время, вперед!

Когда она предлагает эту идею Эхмее, тот, кажется, удивляется — и это странно. Каирнгорм видела в нем кого-то, кто был одного поля ягодой с Эвклаз и Ляпис, способного думать правильно и масштабно. Именно поэтому он ничему не удивлялся — либо уже предсказал все ранее, либо не посчитал слишком странным, чтобы вскидывать бровь в немом шоке. Но когда она говорит это, Эхмея вдруг широко распахивает глаза и несколько раз моргает. Он выглядит почти смешно в таком состоянии, но Каирнгорм не до смеха. Ей всегда не до смеха, а теперь, на Луне, особенно. Ответ от Эхмеи нужен был как можно скорее, внутри натянулась струна — а все, что он делает, это удивленно моргает. После чего спрашивает: — Но зачем? Ах, зачем. По множеству причин. Ты не поймешь, хочет сказать Каирнгорм. Но не говорит. Ты давно утратил эмпатию. Ты не способен осознать. Но все еще молчит. Ей тоже непонятно. Ее ведет странное чувство, которое тащит ее за Фосс постоянно. Не ответственность, не желание защитить, хотя оно тоже немного, — нечто иное. Она не может сформировать мысль об этом странном чувстве, но знает, как оно называется. Когда-то давно спрашивала у Учителя, и тот сказал, что у этого мерзкого липкого ощущения в груди есть простое название. Любовь. Вот что это такое. Фальшивое и гадкое чувство. Любила ли Каирнгорм Фосс? Скорее всего, нет. Любовь — чувство, которое ушло в могилу с человечеством. У людей были сердца, они жили короткую яркую жизнь, после чего затухали. Самоцветов впереди ждала вечность, их тела были из твердых пород — не жалкая плоть, они не старели. И вместе с бессмертием судьба даровала им неспособность созидать. Самоцветы ничего не воздвигали. Они замерли в бесконечном водовороте одного года. Даже чувства возводить способны не были, живя крохами оставшихся от людей эмоций. Когда Эхмея подходит к ней, Каирнгорм не двигается. Он говорит что-то, пытается переубедить, словно его это и правда отчего-то волнует, но это ее не заботит абсолютно. Каирнгорм было плевать на его доводы, на себя, ей хотелось достигнуть невозможного. И создать что-то своими собственными руками. Уподобиться людям. Ощутить любовь. Научиться созидать. Ради Ляпис? Ради Призрак? Ради Фосс? Или ради себя? А потому, когда Эхмея сдается и в смирении поднимает руки, не желая дальше продолжать этот разговор, она вздергивает голову и смотрит ему в глаза. Испытывающе. Каирнгорм кажется, что даже Эхмея боится такого взгляда. Это взгляд человека — так думает он в этот момент, но Каирнгорм не слышит его мысли. И переспрашивает: — Ну так что? Ты сделаешь? Или мне ждать вечность, как и вы? На ее лице появляется снисходительная улыбка. Каирнгорм готова прождать вечность еще раз, но она знает — у Фосс нет столько времени. Фосс постоянно куда-то спешит, и время не поспевает за ней. И, прикоснувшись однажды к этому странному образу жизни, Каирнгорм уже не может отпустить его. Почему-то затягивает. — Ты пожалеешь об этом, — с улыбкой говорит Эхмея. Но это не злая улыбка, не угрожающая, какую ожидает от него Каирнгорм, скорее печальная, словно он сам когда-то давно пережил подобное. Но чувства лунного принца волнуют Каирнгорм так мало, что она лишь качает головой и хватает его за руку. На ощупь — как Учитель. Но это не важно. Все прошлое было отброшено. Каирнгорм спешит вперед — за Фосс — а потому ей некогда оглядываться назад. И, кивая, она соглашается. — Пожалею. Затем Каирнгорм приходит к Фосс. Новый облик сидит на ней, как влитой. Каирнгорм поначалу непривычно, но постепенно дискомфорт сходит на нет. Она идет прямиком к Фосс, та сидит на диване и не видит ее, но стоит лишь слегка окликнуть — едва слышно назвать по имени — как та оборачивается и поднимает свой взгляд. Ужасный взгляд. Эхмея испоганил голову Ляпис, вставив туда этот слепой белый жемчуг, он портит весь вид. Фосс испоганила голову Ляпис, дав ей эмоций — до этого Ляпис редко менялась в лице. Все старое разрушалось, но Каирнгорм пообещала себе, что это не важно. Она стремится в будущее. Там нет места для сожалений и тоске по прошлому. По себе старой. Теперь у нее новый облик. Фосс бежит в будущее слишком стремительно, ей нужно зацепиться за прошлое. Чуть-чуть. Чтобы стало попроще. И Каирнгорм готова сделать это ради нее, потому что... Почему? — Антарк?.. Глаза Фосс загораются странным огнем — Каирнгорм не видела такого никогда. И ей становится неприятно, словно от укола ревности. Призрак прошлого сумел пробудить в Фосс подобные чувства, призрак, с которым она была знакома едва-едва, всего-то одну зиму, да и ту не целиком. А Каирнгорм молилась у ее постели больше сотни лет, и все, что она получила взамен — типичную глупую улыбку Фосс, которую не смогло скрыть даже лицо Ляпис. Зависть захватывает ее целиком, но Каирнгорм держит лицо. Сейчас не время поддаваться эмоциям. Ей. Пусть Фосс порадуется впервые за сотню лет потерь и бесконечных страданий. От этой мысли гнев спадает, в душе становится пусто, и Каирнгорм отвлеченно думает, что все же у самоцветов есть сердце. Иначе не смогла бы она ощутить эти странные эмоции. Фосс подходит к ней медленно, на дрожащих ногах. За лицом Ляпис пробивается ее настоящее — и этот испуг Каирнгорм узнает, такой же, как после потери Призрак. Фосс осторожно берет ее за руку, гладит, потом обходит вокруг. На ее лице нет улыбки, лишь глаза горят, и Каирнгорм почти опасается, что все насмарку. Неужели стоило послушать Эхмею? Она уже пожалела? Когда ее лица касается рука Фосс — сплав не разбивает его, он слишком мягкий и бесформенный — Каирнгорм почти вздрагивает. И старается не двигаться, когда медленно, с неприятным скрежетом, Фосс ведет пальцем по ее скуле. На сплаве остается пудра и синтетический антарктицит. Под ними — лишь темнота ночного неба. Ее родной цвет. Фосс не улыбается и заглядывает в глаза Каирнгорм страшным взглядом, после чего вкрадчиво — подобно Эхмее — произносит: — Не ври мне, Каирнгорм. Ах, вот оно. Теперь я пожалела об этом, думает Каирнгорм. Но улыбается. Потому что нет никакой Антарк. — Я не люблю фальшь. Оставайся собой. Со мной... Навсегда, не договаривает она. Каирнгорм надеется на это. Фосс улыбается ей тоже — нехорошо, недобро, но улыбается. Ведь те, кто гонится за будущим, никогда не оборачиваются назад.