Умение

Терри надеялся, что когда-нибудь он постигнет то сложное искусство, которым Брюс Уэйн овладел когда-то давно и затем годами оттачивал до совершенства полируя, как иной полирует острый кинжал или нож, любовно поглаживая лезвие. Это умение, однажды ставшее второй натурой Бэтмена, существа теней, должно быть, вгоняло преступников его времени в ужас и обращало их в бегство. Чёрт возьми, Терри был уверен, что эта развитая упорными тренировками и железной волей способность не раз спасала самому Тёмному Рыцарю жизнь. Или выигрывала горячий спор на очередном собрании Лиги Справедливости, когда никто не собирался прислушиваться ко мнению простого человека, кроме разве что Супермена. Этот факт говорил больше о самом Кларке, но Терри не раз был свидетелем, как и в спорах с Суперменом Брюс выходил победителем! Поэтому... да. Терри хотел, Терри пытался найти обходные пути к крепости по имени Брюс Уэйн, но раз за разом терпел поражение. Он пытался брать старика на износ, пробовал строить щенячьи глазки и умолять. Все аргументы, попытки и мольбы разбивались об опыт жизни, навыки и тот факт, что Брюс вырастил не одного ребёнка — что, видимо, и закалило его и сделало его броню неуязвимой. Потому что Терри прекрасно отдавал себе отчёт, что он ещё ни разу в жизни не встречал человека, у которого было бы такое большое сердце и который чувствовал бы с такой силой, что старательно прятался за стенами холодности, ворчания и недовольства. Но чувства и эмоции – они совсем рядом, стоило только взглянуть повнимательнее. «Ох, Терри», — произнесённое почти шёпотом, когда Терри лежал на операционном столе и то проваливался вглубь сознания, то снова всплывал на поверхность. В дни, когда трость была скорее необходимостью, чем частью маски, Терри позволяли подставить руку для опоры. Не-улыбка на губах в ответ на глупую шутку. Тяжёлый взгляд по-прежнему ясных голубых глаз, придирчиво осматривавших Терри на предмет ранений, которые тот мог скрыть, посчитав незначительными. Рука на плече в дни, когда наследие Бэтмена казалось невыносимой ношей. Ужин на столе, всегда ждавший его в тишине пустого особняка. Детали, которые постепенно складывались в понимание того, что его подпустили близко и позволили себе испытывать к нему нечто больше, чем привязанность к коллеге и ученику. Но сильнее всего в глаза бросалось доверие, которое читалось в каждом жесте и слове Брюса – а тот ими особо не сыпал, так что Терри старательно запоминал каждый момент, каждый шаг. Со временем, постепенно, миллиметровыми шагами – словно разворачивая прилипший к воспалённой ране бинт, – он смог узнать, какие шрамы скрывало прошлое Брюса. Инстинкт не подвёл: в глазах того на мгновение мелькнула благодарность вперемешку с каким-то усталым и робким удивлением, когда Терри старательно потупил глаза и признался, что не стал искать информацию в Интернете. У шрамов Брюса, как оказалось, были имена, лица и свои жизни, в которых Бэтмену не было места. Дика Грэйсона и Тима Дрейка Терри уже встречал, а про биологического сына – Дэмьена – слышал, но их было больше, гораздо больше – всех их Брюс собрал под своей крышей, дал им второй шанс в жизни. Джейсон Тодд. Барбара Гордон. Стэфани Браун. Кассандра Кейн. Дьюк Томас. Тиффани и Люк Фокс. Терри ни на секунду не поверил Дику. Не может человек, который ничего не испытывает к людям вокруг, положить свою жизнь на защиту неблагодарного города, на заведомо проигрышную битву за справедливость. Не может он с готовностью и без сомнений отдать свою жизнь за тех, кто ему дорог. Терри сам прекрасно помнил чувство вины, когда Брюс пришёл его спасать в том самом костюме. Терри никогда не было так страшно: он боялся потерять Брюса, так толком и не успев его узнать. Теперь Терри знал точно: Брюс Уэйн не сдавался, в какой бы угол его ни загоняли. Как семья Брюса, ради которой он столько сделал, могла об этом забыть? Да, Брюс – сложный человек и не без грехов, но это нисколько не оправдывало тех, чей смех когда-то оживил пустующий особняк. Терри и сам часто сталкивался лбами со стариком, но довольно быстро остывал и тут же понимал, что тот как всегда оказался прав: где-то недосказал, где-то промолчал – а Терри с привычной ему горячностью сделал поспешные выводы. Извиняться Терри шёл молча и без сомнений. Брюс Уэйн не переносил всего несколько вещей, среди них – разговоры о чувствах. Поэтому Терри молча маячил за плечом, пока Брюс работал за компьютером или над новым гаджетом для Бэтмена – Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось – терпеливо ожидая, пока на него хмыкнут, давая понять, что в споре обычно виноваты оба. Тогда Терри подходил ближе, клал руку на плечо Брюса и долго стоял рядом, бедром ощущая тепло чужого тела в прохладном влажном воздухе пещеры. Брюс отходил довольно быстро – чаще всего злость, которую Терри записывал на свой счёт, была на самом деле направлена на самого себя и на неспособность выражать свои чувства яснее. Но Терри терпеливо ждал, пока Брюс давился чувствами, застрявшими в горле, в тишине пещеры, нарушаемой лишь мерным гудением компьютера и хлопаньем кожаных крыльев под сводами. Терри уже довольно много узнал о городе и Бэтмене прошлого, а потому прекрасно понимал, сколько лет Брюс потратил на то, чтобы выковать из себя тень, притаившуюся среди теней, легенду без страха и сомнения, полную только справедливости, всегда принимавшую верные решения, чего бы они ни стоили. Иногда Терри везло – он мог задеть Брюса за живое, словно разбередив старые едва затянувшиеся раны, и тот, обычно замкнутый и молчаливый, часами говорил о друзьях, которые стали врагами, о врагах, которые вдруг стали ближе друзей, о том, что истинная сила заключалась не богатстве, не в умении управлять страхом, а в таком, казалось бы, простом умении – заставить себя сделать правильный выбор. Бэтмен, как узнал Терри, делал этот выбор каждую ночь. Злодеи тогда были другими и тоже прятались в тенях, что-то планировали, – и часто спасать приходилось их самих, что Тёмный Рыцарь и делал раз за разом, выходя на патруль. Старик честно пытался – но он слишком долго был один, а до этого слишком долго приучал себя откладывать боль и эмоции в долгий ящик, предпочитая не иметь с ними дела, потому что постоянно было некогда, вечно нужно было кого-то спасать – людей, семью, друзей, и они медленно, но верно откладывались шрамами на сердце, горьким комом сковывали горло и заставляли давиться словами в момент, когда они были нужнее всего. Он хотел протянуть руку – и не мог. Люди привыкли выражать свои чувства словами. Брюс не мог. Он выражал их жестами и поступками, которые громче слов говорили о многом. Терри прекрасно это видел и шёл навстречу. Почему-то Брюсу было легче высказаться, если он думал, что его не слышат – и Терри поздними вечерами притворялся спящим, когда чувствовал в Брюсе необходимость выговориться. В изучении языка, на котором Брюс Уэйн говорил всю свою жизнь и который поддался, кажется, только Супермену, Терри делал успехи. Он умел читать едва заметные улыбки и смех в молчании Брюса, в том, как тот сегодня держал трость. Барбара Гордон, несмотря на столько лет, проведённых рядом с ним, так языком и не овладела – либо же посчитала его ненужным и со временем выкинула его из головы. Оценку своих успехов Терри Макгиннис черпал из удивления людей, наблюдавших за тем, как семнадцатилетний подросток умело переводил молчание Брюса Уэйна в целые предложения, единственное слово – в абзацы, едва уловимые жесты – в целую речь. Брюс – к всеобщему удивлению – лишь согласно кивал головой. Терри не нравилось, как на него смотрела Барбара, как задумчиво молчал Дик, как качал головой Тим. Они не уставали говорить о том, что Брюса Уэйна не волнует ничего, кроме его миссии, что Брюсу нет дела до окружающих… Терри знал, что это неправда. Барбара, Тим, Дик и остальные ушли первыми. Потому что Брюс Уэйн не бросал своих людей, он вообще не бросал – ни человека в беде, ни злодея. Он протягивал руку помощи и получал нож в спину, но это не убавляло его веры в то, что ещё было за что бороться в городе. Ни у кого не было столько веры, как у Бэтмена. Терри порой казалось, что ему никогда не оправдать наследие Тёмного Рыцаря, что ему доверил Брюс. Но старик верил в него, и постепенно рассказы о прошлом, которые Терри так мучительно вытягивал, превратились в уроки и советы, в разговоры, полные ностальгии. Бэтмен и Брюс Уэйн не бросали людей – даже если их бросили первыми. Просто со временем хороших людей становилось всё меньше, проводить ночи патруля в одиночестве без британского акцента по радио, уже давно ставшего синонимом «дом», становилось всё труднее. И у Брюса опустились руки. После всего, что он перенёс и потерял? Терри не мог винить его. Что он мог сделать, так это попытаться уберечь ту крохотную искру надежды, что в Брюсе зажгло появление самоуверенного мальчишки, решившего взвалить на себя миссию, которой Брюс отдал всё, что у него было. Так что да. Терри честно пытался, но так и не смог постичь один из главных навыков Бэтмена. Умение заключалось в следующем: Брюс Уэйн умел смотреть. Нет, скорее Смотреть. Одним взглядом он умел выражать всё недовольство, сосредоточив его на собеседнике. Он всегда был мрачным замкнутым человеком и однажды даже признался, что бесконечные вечеринки и появления Брюси Уэйна на публике выматывали его сильнее патрулей Бэтмена. Терри пытался смотреть, но у него ничего не выходило. Его взгляд не работал даже на несносном Мэтте, что уж говорить про людей, которые когда-то входили в бэтсемью. Максин, сжалившись над его страданиями, согласилась помочь ему в тренировках, но они так и не смогли выявить рецепт успеха. Ответ пришёл к Терри однажды вечером, когда он после провалившегося семейного дня решил исправиться, потому что он честно пытался, но иногда балансировать жизнь простого школьника и супергероя было нелегко, но даже отмазки «мистера Уэйна» не всегда срабатывали. Потому Терри и затеял эту идею со второй попыткой семейного дня да ещё и Брюса пригласил – тот давно уже стал не просто наставником и другом, а чем-то большим, какой-то неотъемлемой частью жизни. Кольнуло чувство вины: Брюсу пришлось играть Брюси, и он захватил всё внимание Мэри, рассказывая какие-то немыслимые истории из своей жизни. Путешествовать? Конечно ему приходилось путешествовать (постоянная необходимость объяснять, почему Брюс Уэйн снова прикован к постели, сломал ногу или разгуливал по улицам города с синяком на половину лица)! Брюс пустился расписывать свои приключения – вот только рассказы его значительно разнились с тем, что он рассказывал Терри вечерами, когда тот всё же убеждал старика подняться наверх и устроиться у камина с кружкой горячего чая в руках. Брюсу довелось покорять Гималаи и наблюдать рассвет, заливший розовым светом снежные вершины (он шёл практически без одежды и почти словил гипертермию). Он с гарпуном охотился на пираруку в амазонском лесу (давно кончилась провизия, ждал ночи, чтобы наконец-то сориентироваться по звёздам) и застал сюрреализм белых ночей Петербурга (паранойя и семьдесят пять часов без сна, что в итоге вылилось в очень интересные галлюцинации на периферии сознания). Чтобы смотреть так, как смотрел Бэтмен прошлого, надо было умереть и вернуться к жизни, найти себя в одиночестве пустыни, выбраться из ловушки существования. Надо было знать, что порой вещи в этой жизни не имели никакого смысла, если их не заставить, что ты один во всём мире и никто тебя не спасёт. Таким взглядом Брюс смотрел на заходящее солнце, вспоминая слова Ра’с аль Гула о том, что спасительное противоядие ждало на вершине скользкого заснеженного склона, стоило лишь подняться по нему. Нужно было быть частью теней Готэма, позволить городу пережевать себя и выплюнуть как что-то ненужное, положить свою жизнь на служение этой машине и каждую ночь выходить на улицы с готовностью отдать всё, чтобы спасти хотя бы одну жизнь. Терри такого опыта не имел. Его взгляд не работал на Тиме, занятом своей семьёй, которую он имел только благодаря Брюсу. Не работал на Дике, который, когда-то лучше всех понимавший язык Брюса, словно разучился на нём говорить. Не работал на Барбаре, которая побоялась связать свою жизнь с масками и плащами, выбрав службу в полиции. Для них всех маска на лице была лишь периодом в жизни, для Брюса – всей его жизнью. И он жил ей – каждую ночь, даже повесив плащ под стекло, даже найдя себе замену. (У Терри иногда предательски щипало в глазах, когда он видел во взгляде Брюса ничем не прикрытую голую гордость. Когда Брюс едва заметно улыбался своей не-улыбкой в ответ на неуместные глупые шутки. Когда Брюс позволил Максин и Мэтту увидеть пещеру и стать частью миссии, частью семьи). Зато взгляд его работал на самом Брюсе. Но это был взгляд молодого человека, взвалившего на плечи неподъёмную ношу, наследие человека, отдавшего всё, что у него было, и не взявшего ничего взамен. Этот взгляд умолял: позволь мне быть рядом. И Брюс – наконец убеждённый словами Терри, который всегда мог убедить и уговорить Брюса на невозможное – сдался и позволил. Иногда – в редкие моменты поздно ночью у камина – в глазах Брюса Терри видел благодарность.