Воспоминания Учиха Мадары

      Принять тот факт, что наличие Изуны в его жизни сказывается на его свободе, душевном равновесии и планах наихудшим образом, было непросто. Ему было бы проще думать, что возня с внучкой — лишь небольшое, ничего не значащее развлечение, что это не сказывается на нем никак. Но это самообман.       Сложно понять, насколько вообще целесообразно такое времяпровождение. План… На его плане, как бы Мадара порой ни думал, воспитательный процесс сказывался не так уж сильно. Его планы — долгосрочные, и от того, что он недели полторы в месяц тратит на внучку, не столь многое меняется. Что важнее…       За долгие годы жизни в одиночестве, без обременяющих его социальных обязательств и ожиданий, Мадара привык быть свободным. Свобода — странная материя. Пока не распробуешь, и не поймешь, что до того по-настоящему не жил. Сложив с себя обязанности Главы, друга, шиноби, Мадара впервые, наверное, с детства ощутил покой, и потому ни дня об уходе не жалел. Но вот, в его жизни снова появился человек, одним своим существованием накладывающий на него некий моральный долг, ответственность, и мужчина чувствовал, как это все больше сковывает его свободу.       Если бы отказаться от этих уз действительно было так просто, как ему хотелось, он бы сделал это давно. Но для Мадары давно уже было очевидно, что у него нет никакого желания менять что-либо. А свобода, план… Поступиться ими (в разумной степени) ради приятного времяпровождения не столь страшно.       Проблема заключалась в том, что времяпровождение далеко не всегда было приятным. Мадара предпочитал считать, что оно все-таки приносит ему хоть какую-то пользу. Какую именно — вопрос особой сложности. Ну, во-первых, я так отдыхаю, —размышлял он, бессмысленным взглядом скользя по каменной стене, —верно же? Отдыхать… пожалуй, нужно. Постоянное пребывание в замкнутом пространстве и социальной изоляции притоку идей и мотивации не способствуют. Отдых же и душевное восстановление…       Хм. Ха-ха. Отдых? —А отказался почему? — спрашивала мелочь, вися на его спине и зевая ему под ухо. Мадара, кляня себя за то, что поддержал историческую тему в самом начале, вместо того, чтобы ее пресечь, передернул плечами. “Груз”, прилипший к ним, не шелохнулся. — В смысле? — вздохнул он. Интерес молодого поколения к истории стоило поощрять, но это “поощрение” началось в шестом часу вечера, а в четвертом часу утра заканчиваться так и не спешило. — Ну, почему он отказался от союза? Там ведь даже-ува-а-ах!.. — мелкая протяжно зевнула, едва не заставляя этим сладким зевком зевнуть его самого. — Даже печеньки предлагали.       Все, хватит. — Потому что этот союз лет через двадцать обернулся бы полной зависимостью его клана от их, — раздраженно ответил он и добавил строже: — Мелочь, ты видела, какой час? — Кто рано встает, тому ками подает, — выдала она нечто странное. — Тому, кто встаёт,а ты еще не ложилась, — сказал веско и расцепил замок чужих рук на своей шее (судя по крепкости хватки, можно подумать, что она его удушить пытается). — Быстро спа…ть.       До слуха донеслось тихое сопение. Ну надо же, какая исполнительная. (И какая ж, блять, любопытная: десять часов бесед об истории — на такое он даже для дайме бы не расщедрился.)       Мадара выдержал недолгую паузу в своих мыслях, обвел взглядом потолок, пол. Сплошной камень. — Душевное восстановление?.. — протянул иронично и сам, через секунду, фыркнул. Если с социальным восстановлением внучатая племянница еще помогала, то вот с душевным... — Ха-ха-ха-хах!... — хихикала девчонка, вертясь и осматривая себя с разных сторон. Рассматривать там было нечего — ни единого места, не вымазанного в масле, горшок с которым эта дуреха опрокинула на себя, на ней не осталось. — Да я теперь как сыр в масле, только не сыр! Мадара, смотри-и-и!       Мадара смотрел, но не на нее. Опять какие-то самоубийцы полезли... В этот раз удалось припугнуть бандичье без раскрытия личности и даже без боя: капли ки им хватило сполна, чтобы сбежать, побросав все вещи. Копаться в чужом шмотье Учиха обычно считал ниже своего достоинства, но продукты, которым был увешан разбойничий конь, выглядели слишком привлекательно на фоне голодных глаз ребенка, с которым он путешествовал.       Если бы он знал, что все это добро мелочь собирается не есть, а на себя лить, ни на шаг бы не подпустил.       В блестящем глиняном горшке по прикидке было добрых три сё качественного, топленого масла. А теперь... Мадара окинул сожалеющим взглядом сырую от впитанного масла землю и недовольным — Изуну, ныне безуспешно пытающуюся стряхнуть жир с себя. Уродится же... такое. — Мадара, — звучал пищаще тонкий голос, неся в себе что-то похожее на опаску и жалобность одновременно. А глаза у девчонки были грустные-грустные, блестящие... как то самое масло. Похлопав ресницами для закрепления эффекта (глазки она ему строит, ха. Не тому строит), мелочь выдала печально: — А мне теперь... переодеться надо?       Сомневаться в правильности своего решения не заводить детей и раньше приходилось редко (все-таки это не было делом принципа, просто... с созданием семьи не сложилось, а вне — бесчестно), но в данный миг все сомнения улетучились. Не знал бы он, что дочь у Изуны вышла случайно, пожурил бы брата за такую глупость. Да чтобы он хоть еще раз, и в поход с малявками? Ни за что. — Потом переоденешься, как реку найдем, — кинул Мадара хмуро и движением головы указал на коня. — Глянь, может там смена найдется.       Пока мелочь рылась в сумках, мужчина уже сто раз успел себя проклясть за слабоволие, мягкотелость, глупую сентиментальность, а если точнее, то за решение проводить девчонку с миссии до безопасного от Конохи расстояния. Чай не из другой страны возвращалась, не так далеко идти. А сдохла бы от рук нукенинов — значит, туда и дорога. Естественный отбор...       В груди кольнуло. Отбор... Изуна... тоже его не прошел. Быть может, именно поэтому сейчас Мадара так упорно пытается нарушить его законы. Малявка — явно не из тех, кто выживает в такие времена. Не из тех, кто выживает вне стерильной среды, где их все любят и берегут. Будь она буквально кем угодно, кроме как внучкой его брата, Мадара бы бросил ее. При случае помог бы (все ж таки Учиха, юная совсем), но не стал бы возиться с ней, как... как!..       Однако девочка была именно что наследием Изуны, поэтому Мадара не только не бросал ее, но и стремился к тому, чтобы быть рядом.       Из размышлений мужчину вырвал странный стук. — Охо-хо-о-о, — тянула мелочь довольно, высекая из двух небольших камушков яркие искры и пошлепывая жирными сандалиями по маслянистой луже.       Масло. Искры. Внутри похолодело.       Промедлив лишь секунду, Мадара бросился к идиотке и, ударив по рукам (камни тут же выпали из ладоней), сам стоя на «чистом» месте, поднял племянницу на руки. И вовремя. Одна искра, высеченная вместе с пышным снопом таких же, уменьшаясь в полете, все-таки долетела до земли. В тот же миг масло вспыхнуло пламенем, конь, встав на дыбы, умчал в лес, чудом избегая участи быть сожженным заживо. Мелкая, увидев эту картину, вцепилась в него клещом. Жирным клещом.       Отойдя от огня на пару метров, Мадара резким движением отбросил девчонку. Изуна-младшая, больно ударившись о корни дерева, на которые приземлилась, вскрикнула. Учиха сделал глубокий вдох...       “Душевное спокойствие” и мелочь — несовместимые понятия, — повторил себе мужчина давно заученную мысль и содрогнулся. Инцидент с загоревшимся маслом тянул нервы даже в виде воспоминаний.       Времяпровождение с внучатой племянницей, как ни крути, было энергозатратным занятием. Иногда оно приносило положительные эмоции, однако зачастую вдобавок трепало нервы. Объективная польза? Не компенсировала затрат. Но в итоге…       Что ж, во всяком случае, с ней не скучно, —подумал Мадара и этим тему закрыл.       В подобных размышлениях Учиха никогда не доходил до конца. Для него и так очевидно, что никакой практической выгоды возня с внучкой ему не несёт, и нет никакого смысла это подтверждать. Но выгода и ценность — разные понятия.       И так же, как все остальное, Мадара знал, что ценность в его глазах мелочь имеет. Пусть и не такую, как все.

***

— Бла-бла-бла и бу-бу-бу, бу-бу-бу и бла-бла-бла…, — тихо шептала Изуна, склонившись над зачитанной вдоль и поперек книжкой и впиваясь в негодующе сжатые страницы возмущенным взглядом. Мадара в свою очередь внимательным взглядом следил за ее губами, готовясь считать с них что-то неподобающее.       В последний раз, перечитывая эту сцену, внучка справедливо охарактеризовала героя словом “пиздабол” и столь же справедливо получила по губам и полоскание рта с мылом. В этот раз он ожидал того же исхода, но мелкая, замерев, словно что-то вспомнив, внезапно успокоилась и перевела взгляд на него. Чему-то улыбнулась и весело хихикнула. — Ты на десятый раз обнаружила там нечто смешное или что? — хмыкнул напряженно Мадара. — А знаешь, что мне Таке-сама сегодня сказал? — но малявка проигнорировала его вопрос, перебив его интригующим своим. Он склонил голову, выдавая заинтересованность, мол, “ну?”. Получив добро, внучка буквально взорвалась: — Короче, пошла я сегодня к нему в гости! Он мне “привет”, и я ему, тыры-пыры!.. Сели на кухне, чаёчек, болтаем о том, о сем!.. Мадара аж приподнял брови. Таке-сама — старейшина, занимавший этот пост еще во времена его юности. О том, что он жив, Учиха уже знал от все той же Изуны, но тот факт, что этот древний старик не просто жив-здоров, а еще и способен вести долгие беседы с молодежью… Впрочем, что там молодежь. Кто к нему Изуну допустил? Ее болтовни и юнец дольше получаса не выдержит. — В общем!.. И он сказал — представляешь?! — что еще моего прапрадеда знал! — всплеснула руками девочка, — И сказал!.. Ну, он много чего говорил на этот счет, но знаешь, что он сказал в конце нашего разговора о том, на кого я похожа?! — На подкидыша? — подколол он. Все это, впрочем, шутки. Кровь Учиха была в мелочи более, чем сильна, однако темперамент выдавал нечистоту ее происхождения. Никого, похожего характером на нее, в их родне не затесалось. — Нет, об этом больше Шиджо-сама говорит! — воскликнула Изуна и, почти задыхаясь от волнения, выпалила: — А Таке-сама сказал, что я… Что я больше похожа на тебя, чем на Изуну-джи! Вот!       Стал понятен этот наплыв эмоций, экспрессия. Но Мадара не был удивлен. — Хм, — только и сказал он, — возможно.       Он уже и сам давно это заметил.