Не вижу зла

— По правде говоря, я вырос на книгах. — Есть такое, чего нет в книгах. — Есть такое, чего нет нигде. Но мы мечтаем, что можем обрести это в других людях. Твин Пикс

Все еще здесь

— Так ты знаешь, что это за место? — Знаю. Только это уже неважно. — Ну, страшилки сейчас какое-никакое, а развлечение. Кроссворды в меня уже не лезут. — Не лезут… Погоди, скоро ты их по-настоящему жрать начнешь. — Хе. Не жмись, начос-мучачос. — Сам идиот. Страшилки, говоришь… Слышал когда-нибудь про уробороса? — Змеюка, которая жрет свой хвост? Слышал, конечно. Я же не дебил, в конце концов. — Ты не дебил. Ты умственно отсталый. Если решился на такое…

***

Все началось с засорившегося унитаза. Никакой тебе романтики-хуянтики. Никаких предупреждений. В книгах и фильмах это хотя бы выглядит красиво: слова и действия подозрительны, предметы обретают волю, природные явления дышат злом и разложением. Бомжи хватают тебя за руки по пути в магазин, пророча конец всему сущему. Птицы совершают суицид исключительно под твоими окнами. Гадалки сходят с ума, всего-то пытаясь облапошить тебя на доллар-другой. Если ты совсем уж тупица — тебе намекнут дождем из саранчи, зомби-апокалипсисом или еще каким доступным способом. А тут унитаз!.. Стэнли задумчиво смотрел в клокочущее нутро фаянсового «старичка». Звук не предвещал ничего хорошего, неся с собой самые дерьмовые обещания. Ну да, Стэн сам виноват, что до сих пор не сменил практически развалившуюся сантехнику, да только после Странногедона, когда пол-Хижины снесло к херам, унитаз стоял себе целехонький. Такую стойкость Стэнли Пайнс уважал и потому решил дать толчку второй шанс. Видно, зря. Что ж, всему приходит свой срок, хмыкнул он про себя, ощущая смутное беспокойство. Насколько он помнил, Зус прочистил тут все буквально три дня назад. По-хорошему, этим следовало заняться самому Стэну, раз уж он окончательно решился передать Хижину по наследству. Нечастое проявление частых, мать их, чувств. Но Зус категорически отказался от любой помощи, катаясь по дому колобком и устраняя остатки погрома. К вашему отъезду будет полный крутяк, мистер Пайнс! Вы там плавайте с мистером-Пайнсом-номер-два, не беспокойтесь! «Дал же боженька сыночка…» Сентябрь выдался теплым и грустным. Тихим-тихим. Или это на душе у Стэна было тихо, впервые за долгие годы, и потому весь мир улыбался ему, ослепшему на оба глаза дураку? Не хватало детей, и он начал скучать еще до того, как автобус в последний раз мелькнул за деревьями, но Форд так заразительно смеялся пока что тем, своим, смехом, и так им было хорошо в эти дни, и таким пронзительным было начало осени, и столько впереди было планов, что, узнай он заранее… Наверное, он не стал бы ничего менять. Совершил бы над собой насилие, пойдя против бунтующей натуры, и прожил эти дни точно так же. Его маленький личный кусочек запредельного счастья. То единственное, что нельзя будет отнять, то, что можно будет взять с собой, уходя навсегда. Но он не знал и потому всего лишь мрачно пытался прикинуть, куда там Зус спрятал вантуз. В принципе, можно было ворваться к Форду в подвал и потребовать заняться унитазными проблемами — раз уж он здесь номинальный хозяин! Идея была хороша, но Стэну не хотелось лишний раз отвлекать брата от посиделок в окружении любимого научного хлама. Да и вообще спускаться вниз. Пусть уж. Совсем скоро они отправятся навстречу настоящим приключениям, и вокруг будет только океан, а рядом только он, Стэнфорд, и больше никого между ними, и от осознания этого кончики пальцев холодило предвкушением чего-то большого и очень хорошего. Может, и Форд сейчас аккуратно, как и всегда, укрывает приборы и пакует особо ценные вещи — и улыбается себе под нос, думая о том же, о чем и Стэн… Как оказалось, ни хрена он там не улыбался. Наверное, это был первый звонок. После отъезда Диппера и Мэйбл братья еще недели полторы провели неразлучно, пока память Стэна не перестала пестреть пугающими прорехами. Все это время Стэнфорд напоминал о предстоящем плавании, и лицо его озарялось таким необыкновенным внутренним светом, что Стэнли вновь ощущал себя восторженным десятилетним пацаном. Они прикидывали маршрут по карте, составляли список необходимых вещей. Хохотали, вспоминая свою первую лодку. Форд даже отыскал объявление о продаже катера, и Стэн тут же принялся спорить, что эта развалина не достойна гордого звания «Боевого Стэна»… Насчет объявления Форд согласился, и тема увяла как-то сама собой. Карту они доставали еще пару раз, но без катера какой был смысл рассчитывать что-то настолько заранее? Планы отправились на полку — временно, конечно. Но они все еще ходили на прогулки, исследовав окрестные холмы вдоль и поперек и заглянув во все известные им лесные уголки. Встречали рассвет на озере и провожали закат в горах. Ездили в город ненадолго, но, побродив по сонным улицам, не сговариваясь, больше не показывались там. Будто чувствовали, что им надо побыть наедине, пока это еще возможно. Был один момент… Всего один. Они брели в лесу наугад, без какой-либо конкретной цели, просто наслаждаясь погодой и обществом друг друга. Форд шел чуть впереди, сунув руки в карманы и нарочно загребая ногами прошлогоднюю хвою. Он молчал почти всю дорогу, но Стэну это никак не мешало радоваться дремотному осеннему теплу, густо напоенному ароматом смолы, а еще предаваться мечтам о море. Солнце щедро касалось еловых лап, оплывая янтарем на золотистой коре, и подлесок страстно пламенел в ответ всеми цветами багряного, и Стэнли почти бездумно, полушутя, спросил: Шестопал, мы же еще собираемся путешествовать? Третья неделя пошла… Он сам не понял, почему задал этот вопрос. Форд ни словом не обмолвился о том, что все отменяется, и в карту иногда поглядывал, и вещи какие-то складывал, но так… между делом. Всегда находя занятие поважнее, Стэнфорд неизменно проводил время с братом. Подучил того игре в шахматы. Зачем-то настоял, чтобы Стэн зазубрил все его шифры. А Стэну что, ему было не трудно. Он не был глупым, просто он был счастлив. А счастье иногда застит глаза. И скажи кто Стэну, что Форд уже никуда не собирается, — он бы не поверил. Разум и сердце молчали. И лишь чутье, даже не шестое, а какое-то тридцать шестое чувство тревожно зуммерило на границе сознания. Когда Форд, помедлив, повернулся к нему, неловко, всем телом, словно вдруг забыл, что это такое — двигаться легко и свободно, Стэн вновь ощутил себя маленьким мальчиком, как во время совсем еще недавних разговоров о поездке. Только счастье на миг погасло, скрытое неявной тенью, как в детстве, когда случается что-то плохое, и взрослые старательно улыбаются, но тон, но взгляды, но обрывки шепотом сказанных слов прижигают тебя не хуже раскаленного железа, а желудок сжимает ледяная пятерня тревоги, и хочется, чтобы пришел кто-то сильный и просто сказал, что все будет хорошо. И чтобы потом все действительно стало хорошо. Солнце насмешливо оскалилось, вызолотив синие, как безмятежное сентябрьское небо, глаза. — Разумеется. Не волнуйся. Нас ждет удивительное путешествие, — Форд улыбнулся ему, искренне и открыто. И Стэнли заулыбался в ответ, закивал. Потому что маленькие испуганные мальчики не видят зла. По ночам они прячутся от него под одеялом. Ведь, если не видишь зла, то и его как бы и нет, верно? И даже можно поверить в это и не вспоминать, не думать, как одно бесконечно долгое мгновение Форд смотрел на него, не узнавая.

***

— Он сразу всё понял, да? — Да. — И прощался. — Да. — Он жив? — Ты смешной, человечек. Нет, он не жив. Но следует отдать Шестопалу должное, дрался он как сумасшедший, до самого конца. Из-за тебя. — Из-за меня… Значит, я все правильно сделал. — Выпусти нас отсюда! — Хрен тебе. Так что там с уроборосом? — Тварь безмозглая… Ты хоть понимаешь, чем вечность отличается от бесконечности?!

***

Да, пожалуй, как и любое другое дерьмо, это тоже началось с унитаза. Зла Стэн тогда еще не видел, он видел лишь засорившуюся канализацию. Символ первозданного хаоса, растудыть его через мужикотавра в гномий зад. Ему нравилось пересыпать речь незамысловатыми ругательствами, благо, теперь-то было можно. Стэнфорд, например, даже смеялся над ними иногда. Приходилось сдерживаться лишь перед Венди, хотя она наверняка еще и не такое могла загнуть, понахватавшись от папочки, — да перед Зусом, который был просто первый день творения и нежная ромашка, и у Стэна язык не поворачивался его смущать. Что совсем не мешало ему держать Зуса в черном теле… а вот поди ж ты, как оно интересно обернулось. Это ли не счастье, когда есть кому передать все, что нажито трудами неправедными? «Ладно, суслик, посмотрим, на что ты сгодишься…» Фаянсовый поганец возмущенно булькнул, возвращая мысли Стэна в нужное русло. Похоже, канализации настала кабзда — если судить по повисшему в воздухе удушливому запаху. Что же там такое могло застрять? Кто из них вообще мог кинуть туда нечто, для этого не предназначенное? Три взрослых мужика — это вам не близнецы-разбойники, так и норовящие вылить в унитаз то тесто, то бадью с клеем и блестками, то вообще нечто радиоактивное, судя по стремному виду и светящимся следам на заднице… Стэн вздохнул, понимая, что оттягивает неизбежное. Придется пошуровать вантузом самому, раз уж все куда-то запропастились. Вернее, запропастился Зус, а Форд как раз был известно где. В подвале. В последнее время брат туда зачастил, каждый раз виновато интересуясь у Стэна, не обижается ли тот. Стэн вообще не понимал, о чем это он. Обижаться после всего, что Стэнфорд для него сделал, как трогательно вел себя все это время? Да ему наверняка хотелось побыть одному, отдохнуть, но приходилось возиться с беспамятным Стэном, да еще присматривать за детьми и Хижиной. Так неужели Стэн настолько неблагодарный козел, что не даст брату провести время по своему разумению?.. В октябре небо выгорело, поблекло и пролилось на долину серыми затяжными дождями. Сосны зябко топорщились, роняя холодные капли на раскисшие в непролазную грязь тропинки, и прогулки пришлось прекратить. Стэн выносил одеяло к заднему крыльцу, Форд выбирался из своего подвала, и они сидели на старом продавленном диване плечом к плечу, укутавшись до ушей. Было довольно прохладно, свежий ветер с побережья нещадно трепал волосы, но они не уходили до самой темноты. Зус зажигал в доме свет, и отблески из окна золотыми полосами ложились на лица и убегали в темноту, тянулись дальше, к напоенным влагой деревьям. Стэну было сладко и жутко одновременно. Он дотрагивался до ледяной даже под одеялом руки брата, неизменно спрашивая: — Скоро поплывем, бро? И Форд с такой же неизменной мягкой улыбкой отвечал: — Скоро, Стэнли. Не видеть зло — не значит не замечать его. По всему дому творилась странная херня, и унитаз был лишь первым вестником того, к чему они в итоге пришли. То тут, то там на стенах появлялись цепочки цифр и букв, в которых Стэнли с изумлением узнавал все подряд шифры брата. Он уже немного умел их читать и усердно практиковался дальше, но почти все вырезанные на дереве или размашисто написанные карандашом символы представляли собой нечитаемую мешанину без малейшего смысла. Может, гномы шалят, неуверенно предполагал Зус, любуясь очередной найденной надписью, сделанной несмываемым маркером прямо на кассовом аппарате. Стэн молчал. Даже если бы это не был почерк, знакомый с детства, игнорировать совсем уж очевидные вещи становилось невозможно. За завтраком, глядя как Стэнфорд бездумно ковыряет ножом столешницу, он не выдерживал: — Бро-бро, ты не офигел ли? Это что такое? — Ты о чем? — Форд поднимал на него глаза. Горячие, синие-синие. Серьезные. Родные. Стэн смотрел в них, а потом смотрел на шестипалую руку, ловко вырезающую рядом с тарелкой один невнятный знак за другим, и чувствовал, как от этого несоответствия у него начинают дрожать губы. — С тобой все в порядке, Стэнли?.. Стэн не мог определиться, что пугало его больше: общее непонимание этого дурдома или неизменная умиротворенная улыбка, играющая на губах брата, словно так и надо. Словно радость не уходила безвозвратно, просыпаясь сухим песком сквозь пальцы. — Проехали. Посмотрим карту? И они шли смотреть. Это был возобновленный ежедневный ритуал, на котором Стэнли настоял больше от отчаяния, понимая, что ритуал действительно становится таковым: привычным действием, утратившим свой глубинный смысл. Форд механически рассказывал, куда бы он хотел отправиться в первую очередь, какие аномалии исследовать, и Стэн поддакивал или спорил, стараясь не заорать от неправильности происходящего. Хотелось вцепиться брату в плечи и трясти до тех пор, пока тот не перестанет говорить о путешествии их мечты как о планах на воскресную стирку. Затем Форд извинялся и исчезал в подвале. «Один маленький любопытный эксперимент, Стэнли. В последнее время руки не доходили, сам понимаешь, но я бы хотел его закончить. Ты же не против?..» Стэнли не был против. Он даже в подвал не спускался, чтобы не отвлекать Стэнфорда глупыми разговорами. Может, стоило… Хотя это ничего не изменило и не отменило бы, уж в этом Стэн не обманывался. Октябрь плакал за окном. Стэнли замирал, глядя, как тонет в пелене дождя темная стена леса. Он не задумывался, почему старается сделать вид, что все нормально. Брат был совсем рядом, только руку протяни, но вроде как уже и не совсем рядом… Улыбки невпопад, молчание, растянувшееся на дни и недели, руки, живущие своей жизнью. Синий взгляд, вот-вот готовый опрокинуться сам в себя. Чувство опасности, столько раз выручавшее его в жизни, уже не шептало, а рычало и вопило, диким зверем бросаясь на решетку, возведенную своим хозяином. Не слышать и не думать, не замечать зла. Залить уши воском и привязать себя к мачте «Боевого Стэна», так никуда никогда и не отплывшего. Все-таки они не зря были близнецами. Стэну даже подозревать не было необходимости. Подспудно, как и брат, он, наверное, как-то догадался. Почувствовал, что тьма взяла верх, что счастливый финал отменяется. И еще ощутил, как мало у них с Фордом осталось времени, и потому сделал самое неправильное и правильное одновременно: почти что сумел обмануть самого себя, чтобы ничего не предпринимать, чтобы быть вместе до конца. Стэнли Пайнс не был ни подлым, ни глупым. Просто он очень любил свою семью. Слаб человек… Не вижу зла. Не вижу зла, а значит я спасен. И брат мой, и все мы тоже. А дальше — как-нибудь.

***

— Ты ребенок? По вашим меркам… кхм, треугольным. — А похоже? — Чуток. Такой же злой и глупый, а еще воняешь иногда. — От меня хотя бы иногда. А от тебя… — Хах, и не поспоришь. Так ты ребенок? Или подросток? — Ни то, ни другое. — Но у тебя были родители? Дом? Хоть что-то? — Были. Я их сжег, всех, и тебя сожгу, надоедливый ты мешок с мясом. — Тогда я стану последним, кого ты прикончишь. И останешься тут один. Хочешь попробовать? — Не подначивай меня, Стэнли. Ты правда думаешь, что истинное зло здесь я? Просто ты еще не осознал, что это такое — навсегда…

***

Сортиру было наплевать на высокие материи. Он засорялся с пугающей периодичностью до самого ноября, да и после продолжил тоже. Ничего не помогало. Уж лучше бы зомби-апокалипсис, честное слово. Стэну казалось, что разыгрывается какая-то трагикомедия. Практически фильм года. «Унитаз судьбы», выбор блядских киноакадемиков, скоро на всех экранах страны! Зус утверждал, что трубы должны работать как часы, и что, видимо, кто-то сглазил их канализацию, и что он знает одного чувака, который «истинный эль брухо, мистер Пайнс, клянусь, он все разрулит!»… Стэн молча ухмылялся в ответ, понимая, что еще чуть-чуть, и он разрешит привести в их клозет хоть шамана, хоть раввина, лишь бы помогло. Кого вести к брату, он так и не понял. Форд немного оживился, но подобное оживление не вызывало у Стэна ничего, кроме приступов морской болезни. Это был все еще его Стэнфорд, но Стэнфорд никогда так не улыбался и не двигался такой рваной походкой, и его прежде глубокий голос теперь порой давал петуха, как у малыша Диппера, вот только это было ни разу не смешно. Ерунда, устал немного, отмахивался Форд от всех вопросов. Это даже могло быть правдой: он буквально поселился в подвале, выбираясь лишь перекусить и провести немного времени со Стэном. Это было неизменным. Погода не баловала, и они просто сидели за столом в гостиной, двигая шахматные фигуры или болтая обо всем на свете. О племянниках, о своем собственном детстве, о Хижине, о городских сплетнях, которыми щедро делился Зус. Когда речь заходила о путешествии, Стэн начинал испытывать странное мазохистское удовольствие, выспрашивая подробности того, чего уже не случится: — И что, много там будет этих гребучих аномалий, Форди? — Сколько хочешь. Да ты и сам скоро убедишься. Самое поразительное — Стэнли как никогда ясно ощущал, что брат не лгал в этот момент. Стэнфорд, издерганный и непохожий на себя, действительно обещал ему что-то, и теперь это было то единственное, из-за чего Стэн продолжал барахтаться в ужасающе неубедительном самообмане и ничего не предпринимал. Потому что Форд мог злиться на него, мог ненавидеть, мог выкинуть из своей жизни, — но он ни разу не обманывал Стэна. И, если он обещал, надо было ждать. Стэнфорд Пайнс никогда ничего не делал просто так. Смешно, но Стэнли почти угадал, и Стэнфорд свое слово сдержал, так или иначе. Разница была в том, что практичный Форд не заложил в решение проблемы ни одного счастливого исхода, а Стэн, пусть и самым краешком, но все-таки на что-то надеялся. Вера маленького испуганного мальчика во всемогуще-умного старшего брата была настолько сильна, что ее было не перешибить никакими запасами цинизма и жизненного опыта. Никаким упорно не замечаемым злом. Хэллоуин пришел и ушел, оставив Стэна в некотором изумлении. Он был практически уверен, что если чему и суждено случиться, то именно в те дни. А когда ж еще? В Хижине было не протолкнуться, Зус и Венди сбивались с ног, и Стэн ощущал себя натуральной свиньей, сбросив на них всю работу, но он не находил в себе сил оторваться от Форда, которого не отпускал от себя буквально ни на минуту. Было полное ощущение того, что брат встанет со стула, втиснется в свой старый плащ, откроет дверь, сделает шаг — и исчезнет за порогом навсегда. А Форд, задумавшись, бродил по дому и лишь рассеянно улыбался, наталкиваясь внизу на обожравшихся конфетами детишек. Лихорадочное и мрачное веселье словно не касалось его, и Стэна начало потряхивать от предчувствия стремительно надвигающегося финала. Это, чем бы оно ни было, не могло продолжаться слишком долго. Ужас заключался в том, что он даже не мог понять, чего именно боится. Внешне все было нормально — ну подумаешь, немного отложили свои планы. Куда торопиться? Можно и отдохнуть от приключений, прежде чем с головой окунуться в новую авантюру. Для всех остальных Форд вел себя так, как и положено себя вести чудаковатым ученым с таинственным прошлым, и даже Зус задавал вопросов не больше, чем обычно. А что, мистер Пайнс, правда, что вы будете ловить русалок? Нет? Жаль, а то я уже придумал, куда поставить аквариум, и она жила бы тут у нас, и… «Прости меня, парень…» Лгать и притворяться было невыносимо, но Стэн не зря тренировался всю свою жизнь. У него хорошо получалось. Он был великолепен в эти дни. Лучшую ложь он выдал Мэйбл, когда та позвонила и сожалела, что они с Диппером не смогли приехать на Хэллоуин из-за внезапно приключившейся ветрянки. Она демонстрировала узоры и неприличные словечки из лечебной мази, которыми под шумок разукрасила себя и брата, и Стэн хохотал до слез, следя, чтобы смех не перешел в рыдания. С Мэйбл следовало быть очень осторожным, она была слишком похожа на своего прадядю Стэна, она все-все чувствовала, и за это Стэнли любил ее еще больше, хотя больше было уже и невозможно… Так что он собрал волю в кулак и пожелал близнецам скорейшего выздоровления, а еще посоединять на Диппере все точки маркером, пока тот спит, чтобы болезнь протекала веселее. И вообще, мы с моим братом-ботаном ждем вас к Рождеству, только сплаваем быстренько туда-обратно, а вы чтобы были тут, даже если покроетесь коростой, понятно, тыковка? И поросятину берите с собой, пока я слишком добрый и не передумал! Когда он уже положил трубку и хватал ртом воздух, чтобы не задохнуться от собственного вранья, то обнаружил, что все это время Форд стоял в дверях у него за спиной, держа в руках карту, в которой привычно-бездумно черкал что-то огрызком карандаша. Синие глаза смотрели без сочувствия, но с пониманием. Стэн ожидал какого угодно вопроса, пусть самого безумного, но Стэнфорд знакомым жестом потер переносицу и сказал только то, что он мог сказать тогда: — Спасибо. От желания выбежать из комнаты и проблеваться Стэна остановила лишь мысль о недавно вновь забившемся толчке. И Форд, перегородивший выход. В ноябре на долину упали туманы — такие густые, что свет приходилось зажигать уже в полдень. Лес пряно пах острым и прелым и манил окунуться в себя, но Стэн не рисковал. В таком молоке утопаешь к черту на рога, и повезет еще, если тебя никто не сожрет или не сотворит чего похуже. Форд даже слегка заинтересовался природой местного климата и начал было чертить какую-то заумную метеорологическую кривулину на своей ненаглядной миллиметровке, но почти сразу все забросил, предпочтя проводить время в компании брата. Даже подвал был почти забыт, и вот тогда Стэн догадался, что конец близок. Какая бы херня здесь не творилась, почему бы Форд себя так не вел — скоро все станет понятно. Долгое ожидание заканчивалось, как заканчивалась эта распроклятая осень. Их осень. Самая последняя. В день, когда пошел снег, Стэнли в первый и теперь уже единственный раз выиграл у брата в шахматы.

***

— Скукота. Так и будешь молчать? — Он тоже часто молчал. Что тебе не нравится? Наслаждайся. — Ты — не он, тебя я буду доставать. — Все-таки надо было с самого начала оторвать тебе язык… — Ох, да не смеши. Умник теперь крепкий мужик, конечно, но на кулачках со мной ему слабо. — Мне, Стэнли. Мне слабо, не ему. Это все только видимость. — Это ты видимость. А у него глаза синие. — При чем тут глаза, псих… — При том. Так-то я псих, да. А еще горячий, дерзкий и открыт для отношений. —…может, ты и правда рехнулся? — И целоваться умею, имей в виду. — Висельный юмор. Шути, пока можешь. Саморазрушение у нас с тобой еще впереди…

***

С унитаза все началось, и им же все и закончилось. Стэнли так и не понял, была ли в этом хоть какая-то ирония. Палец утапливал рычаг слива, раз, другой. Вода с мучительным курлыканьем сворачивалась в воронку, словно извиняясь за свое поведение, но уходить дальше не желала. Этого не могло быть просто потому что не могло. Они с Зусом пробивали злоебучую канализацию почти каждый день, и по утрам тянулись к вантузу раньше, чем к зубной щетке. Дошло до того, что Стэн наступил на горло собственной скаредности и пригласил из города парочку сантехников — ровно с тем же эффектом. Он, не стесняясь, высказывал распоясавшейся сантехнике все, что о ней думает, и Форд, неслышно проходящий мимо по коридору, укоризненно косился на злющего как черт брата. И ты иди нахер, ботан, шипел сквозь зубы Стэн, остервенело прочищая слив. В такие моменты ему казалось, что в темном вонючем отверстии сосредоточены все его беды. Он ощущал себя беспомощным, а потому совсем старым. И дело было не в больной спине или хрустящих коленях. Шестьдесят с хвостиком — разве это возраст по нынешним временам? Силы, спокойной, зрелой, ему пока было не занимать, а Стэнфорд вон вообще, молодец-огурец, туристы обоих полов до сих пор подмигивают, а они ведь с ним близнецы, как-никак… Но не было уже той остервенелой бунтующей ярости, которая когда-то помогла ему выжить, выстоять одному против всего мира, и не давала отступить в годы отчаянного, почти безнадежного ожидания. Тот глупый юный Стэнли дрался, совершал глупости, портил все, к чему прикасался, и был ужасным придурком, но он делал хоть что-то. Тогда, в молодости, Стэну было не слабо отмахать несколько миль пешком по колено в снегу, идя навстречу своему будущему с одной лишь помятой дешевой открыткой в кармане. А теперь?.. А теперь он расчищал дорожку от крыльца до парковки, иногда зловредно посыпая снегом Стэнфорда, усевшегося на ступеньках с книгой. Тот лишь морщился и продолжал увлеченно шелестеть страницами. Где-то над головой дробно выстрелил длинной очередью дятел, вылущивая шишку прямо им под ноги. Голодно бедняге, пожалел мимоходом Стэн, остановившись отдохнуть. — Интересная книга? — Интересная. Жюль Верн. Дыхание инеем оседало на темных ресницах, и от этого синева за ними казалась холодно-пронзительной, идеально чистой, подобно зимним теням, густо расчерчивающим каждый вечер сугробы у кромки леса. Иногда Стэнли рассматривал себя в зеркале, находя, что глаза у них с Фордом совсем не похожи. Вроде и синие — да не такие. В его взгляде таились светлые летние ночи, бархатные, теплые, и море, глубокое и вечно беспокойное, а еще синие цветы, выгоревшие, поникшие в полуденном зное и ждущие дождя… Абсолютно не такие. И очень брехливые, без всякой жалости подводил он итог своим изысканиям. Стэнли втянул носом морозный воздух поглубже и, решив побыть хорошим братом, не стал говорить Форду, что тот держит книгу вверх ногами. Прислонив лопату к крыльцу, он поднялся в дом, осторожно обходя увлеченного чтением Стэнфорда. Пусть будет так. В конце концов, какая разница — этого Верна Форд еще в детстве глотал роман за романом и выучил чуть ли не наизусть, так что теперь имел право читать его хоть сидя на потолке, разве нет? Хижина встретила Стэна непривычной тишиной. Зус укатил в город, устроив себе внеплановые выходные, а Венди не появлялась после Хэллоуина, решив приналечь на учебу после заваленного теста по алгебре. Стэнли хмыкнул, подсаживаясь к столу с расстеленной на ней картой. Кордрои и учеба в его понимании не стыковались от слова совсем, но уж лучше страдать в школе, чем проводить время в компании странных мужиков. Гораздо лучше. А так-то голова у девчонки вроде с начинкой, не пропадет. Не без некоторого смущения он признавал, что не отказался бы от такой дочери. «Нет бы своих собственных спиногрызов заделать. Все чужих подбираю…» Карта зашелестела под озябшими пальцами. Неясно белея в ранних декабрьских сумерках, она лежала немым укором, и Стэну было неловко, словно он и правда в чем-то провинился. Раньше они с братом прокладывали по ней маршрут, а теперь уже и негде: Форд все свободное пространство исчеркал своими значками… Он почти машинально пробежал по шифру взглядом, уже приготовившись впасть в привычное раздражение от бессмысленности написанного, когда наконец увидел. В мешанине наползающих друг на друга строчек, словно писавший плохо понимал, что делает, — он увидел. Совсем свежая запись, прямо поверх пунктиром проложенного пути. Форд не зря его учил. Как и было сказано, он никогда ничего не делал зря. ИДИ ВНИЗ СТЭНЛИ Вот и все. Всего три слова за три месяца бесплодных попыток докричаться до брата, вопреки сотням неверно зашифрованных символов. Безнадежно сломанный, растерзанный, слабее слабого, уже плохо понимающий, в какой он реальности, и он ли это вообще — Стэнфорд сумел. Не мог знать, но верил, что Стэн будет читать километры записанной по всему дому ерунды, злиться, пожимать плечами, отпускать дурацкие шуточки, но не оставит попыток разобраться. И разберется, сделает что-нибудь. Хоть что-нибудь. Как должен был сделать тогда, тридцать лет назад. Стэнли, сделай что-нибудь, снилось ему в кошмарах уйму лет. Сделай что-нибудь, горячо стучало в висках, пока Стэн грохотал по лестнице, а потом едва не вышиб дверь в лифт и метался в кабинке, мучительно медленно уходящей вниз. Он делал. Он тридцать лет ходил сюда и делал что-то, он прошел бы каждый чертов метр с закрытыми глазами, наощупь или во сне, прополз бы, смертельно пьяный или умирающий по-настоящему, и, когда брат вернулся, не было большего облегчения, чем перестать спускаться вниз, забыть этот путь как страшный сон. Хотел бы Стэн посмотреть на того, кто рискнул бы обвинить его в нежелании еще хоть раз посетить место, ставшее олицетворением позора и отчаяния. Позор и отчаяние — не лучшие союзники маленьких испуганных мальчиков, не желающих видеть зла. Нельзя вечно дрожать под одеялом, зажмуривать глаза и затыкать уши, и ощущать при этом, как ворочаются под кроватью ночные кошмары, не выдуманные, а самые настоящие, крепнущие, обретающие плоть и кровь. Рано или поздно они найдут тебя и поставят перед выбором, в котором — вот уж сюрприз! — не будет ни одного удачного решения. В подвале было темно. Стэн осторожно переступил через обломки портала, разбросанные как попало, пыльные и жалкие. Они были похожи на останки древнего ящера, такого опасного при жизни, но после смерти не представляющего из себя ничего интересного для потомков — разве что для какого-нибудь энтузиаста от науки. Вроде Форда. Что он делал тут один, в темноте и тишине?.. Стэн остановился и подобрал с пола скомканную салфетку. И еще одну. И еще. Они усеивали весь пол, копились в углах, шелестели под ногами. Простенькие бумажные носовые платки, десятки и сотни комочков, покрытых засохшими, но такими узнаваемыми бурыми пятнами. Такими же, какими были закапаны полные отчаяния и тьмы страницы третьего дневника. Кабинет Форда, приказал Стэн маленькому испуганному мальчику Стэнли. Захотелось притвориться слепым и глухим, но он подавил секундную слабость, решил, что хватит потакать своим страхам. Достаточно. Кабинет Форда, второй уровень. В общем, он уже знал, что там увидит, но надо было доесть хлеб своего стыда до самого конца. Кретин ты, Стэнли Пайнс. Следовало догадаться, что Стэнфорд, ученый до мозга костей, при постройке оборудует свое рабочее место так, чтобы не отвлекаться от дела на глупости вроде желания отлить. Не бегать же каждый раз наверх, в самом деле. На втором уровне словно ураган прошелся. Стэнли и не подозревал, что можно так покорежить и разбить вообще все. С трудом пробираясь сквозь завалы приборов, расколоченных древних кинескопов и целый ворох измочаленных бумаг, в дальнем углу он нашел то, что искал. Нишу в стене, а в ней точную копию своего несчастного, вечно забитого унитаза. Брата-близнеца, надтреснуто хихикнул внутренний голос, и Стэн дико испугался, что сейчас сойдет с ума и не успеет… нет, не помочь Стэнфорду, потому что помочь ему было уже нельзя, а не успеет сделать вообще ничего. Он смотрел на слив, заваленный обломками и проводами, утрамбованный обрывками чертежей, узнавая в них знакомые очертания портала. Аккуратные или наоборот, торопливо намеченные на бумаге дрожащей рукой, они высились горой, гнили, полузатопленные застоявшейся канализационной жижей, и воняли, как же они воняли… Три месяца, подумал Стэнли. Три месяца Форд безвольной марионеткой восстанавливал, чертил это, а потом приходил в себя, уничтожал, а потом снова чертил, и снова, и снова, входя в бесконечный штопор. Каково это было, осознавать, что твой разум тебе уже не принадлежит, но продолжать сражаться, отчаянно, как сражается последний защитник крепости, что вот-вот падет, чьи стены уже начинают рушиться, погребая под собой тех, кого призваны были оберегать, но защитник никуда не уходит, не может уйти, даже зная, что помощи не будет или она запоздает. Он просто дерется, обезумевший в своей ярости, и будет драться столько, сколько будет дышать, потому что он — последний рубеж, а за спиной у него остались самые беззащитные. Самые дорогие. Те, кого нельзя отдавать врагу ни при каких обстоятельствах. Те, кого он любит.

***

— Поел бы. Нельзя же так. А может, хочешь шоколадку? Я тут заныкал немного из запасов Мэйбл. — Зачем ты это делаешь?.. Я же не он. — Не он. Но ты часть его, а значит… да ни хрена это не значит. Не собираюсь еще и над этим голову ломать. Так что, мне двигать за вкусняшками? — Лучше бы ты и правда сошел с ума. — Да. Лучше.

Ни здесь, ни там

Ночью Стэн пришел посмотреть на спящего брата. Надо думать, что в последний раз. Он не мог знать, сколько Форду осталось, сколько еще тот сумеет продержаться, прежде чем окончательно уступить заслонившей разум тени. Треугольненькой такой. Он не знал, но понимал, что совсем немного. Сколько? День, два? Неделю?.. Было морозно и очень тихо. Хижина отзывалась на его неслышные шаги как живое существо: скрипом половиц, сонным теплом, запахами и чем-то таким… неуловимо родным. Своим. Это наш дом, думал Стэнли, идя в комнату Форда. Сначала Умника, потому что он его построил, потом мой — потому что сохранил, а значит — наш и больше ничей. Никто не смеет приходить сюда без их с братом позволения, никто не смеет вставать между ними. Никто и никогда. Стэнфорд спал, повернувшись к Стэну пушистым затылком, и хотелось его погладить, утешая и давая понять, что Форд не один, что его бро рядом, никуда не делся. Толку-то теперь, подумал Стэн, садясь рядом и стараясь привычно не закряхтеть от дергающей боли в коленях. Никакого толку, да и разбудить можно. Пусть спит, очкарик. Озябшие звезды мерцали, льнули к разноцветной мозаике стекла. Словно просили пустить внутрь, дать согреться. Стэнли глядел на них больными глазами. Он не мог им помочь, он и Форду не помог, когда тот нуждался в нем больше всего. Он предпочел не замечать очевидного, отвергая все сомнения, позволил страху взять над собой верх. Умом Стэн понимал, что он вряд ли смог бы помешать случиться тому, что случилось, да только легче от этого не становилось. Нельзя было, как в детстве, дать врагу по шее и велеть отцепиться от брата, а не то хуже будет. Здесь было совсем другое, настолько жуткое и недоступное пониманию, что страх даже сейчас разрывал его на части, трогал холодными и по-паучьи шустрыми лапками, заглядывал в душу вертикально расчерченным немигающим взглядом… Тьфу ты, не к ночи вспомнилось… Возможно, это произошло именно ночью, когда Стэнфорд проводил каждую минуту рядом. Дремал у постели, держа за руку, чтобы брат не потерялся на темных дорогах памяти. Да, скорее всего тогда. Форд держал его, крепко, всеми шестью пальцами, и Стэн вспоминал, и, наверное, это сочетание породило лазейку. Непонятно, как Биллу удалось то, что он сделал, да и какая теперь разница… Любая тварь хочет жить, а уж такая и подавно. Стэнли не мог винить его за желание не кануть в небытие любой ценой, это он как раз понимал. Не сочувствовал, нет, но мог прикинуть на своей шкуре. Вот только этой ценой стал его брат, и потому Стэн никому и ничего не собирался прощать. Не молодая горячая сила, но холодная и злая зрела в нем, сжимаясь, закручиваясь яростной пружиной, подобно кобре за мгновение до броска. Ты не победил, подумал он. Хрен тебе, большой и толстый. Мы проиграли почти сразу, еще когда мой брат начал умирать во сне, только никто этого не понял и не увидел, даже он сам поначалу… А я ведь почувствовал, но ничего не предпринял, и теперь я буду мстить тебе за свою боль и за свой стыд. Мы проиграли — но и ты не победил. И не победишь. Потому что я собираюсь сделать что-то. Стэн с сожалением вздохнул, когда Форд заворочался, проснувшись. Чуткий, как сова, и дышать-то на него нельзя… Брат сонно посмотрел из-под руки: — Стэнли?.. — Все хорошо, спи. Просто решил заглянуть, вот, сижу… — Поздно уже, наверное. — Поздно, — согласился Стэн, маминым заботливым жестом поправляя на нем сползшее одеяло. — Совсем поздно, это ты верно заметил. Поэтому засыпай, а я скоро уйду. Стэнфорд уже в полусне пробубнил что-то в подушку, мазнув недовольным взглядом по его, как хотелось бы надеяться Стэну, невозмутимой роже. Самый обычный взгляд невыспавшегося Форда, как и раньше бывало, в детстве, когда Стэнли доставал его с шумными играми. За счет чего ты вообще еще держишься, подумалось с горечью. Сколько от тебя осталось: половина, четверть?.. Любой другой уже сдался бы, а ты живешь, цепляешься за реальность. Из последних сил, выигрывая дни и часы, воруя жалкие крохи со стола времени. Чтобы — что? Неужели для того, чтобы твой глупый брат успел… ну, пусть не исправить все, но хотя бы сделать так, чтобы больше никто не пострадал?.. Он все же решился и невесомо провел ладонью по растрепанным прядям. Слабый снежный свет падал из окна, выхватывая редкие серебристые нити в темной шевелюре. Вроде и близнецы, мелькнула грустная мысль, а за что ни возьмись — не похоже почти ничего. Спи, Шестопал, спи. Вся ночь впереди. Не так уж и мало, если подумать. Говорят, медленнее всего тянется ночь перед казнью. Стэн еще долго сидел, окруженный тишиной и теплом их дома, который жил своей, неясной жизнью: дышал, потрескивал деревянными стенами, шелестел сквознячком. В темноте очертания комнаты смазывались, плыли, и казалось, что фундамент чуть заметно двигается, покачивается, как если бы стоял на воде. В этот момент Хижина чудес действительно походила на нечто по-настоящему чудесное: она была похожа на старинную каравеллу, легкую, но надежную, только-только спущенную на воду, но уже готовую нести их с братом навстречу приключениям и тайнам. И красоткам, куда же без них. Их с Фордом корабль детства, «Боевой Стэн», в силе и славе своей. Решение зрело в нем. Странное, болезненное, наверняка дурацкое, как и все решения, принимаемые Стэнли Пайнсом. Может, Стэнфорд ждал чего-то в этом духе? Что на любую пакость Билла Стэн ответит своей пугающей непредсказуемой глупостью — и тут уж кто кого? Что ж, тогда брат обратился по адресу. Впервые Стэну предстояло соображать за двоих, потому что Форд полностью доверился ему. И Стэнли гордился этим и одновременно страшился взваленной на него ноши. Он сделал бы для брата что угодно, но прощаться вот так, навсегда, было тяжелее всего. Просто когда на всю жизнь прирастаешь сердцем к кому-то… Попробуй оторвать — больно! Как же больно.

***

Стэн так и не ответил честно самому себе: смог бы он убить Форда своими руками, если бы это был единственный способ остановить то, что грозило вырваться на свободу в их мир? Да или нет, Стэнли? От одной мысли о таком исходе темнело в глазах, но Стэн буквально ломал сам себя, не позволяя маленькому мальчику снова взять верх и сбежать, спрятаться от подступающего кошмара. Так да или нет? Избавить от мучений — значит проявить милосердие, и Форд понял бы и принял такое его решение, конечно… Он бы и сам, наверное, давно сделал что-то подобное, но он уже не имел над собой такой власти — и потому последнее слово теперь было за Стэном. Да или нет?! Вероятно, заметь он золотые искры в холодной синеве глаз, он бы и решился. Вероятно… Золотой взгляд означал бы окончательный приговор Стэнфорду Пайнсу, и Стэну пришлось бы вспомнить, что Форд не единственная его семья. Что на другой чаше весов были Диппер и Мэйбл, Венди и Зус, и старина Фиддлфорд, и весь их странный городок, жителей которого он не то чтобы обожал, но он чувствовал ответственность за них, чуть ли не впервые за все время. На этой чаше лежал весь мир, в конце концов, а на другой находился всего один человек, и, господи ты святый боже, Стэн осознавал, что не может выбрать. Разве возможно любить кого-то настолько сильно, чтобы еще сомневаться?! Оказалось, что возможно… Он и не подозревал, что в нем могут таиться такие бездны, и он заглядывал туда раз за разом, задавая один и тот же отчаянный вопрос: да или нет? Смогу или не смогу?! Наверное, он смог бы. Не потому, что так было правильно, и безопаснее всего, и принесло бы наконец покой гибнущему Форду, и даже не из-за детей, подумать только… нет, совсем не поэтому. Просто разрушенная по его вине Вселенная была тем единственным, чего брат никогда бы ему не простил, ни живой, ни мертвый. У Стэнфорда были свои принципы, и теперь Стэну приходилось считаться с ними, как со своими собственными. Такова была цена за право одного говорить и решать сразу за двоих. Так что да, ему пришлось бы сделать это. Вот только Форд продолжал смотреть на мир невозможно синими глазами, смеющимися, страдающими, равнодушными — какими угодно, но только не золотыми, и это бесконечно смущало Стэнли. Он не понимал, как такое возможно. Как Форду удается все еще сдерживать его. Демон разума на то и демон разума, чтобы подчинять себе почти мгновенно, но факт оставался фактом: Биллу Сайферу месяц за месяцем не было хода за пределы разума Стэнфорда Пайнса. Да, стальная воля Форда слабела, ведь он был всего лишь человек, противостоящий древней астральной сущности, про которую даже толком не было ясно, что она такое; Форду надо было спать, в конце концов, и Билл брал верх, но как-то очень странно. Больше всего это напоминало езду на велосипеде тандемом. Как если бы ездокам надо было в разные стороны, но, понятное дело, так бы они никуда не уехали, и им приходилось уживаться и попеременно уступать друг другу руль и выбор направления, и потому Стэнфорд мог поддерживать видимость нормы, оставаться собой, насколько хватало возможностей. А этот гребанный треугольник выжидал, подкусывал Форда со всех сторон, отрывая по кусочку и постепенно беря под контроль и заполняя собой — но и только. Словно ему было поставлено условие: внутри мы с тобой сражаемся на равных, и ты возьмешь столько, сколько сможешь взять. А вот выйти наружу — шиш тебе! Это было почти смешно, но у Стэнли родилась теория. Довольно безумная, но не безумнее того, что творилось вокруг. То самое чувство, которое даже не шестое, а тридцать шестое, подсказывало ему, что Форду каким-то неведомым образом удалось обдурить того, кто водил за нос целые измерения. Поняв, что Билл уже внутри, в его разуме, он принял самоубийственное, но единственно верное решение: взял удар на себя, ввязался в заведомо проигранный бой, только чтобы удерживать Сайфера внутри себя как можно дольше. Стэн был практически уверен, что они заключили сделку, и заключили ее на условиях Форда, и Биллу, едва живому после горнила памяти Стэнли Пайнса, пришлось их принять. Выбирая меньшее из двух зол, Стэнфорд добровольно сделал себя ловушкой для треугольной погани. Билл радостно жрал сопротивляющуюся добычу, не замечая, как увязает лапками в собственной же золотой паутине. Становясь — медленно, исподволь — тем, кого он так стремился уничтожить, тем, чьими руками он старался снова открыть дверь в измерение кошмаров, но этот кто-то по рукам его бил, не давая слишком разгуляться. Форд отдал всего себя, свою память, свои знания, оставив себе лишь волю и любовь к близким, и этого ему хватило. Да, теперь Билл Сайфер знал, как преодолеть аномалию Гравити Фоллз, но что он мог сделать с этим знанием? Он был волен пойти куда угодно, получив лишь то, что ему дали получить — Стэнфорда Пайнса. И все. Живая тюрьма для того, кто раньше понятия не имел, что это такое — быть человеком. Стэн не знал, можно ли придумать наказание хуже. Знать, уметь, все-все помнить, но не иметь возможности сделать и тысячной доли из того, что мог раньше. Зато теперь он понимал, что убивать не обязательно. Достаточно лишь спрятать. Зло не скрывалось. Оно было рядом, и Стэнли все еще боялся, но теперь он находил в себе силы смотреть и видеть. Вижу зло, и буду с ним бороться, и никто меня не остановит. Верно ведь, бро-бро? Форд взирал на него с все с той же странной улыбкой, но Стэн смело обнимал брата в ответ, уже не стесняясь показаться сентиментальным. У них просто не осталось времени на подобные глупости. Он заглядывал в синие глаза, настолько синие, что у него кончались слова для сравнения, и думал лишь об одном. Не убивать. Спрятать. Всего-то.

***

Узнай Стэнфорд, что его брат тайком откатал дневники на том самом копире — распылил бы на месте из своего квантового дестабилизатора, вне всяких сомнений. Ну или орал бы и дулся неделю, не меньше. Вроде и некрасиво выходило пойти против общего решения отправить писанину Форда в путешествие по мультивселенной, но уж больно велик был соблазн. А еще Стэн знал, что в хозяйстве любая вещь пригодится. Вот и пригодилась. Он полистал страницы второго дневника. Пришлось уехать подальше от Хижины и прятаться в припаркованной у торгового центра машине, чтобы Форд не увидел и не догадался, что Стэнли что-то задумал. А Стэн задумал. Идею, как ни странно, подкинул Гидеон. Мелкий пакостник вел себя как паинька, порой заглядывая в Хижину узнать последние новости о Мэйбл. Паразит до икоты пугал окружающих непривычной вежливостью и наконец-то стал похож на нормального ребенка. Насколько это возможно. Они иногда болтали, и Стэнли от изумления был готов сжевать свою феску: а пацан-то старался, действительно старался… Это не могло не вызывать уважение, и Стэн вполне дружелюбно подначивал мальчика, когда они вспоминали дни своего противостояния. Гидеон хихикал в ответ, рассказывая как водил Стэна за нос с помощью магии, и обмолвился однажды, что прятал нужные ему вещи с помощью одного заклинания из второго дневника. Деньги, важные документы, барахло, на которое зарился Стэн. Амулет, конечно же. Конфеты тырить тоже было удобно. Даже на хомяке умудрился потренироваться, Гудини недоделанный. Стэн считал выручку, слушая вполуха, и лишь уточнил для поддержания разговора: только конфеты и прочую мелочь или вообще все? Хоть дом, кивнул Гидеон, прилипнув носом к банке с летающими глазками. Главное представить, что прячешь и куда, ну и надо сказать нужные слова — и вуаля, а размер не имеет значения. Словно убираешь нужное в карман в пространстве. И никто никогда не найдет, только если не применить обратное заклинание. Стэн плохо разбирался во всей этой галиматье, предпочитая решать проблемы более приземленными способами, но сейчас у него не было другого выхода. Декабрь стремительно катился к середине, город готовился к Рождеству, и скоро должны были приехать близнецы, а Форд держался из последних сил — Стэн ощущал это буквально кожей. Время вышло. Совсем. Да, брат запер Билла в себе, но если вдруг мерзавец сумеет найти выход… Не хотелось даже и представлять, что будет, если под ударом окажется кто-то из детей, а скорее всего — оба сразу… Нужное заклинание нашлось быстро. Мешанина слов, абракадабра на разрисованной закольцованными формулами страничке, как Стэн и подозревал, зато совсем немного. Легко запомнить. А главное, то, что устраивало его больше всего: отменить сказанное мог лишь тот, кто прятал. Сайфер, если это он когда-то подсказал Форду написанное, мог помнить все до единого слова — это бы ему не помогло. Вот и ладушки. Стэн повторил про себя цепочку непривычно звучащих слогов. Убедился, что запомнил прочитанное как надо. Потом, глядя на предпраздничную толпу, штурмующую торговый центр, медленно и четко произнес заклинание, все, кроме последнего слова, мысленно очерчивая границы того, что необходимо было спрятать. Его не отпускало странное зудящее чувство. Пока он вырывал нужную страницу и поджигал ее спичкой, и ждал, когда та рассыпется пеплом; пока разворачивался на парковке и ехал к Хижине, предусмотрительно закрытой от туристов еще со вчерашнего дня; пока набирал номер Зуса («Слышь, Зус, чтобы я тебя пару дней в Хижине не видел и не слышал. Угу, эксперимент. Давай, пока. Увидимся»); пока бездумно рассматривал убегающую вперед дорогу, — все это время он не мог отделаться от мысли, что повторяются события тридцатилетней давности. Что вот он, Стэнли Пайнс, направляется к брату в заснеженную глушь, в странный дом, где тот окопался, пытаясь бороться со своими кошмарами и продолжая ждать и надеяться, что Стэнли не отвергнет его призыв о помощи… Что самому Стэну, как и тогда, страшно, больно и плохо, и будущее настолько туманно, что даже с его оптимизмом надеяться на что-то хорошее не получается. Но он ехал, не мог не ехать, ведь Стэнфорду больше не на кого было положиться. Он был нужен брату, и на этот раз он действительно мог сделать все как надо. …когда Стэн вошел в Хижину, нарочно топая, чтобы сбить с обуви налипший снег, Форд был там. Он сидел за столом, с глумливой улыбкой рассматривая несчастную исчерканную карту, и Стэну достаточно было одного-единственного взгляда, чтобы понять: да, время действительно вышло. Его еще хватило на то, чтобы мысленно попросить прощения у Диппера и Мэйбл, и у Зуса, и вообще у всех. А больше всего — у брата. — Приветик, Стэнли. — Привет, ублюдок. Произнося последнее оставшееся слово, Стэн успел подумать, что заделаться на старости лет сраным Мерлином — это, пожалуй, даже весело. Выражение лица не-Форда определенно того стоило. Вуаля, бля.

Уже там

—…Стэнли? — Чего еще? — Почему тебе не страшно? — Как это не страшно? Да я просто виду не подаю, а так-то напуган до усра… — Ну Стэнли! Издеваешься, да? — Издеваюсь. Ты демон или не демон? Прям стыдно за тебя. Вот заглянет кто-нибудь в гости, посмотрит, а у меня тут Сайфер собственной персоной, в соплях и слезах. Позор на всю мультивселенную. — Никто не заглянет. И никогда. — Знаешь, я бы не зарекался…

***

В чем Стэнли Пайнсу не было равных, так это в хорошей мине при плохой игре. Застрять в вечно молчащем аппендиксе пространства и времени вместе с Хижиной, психованным демоном разума и тем, что осталось от Форда — такое себе удовольствие, но Стэн старался подходить ко всему практично. Наконец-то можно было расслабиться, перестать прислушиваться к каждому шороху в доме и дремать с открытыми глазами, опасаясь диверсии от одержимого золотым безумием Стэнфорда. Можно было банально отоспаться — чем Стэнли и занялся, как только они здесь оказались. Вот просто помялся на месте, глядя на онемевшего от ярости Билла, не успевшего даже встать из-за стола, зачем-то подергал себя за ухо и нагло заявил, что «я спать, а ты давай, придумай нам что-нибудь на ужин». И утопал к себе. Наверное, не таким образом следовало реагировать человеку, наблюдающему изнутри, как выход из тюрьмы замуровывают, кирпичик за кирпичиком, навсегда лишая возможности выйти наружу. Кто знает. Может, он не проникся потому что все произошло меньше чем за половину выдоха. И спецэффектов никаких не было, даже не интересно. Вот Хижина здесь, а через мгновение уже там, хотя разницу между этим «здесь» и «там» Стэн ощутил самым нутром — не почувствовать было просто невозможно. Вспомнив рассказы Стэнфорда о первых минутах в портале, он даже дыхание задержал, а то мало ли! Но ничего не произошло, и легкие у него не взорвались, и мозги через уши не вытекли, — ну ладно, такого он и правда не ожидал, — и даже Билл Сайфер не кинулся тут же убивать его… Наверное, Стэнли просто слишком устал бояться. Первое, что Стэн выяснил после того, как выспался: заклинанием он уволок из своего мира довольно приличный кусок земли, захватив не только Хижину и всех, кто в ней, но и часть леса, и теперь высоченные ели окружали дом стеной, чуть оплывая и колеблясь во все еще взбаламученном пространстве. Сойдет, решил он, обозревая пейзаж из окошка. Вторая особенность обнаружилась не сразу, но привыкнуть к ней оказалось куда труднее, чем к Биллу, говорящему голосом брата. Время здесь не ощущалось, в смысле — совсем. Ни в какое мгновение нельзя было сказать точно, сколько Стэн потратил на бритье или на то, чтобы назвать Сайфера свинячьей отрыжкой. Может, минуту, а может, в оставшемся за спиной том мире внуки близнецов уже успели закончить колледж, или вообще не прошло ни секунды — нет, совершенно невозможно было уловить. Самое забавное заключалось в том, что часы в Хижине по-прежнему шли: что с совой на стене, что фальшивые золотые на руке. Часы шли, стрелки крутились, только самый смысл их потерялся в месте, где времени просто не было. Вот уж точно, жить одним мгновением… Уроборос, так его и растак. По старой памяти Стэнли еще пытался соизмерять события и действия с каким-то привычным временным отрезком, но потом плюнул, чтобы и в самом деле не поехать кукушечкой. Нет так нет. Оно и к лучшему, не придется делать зарубки на стенах. Хотя, чего ему было ждать? Стэн пришел сюда не для того, чтобы желать освободиться. Он пришел сюда для того, чтобы выяснить третий и самый поганый вопрос: что ему теперь, черт побери, делать с Биллом?!

***

— Со Стэнфордом мы хотя бы в шахматы играли. — А не пройти бы тебе на хер, Билли-бой. — И по здешнему лесу тоже шляться не стоит. — А то что будет-то? — Откуда я знаю. Что-то. Или ничего. Не хотелось бы выяснять. — Ну и не выясняй. А мне интересно. — От этого кошмары снятся. — Тебе ли на них жаловаться, мудила. — Он снится. И все, что он помнил… понимаешь? — Мляха. Давай, тащи сюда свою доску…

***

Была когда-то такая казнь — залить жертве в глотку расплавленное золото. Стэнли не помнил, вычитал ли он это где-то или увидел по ящику на Дискавери. Неважно. Стэнфорда казнили без вины, самым подлейшим образом. Залили расплавленным золотом до кончиков пальцев, и, думая об этом, Стэнли Пайнс буквально сатанел. Было что-то особенно нечестное в том, что Билл смотрел на него синими, по-прежнему чистыми, словно промытыми горной водой глазами. Ну пусть бы желтыми! Так было бы куда легче… Боль начинала кусать за сердце, едва Стэн просыпался и вспоминал, где он и с кем он. То, что это навсегда, его как раз не пугало. Какая разница? Такое и минуту терпеть было невыносимо, но в месте, где минуты рассыпаются в прах, меньше всего придаешь значение вечному присутствию брата — при полном его отсутствии. Поэтому Стэнли каждое условное утро просто вставал и начинал новый день, без лишней рефлексии. Привет, очмошник, приветствовал он Билла, отпихивая того от плиты, чтобы сварганить завтрак самому: готовил демон самым отвратительным образом. Пока, угребище, прощался он не менее условным вечером, прежде чем отправиться спать в комнату Форда. Теперь Стэн спал только там, сказав Биллу, чтобы тот даже не вздумал занять это место. Спи на диване, или в подвале, или где хочешь, а сюда не суйся, понял? Билл понял. Не сразу, правда. В самом начале (ну или что тут можно считать началом…), как только до треугольного дошло, что вот это все не шутка, и они со Стэном застряли здесь насовсем, без дураков, так вот, в самом начале это был ад. Вспоминать тошно. Стэну показалось, что именно тогда Билл немножечко слетел с резьбы, став тем, кем стал. Недо-Фордом и недо-Биллом, всеми по чуть-чуть и в итоге — никем. Неким. Он был похож на малыша, учащегося всему с нуля, и Стэн не просто так спросил, не ребенок ли он. Его сбивало с толку неумение древнего существа приноровиться быть человеком. Ходить так, чтобы не падать и не ломать себе ничего, ведь раньше было так легко сменить форму и не заботиться о сохранности жалкой оболочки! Учиться есть, ведь до того он не знал голода, он вообще не понимал, что это такое. Его даже дыхание сбивало с толку, господи. И сон, о да, этот долбанный сон! Наверное, прошли эпохи, прежде чем Стэн научил демона спать. О чем, впрочем, пожалел, потому что Сайферу начала сниться такая хтонь, что хоть святых выноси. Ему снилась жизнь Форда Пайнса, его чаяния и мысли, во всех подробностях, существующих и несуществующих. Если бы Стэн верил, что его брат все еще жив, он бы решил, что это такая изощренная месть. Вполне в духе Стэнфорда и его задротского чувства юмора. Но брата уже не было, и, вспоминая об этом, Стэнли чувствовал, как готовые проклюнуться ростки жалости смывает цунами невероятной, неописуемой ненависти. Ты казнил моего Умника, ты сожрал его с потрохами, но ты же им и подавился, думал он на досуге. Досуг-то велик… Форд стал твоей даже не тюрьмой — склепом. Заживо гнить в человеческом теле без возможности устроить побег посредством смерти от старости или болезни, или от чего бы то ни было… благослови ангелы Гидеона и его любимый способ прятать конфеты! Что-то подсказывало Стэнли, что быстро они тут не откинутся. Две несчастные мушки в застывшем навечно янтаре. Так и будут сидеть в кольце уробороса в личной карманной вселенной до скончания времен и истлевать вместе с Хижиной, а потом схлопнутся, когда придет Большой Кабздец из заумных книжек Стэнфорда по астрофизике. Досуг и правда был размером с галактику: Стэнли со скуки принялся за библиотеку Форда. Он ни секунды не жалел о своем решении. И когда он смотрел на того, кто раньше был его братом, а потом представлял, как бы они плыли в своих северных морях, и Форд смеялся бы над его дурацкими шутками, он мог сказать Биллу, корчащемуся в чужом теле, только одно. Тебя сюда никто не звал.

***

— Стэн?.. — Что, мало? Могу и во второй глаз добавить. Думаю, Шестопал только одобрил бы. — Так нечестно. — А ты привыкай. Такое здесь место, нечестное. Это ты еще в мексиканской тюрьме не сидел. — Точно, в тюрьме, мы оба. Только ты еще и надсмотрщик. — Не ной, треугольный. Давай лучше расскажу парочку очешуительных историй о глупом белом гринго Стэнли и его милых сокамерниках, сплошь из местного картеля…

***

В самом начале Сайфер попробовал выступать, чем больше рассмешил Стэна, нежели разозлил. Ну в самом деле, он это серьезно? Я что-нибудь с ним сделаю, заявил демон. Могу руку отрезать, или просто пальцы, один за одним. Или спину сломаю. Прыгну с крыши, пока ты спишь — возись потом со своим любимым братцем-овощем! Или вот, еще лучше: выдавлю ему глаз… или лучше оба? А?! Тут Стэнли, взгляд которого хранил ту же синеву, что и у Форда, немного вышел из себя и без лишних слов, мысленно извинившись перед братом, скучно сунул кулаком в вышеозначенный глаз. Дебил, я же сильнее тебя, пояснил он согнувшемуся от нахлынувших ощущений Биллу. Теперь ты можешь лишь то, что мог Форд, а в рукопашной, настоящей, а не на отвяжись, я его завалю без вопросов. Завалил бы, поправился он, запнувшись. Поначалу такие оговорки еще случались, и во рту становилось липко и сухо, и надо было перевести дух, чтобы и в самом деле не натворить дел. Покалечишь его, ну, а что дальше? Больно-то будет тебе, идиотина. Вот я бы не хотел провести вечность, парализованный по самую жопу, а ты? И ты нет, заключил Стэн, отнимая такие родные шестипалые ладони от начинающего заплывать глаза. Пойдем-ка, приложим лед. Чего уж там, ему было не жаль Билла, но было жаль эти руки, и глаза, и ямочка на подбородке лишь добавляла мучений в копилку его и без того исколотой памяти. Ему был жаль того последнего, что осталось от его брата. К счастью, такие заскоки случались с Сайфером только поначалу, а потом все более или менее устаканилось. — Почему именно он? Я же тоже спал рядом. Ты мог залезть и в меня. Они сидели рядышком на крыльце, — правда, Стэн потом переместился на ступеньку выше, не вынеся навалившихся воспоминаний, — и смотрели в немо молчащую темноту леса. Стэнли иногда выбирался туда, но никогда не уходил дальше, чем мог видеть Хижину в просвет между деревьями. Полная тишина, такая, что, казалось, уши оторвались и улетели в неведомые ебеня, вызывала панику и приступы животного страха, и уж лучше было наблюдать каждый день Билла в теле брата, чем уйти далеко и заблудиться здесь. — Ну, мог. Хотя я не очень-то и выбирал тогда, — Билл потер шею жестом Форда, и Стэнли невольно дернулся. Такое порой случалось, хотя демон и двигался и говорил совсем по-другому, не как Стэнфорд, но вот — прорывало иногда. Мышечная память, что ли… — Я же подыхал. Тебе спасибо. — Ха, пожалуйста. — Я не этого просил, если тебя это утешит. — В смысле «просил»? — немного опешил Стэнли. — У меня была возможность попросить один раз, — Билл поник плечами. — Когда я начал гореть, то подумал о перерождении. О втором шансе. Но уж точно не о таком. Просто увидел рядом свет и упал в него. Я же не знал, что это вы. Жить хотелось, а думать было некогда, понимаешь? — Вот! — назидательно поднял палец Стэн. — Формулируйте свои запросы в адрес Вселенной предельно четко, дети. И будет вам счастье. Билл повернулся к нему, разглядывая с явным интересом. — Ну, что опять? — Знаешь, а ведь я был прав. Не я здесь истинное зло. — Конечно, прав. Какое из тебя, к русалкам, зло… Потом они привычно полаялись, но разговор засел у Стэна в его ушастой башке. Вот так раз, вот так дела, повторял он про себя, пытаясь читать монографию с невыговариваемым названием или ковыряясь с телеантенной. Сайфер как-то даже сказал, что он доковыряется и поймает-таки канал для домохозяек из какого-нибудь особо извращенного измерения. Стэнли послал его в пешее эротическое, пряча такую редкую теперь улыбку, и продолжал думать о своем. Стэнфорду просто не повезло. Бог ты мой. Не было никакого злого умысла, по крайней мере изначально, и Билл даже не понял сразу, куда угодил, а когда понял — начал брыкаться. И, почуяв легкую победу, решил, что уничтожить заодно разум злейшего врага будет приятным бонусом к дальнейшему путешествию по кармическому пути. Ох и дурак! А то Стэнфорд стал бы терпеть такое… Столько жизней кувырком из-за глупого желания насолить. Как знакомо, не правда ли?

***

— Что это? — Книга. Соберись, Сайфер, дальше пойдут задачки посложнее. — Очень смешно. Я вижу, что книга. Мне она зачем? — Затем. Ты так славно травил байки про своего уробороса… — Он не мой. —…что я решил взять и почитать чутка про него. Тут много чего написано… чередования созидания и разрушения, жизни и смерти… не, не то… движение космоса… Бля, надо было закладок понаделать. — Стэнли. — Да-да, вот. Смотри: «… в Древнем Египте этот символ наносился на стены гробниц и обозначал стражника загробного мира, а также пороговый момент между смертью и перерождением…» — И что? Всего лишь символ. — Я тоже всего лишь сказал несколько слов и посмотри вокруг. Билл, очнись. Ты попросил перерождение и теперь сидишь аккурат посреди этого самого уробороса. И я, дурак, вместе с тобой.

***

Стэн не знал, счел бы Форд это предательством или наоборот, покивал бы, сказал, что он все делает правильно. Стэнфорд Пайнс был довольно непредсказуемым человеком и порой просто ужасным братом, но сейчас это волновало Стэна в последнюю очередь. Ему хотелось раскатать Хижину по бревнышку, сложить из получившегося хлама огромный костер и после, когда разгорится пожарче, вбежать в него, потому как невозможно было жить с осознанием того, что он намерен сделать. Ненависть никуда не делась, и синие глаза, улыбающиеся ему во сне, по-прежнему душили еженощными слезами, и он вовсе не собирался прощать и выпускать Билла из ловушки — еще чего! Нет, он просто хотел подарить убийце своего брата то, что на обломках мироздания умрет самым последним, когда уже сдадутся и ненависть, и любовь, и вообще все на свете. Он хотел подарить ему — а значит и себе, и Форду — надежду. Ведь они пришли в место, где не было ничего, и сделали его местом, в котором могло быть что-то. Что угодно. Все, что они захотят. Вселенная не терпела пустоты, а уроборос продолжал кусать себя за хвост, стирая всякие границы между жизнью и смертью, и вечное движение мириадов перерождений продолжалось, и надо было лишь решиться стать его частью. Задаться целью посреди великого ничего и нигде. Форд не соврал. Кажется, впереди их ждало самое удивительное путешествие в мире. Плывем, бро? Плывем, Стэнли.

***

— Что ты там все время бормочешь? — «Не вижу зла». Поговорка такая. — И как, помогает? — Иногда.