И не погаснет свет

Альба больно ударяется бедром, приземляясь на холодный паркет. Тихо ругается сквозь зубы, пытаясь подняться. Всё тело ноет от этого неожиданного перемещения. Ещё и без одежды! И надо же было пропустить приём таблеток… Чёртова занятость, которая вынуждает подчас забыть о собственном здоровье. Приступ возник сразу же после приёма нового препарата. Стоит отметить это в ежедневнике после возвращения домой. Оглядываясь по сторонам, Альба понимает, что оказалась в родном доме в Чикаго. За окном тихо падает снег. Она замечает мамин светло-розовый халат на спинке кресла и решает надеть его. Это лучше, чем ничего. В углу гостиной возле камина стоит ещё не наряженная ёлка. Скоро Рождество. Вот только какой сейчас год на дворе? — Я полагал увидеть повзрослевшую дочь, но чтобы настолько… — Альба замирает, услышав до боли знакомый голос. Папа! Папочка... Альба оборачивается и чувствует, как ком слёз подступает к горлу. Отец сидит в инвалидном кресле и внимательно наблюдает за ней. Она помнит тот период, когда во время очередного путешествия он получил сильное обморожение ног. Это было ударом для всей семьи. Альба помнит слёзы матери, гнев отца из-за болезни и собственной беспомощности. И вот сейчас он сидит перед ней и смотрит с той же доброй улыбкой, какую она запомнила, будучи крошкой-пятилеткой. — Пап… — Альба сглатывает и подходит ближе. — Как ты понял, что это я? Она неуклюже обнимает отца, чувствуя терпкий запах одеколона. — В зеркало давно гляделась? — с усмешкой отвечает он, внимательно рассматривая взрослую дочь. — От мамы ты унаследовала лишь упрямство и высокий лоб. И буйные кудри. Альба тихо смеётся. Генри подъезжает к дивану, чтобы дочь могла сесть рядом. — А где сейчас мама и маленькая я? И какой сейчас год? Генри мгновенно меняется в лице. На секунду отворачивается и смахивает выступившие слёзы. — Твоя мать организовывает рождественский ужин, так что вы поехали по магазинам. Альба касается его руки. Генри перехватывает её запястье и гладит большим пальцем. Ему жутко непривычно видеть взрослую дочь. Конечно, он видел её тринадцатилетней, но теперь… — Сколько тебе сейчас, милая? — Двадцать пять, пап. Я генетик, как доктор Кендрик, — конечно, многое о будущем рассказывать нельзя, но Альбе плевать на эти правила. — Лечу людей с нашим синдромом. Ей хочется обнять его и горько заплакать. Потому что она вдруг понимает, что через несколько дней в канун Рождества Генри Детамбль умрёт от ранения, которое получит, попав в прошлое. Когда её матери едва ли исполнится тринадцать. — Умничка, — он грустно улыбается, а потом дотрагивается до её щеки. — Я горжусь тобой, Альба. — Если бы я могла помочь тебе… — голос Альбы срывается. — Ведь в моё время приступы купируются и многие даже контролируют свои перемещения. — Но ты всё равно прибыла обнажённой в моё время, хотя мамин халат и спас положение, — Генри утирает её слёзы. — Я прожил интересную и полную жизнь, Альба. Ты и твоя мама — лучшее, что случилось со мной. Бог меня не обделил. Альба понимает, что их разговор — прощание, которое ей было так необходимо. Она хочет остаться, чтобы побыть с отцом ещё немного, но слышит шум в коридоре и собственный детский голос. Сердце начинает стучать как бешеное, и Альба понимает, что растворяется, возвращаясь назад в своё время. Она вновь оказывается в кабинете Ли Харчетсона. Её одежда аккуратно сложена на стуле. В кабинете темно, но Альба понимает, что Ли решил не закрывать на ключ дверь, словно зная, что она вернётся не через час или два. Квартира встречает её холодным одиночеством. Телефон оказался разряженным, и Альба ставит его на зарядку. Она включает свет во всех комнатах, а потом отправляется в душ, чтобы смыть усталость. Альба позволяет себе прислониться к влажному кафелю и горько заплакать. Вдруг в комнате громко звонит телефон, возвращая её в реальность. Кто может звонить в такой поздний час?