно одиноким. У Руби, Жана и их команд всегда находятся дела, особенно с тех пор, как они получили свои лицензии и стали полноправными охотниками и охотницами; а рядом с генералом Айронвудом, который, разговаривая с ним, часто смотрит куда-то вдаль, а когда переводит наконец взгляд на него — все равно ищет в нем кого-то другого, Оскару неуютно находиться. Он был бы рад сейчас даже Озпину, но до того никак не докричаться. Даже в состоянии медитации (которая Оскару, впрочем, никогда особенно не давалась) он не слышит чужого сознания. Иногда он задается вопросом, наблюдает ли Озпин за тем, что происходит, или окончательно отгородился от мира, предоставив право решать своим ученикам — и не знает, какой из этих двух исходов пугает его сильнее. Поэтому поездке в особняк Шни он даже рад. Непроницаемое лицо Вайсс, хмурый и встревоженный вид ее друзей и застывшая осанка генерала Айронвуда, в которой читается напряженная готовность к схватке, не предвещают ничего хорошего. Но Оскар знает, что это предчувствие к нему не относится. Он не разбирается в тонкостях местной политики и только учится по-настоящему сражаться за свою жизнь; лезть в пасть к тигру непрошеным по меньшей мере глупо. В гостиной, несмотря на музыку и внешнее оживление, царит стылый холод, и от блеска бриллиантов на обнаженных руках и шеях только сильнее хочется съежиться. Оскар отходит к столику, на котором возвышается пирамида из хрустальных бокалов, искрящихся бледно-золотой жидкостью. Он берет один, стараясь двигаться так же плавно и непринужденно, как другие гости, и из последних сил борется с желанием позорно забиться в угол. — Так ты новый любимчик Айронвуда? Оскар оборачивается и чуть не подпрыгивает от удивления: к нему обращается мальчик примерно его лет. У него такие же снежно-белые волосы, как и у Вайсс, и лицом он немного похож на нее. Он стоит, выпрямившись и заложив руки за спину — явно старается показаться выше, чем он есть. — Ты не охотник, — продолжает он, слегка кривя губы, — и не из Мантии, иначе бы знал свое место. Еще один питомец директора Озпина? Где это ты успел так загореть? У него самого кожа — бледная до прозрачности, видны тоненькие голубые жилки. Оскар машинально отводит глаза и натыкается взглядом на Рена и Нору, что-то горячо обсуждающих. Он знает, что если окликнет их сейчас — они придут к нему на помощь: для охотников и охотниц очень важно боевое братство, а в Мистрале они сражались вместе. Но окликать их ему не хочется. Он облизывает губы, стараясь придумать достойный ответ. — А ты не очень-то вежлив, — замечает белый мальчик. — Отвечай на вопрос, чужестранец. Ты хоть понимаешь, кто с тобой говорит? Оскар смотрит прямо в светло-голубые глаза. — Нет, — честно отвечает он. Его собеседника это явно сбивает с толку: он даже отступает на шаг. Бледные щеки розовеют. — Это не смешно! Оскар пожимает плечами: — Согласен. До сих пор меня в Атласе встречали куда приветливее. Мальчик наклоняется вперед, позабыв о своей обиде, понижает голос: — Кто ты такой? В его тоне — смесь неудовольствия, страха и растерянности. Оскар покачивает бокал в руке, любуясь игрой золотых искорок. Этот мальчик боится его. Не понимает — и боится. Оскар может сказать ему все, что угодно, и он поверит — просто потому, что ему не остается ничего другого. Это... круто, на самом деле. И страшно. Он видел, что бывает, когда один человек пытается решать за всех. Оскар решительно ставит бокал на стол и после секундного раздумья вежливо наклоняет голову: — Меня зовут Оскар Пайн.