Чёрная королева

Широкие скулы и беспощадно-хищный разлёт бровей. Сильная, даже, пожалуй, тяжёлая линия челюсти. Сочный, чувственный рот... Моргия глядит на Кинарет, и Кинарет глядит на неё в ответ — непроницаемо-каменными глазами. Она вся — камень, ценнейший зелёный нефрит, женщина-драгоценность: кажется, что не смертным изваяна, а вышла, как есть, из горной породы. Работа тонка и искусна, Моргия отдаёт должное — ветер гуляет в нефритовых волосах, и живописно-естественны складки каменной ткани; но цепкий, внимательный взгляд чарует даже сильнее. Кем был ты, неведомый мастер? У твоей госпожи — лицо йокуданской певицы меча и пластика уличной танцовщицы. Одета она так же скудно: лиф — лишь уступка приличиям, юбка — с разрезами по бедру, от подола до пояса, и ничего, совсем ничего не скрывает! Накидка во вскинутых к небу руках — мешает разве что подобраться с тыла, но обернуть её вокруг талии или накинуть на плечи богиня, увы, не догадалась. Зимы в Заливе мягкие: течения не дают укрепиться морозам, а горы — отгораживают от злых восточных ветров... Но всё-таки — не настолько. Моргии зябко даже смотреть, как одета — раздета — танцовщица-Кинарет, и она стягивает края подбитого мехом плаща, прикрывая грудь: в храме — каменном, стылом — стоять холодней, чем на улице. Ткань пахнет хвоей, персиковыми цветами и — мягко, едва уловимо — дорожной пылью. Это хороший плащ, впору принцессе: сапфирово-синий, затканный золотыми вэйрестскими розами, но главное — очень тёплый. [Хотя, на самом-то деле, главное — всё же не это…] Визит в Козансетский храм Моргии впору тоже — и как принцессе, и как будущей королеве. Вэйрестцы не любят её, но по-своему уважают — и преисполняются особенного восторга, когда данмерская нечестивица публично склоняется пред Девятью. Может быть, ведьмино благочестие и наигранно, но наблюдать за её игрой приятно — пусть знает, что морровиндскому в Вэйресте нет места, пусть смиряет гордыню!.. Моргии не зазорно играть по чужим правилам: те, кто отказываются меняться, не выживают… или, вернее, обречены выживать — при самом удачном раскладе. Она не азартна, но не бежит от рискованных ставок — и не боится прослыть расчётливой. Рассчитано всё и на этот раз: путешествие в Козансет, и поклон Кинарет, и последняя остановка — маленькое горное святилище, куда принцесса Вэйреста отправится для уединённой молитвы. [Эта история куда благовидней, чем нисхождение в Курган Бедствий, верно?..] Сама Кинарет, судя по взгляду, что-то подозревает, но — из солидарности или из равнодушия — не выдаёт. У её алтаря жрецы оставляют цветы — не садовых красавиц, взращённых, чтобы порадовать глаз, а их скромных кузин из аптечного огорода. Среди алтарных трав Моргия узнаёт бетонию, тёзку недавней войны, и сафлор — красильный дэйдрополох, ярко-янтарный в свете свечей... А где-то его до сих пор считают за сорняк! Моргия понимает: порой очень многое зависит от перспективы, и, чтобы преуспеть, нужно менять иногда... даже не суть вещей, но их восприятие. Храму она оставляет щедрое — впору принцессе — пожертвование и всю свою свиту: общение, подлинное общение с богами не терпит суеты. В горы Моргия отправляется в сопровождении одного-единственного охранника — да, альтмера, мрачного и подозрительно молчаливого, но, говорят, с рекомендациями от самого императора… Старина Уриэль, сам того не подозревая, отлично Моргии подыграл. С Алгаэном, его тогда-ещё-не-агентом, матушка нашла общий язык во времена Симулякра; “донашивать” за ней полезные знакомства... немного унизительно, но слишком уж выгодно — а это знакомство показало себя очень, очень полезным. В информации — корень власти, и Моргия не чурается ею торговать — равно как и торговаться; такое, быть может, не впору принцессе, но самое то — для серджо из дома Хлаалу, и уж подавно — для внучки шахтёра. Алгаэн хочет узнать, что случилось с Лизандусом и куда подевалось одно примечательное письмо? Моргия обещает помощь — ничуть не лукавя — и просит в ответ всё, что ей готовы отдать. Моргии предстоит нанести один очень важный визит, и провожатый — не из Вэйреста, не из болтливых... — ей не помешает. Она не беспомощна с кинжалом, неплохо знает алхимию и сносно для данмерки колдует, но ни на одно из этих умений не готова поставить жизнь. Амулеты Возврата — это конечно, прекрасно, но для спокойствия — недостаточно. Доверять без оглядки — и оставлять детали на откуп случая — Моргия категорически не умеет и потому тщательно планирует маршрут: так, чтобы задержки не вызвали подозрений. В дороге она меняет — выворачивает — плащ, специально пошитый с таким расчётом; никакого теперь золотого шитья, никакой сапфировой сини — лишь куний мех, неяркий и неприметный. Плащ пахнет хвоей, персиковыми цветами и — легко, но заметно для тренированного алхимией носа — конским потом. Простой, почти успокаивающий запах... Моргии стоит большого труда не спрятать лицо в воротник, не развернуть коня и не пуститься в галоп, — прочь от червей, обычных и венценосных! — однако сдаваться она не умеет тоже. Янтарные, дэйдрополошьи глаза следят за каждым её жестом... В дороге Алгаэн молчалив; не то чтобы они были близки — так, пара удачных сделок, — но даже Моргия замечает, что молчалив [её матери] старый знакомец больше обычного. Он запомнился более общительным, хотя умение тихо действовать, красиво говорить, но не болтать лишнего и не соваться куда не надо — то, за что его по большей части и нанимали. Алгаэн хоть и альтмер по крови [по крайней мере, большей её частью], однако верность хранит именно что Империи — насколько Моргия может судить, а ошибается в подобных вещах она очень редко, — и способностью улаживать щекотливые дела не раз выручал небезразличных к судьбам её, Империи, граждан. Об этом Алгаэне давненько не было слышно — с тех пор, как он купил каперский патент и, как казалось, почти отошёл от дел. Впрочем, Моргия недаром кормит свою сеть осведомителей и о кораблекрушении, приключившемся у берегов Даггерфолла, узнала одной из первых. Понятно, почему после гибели своего корабля Алгаэн не хочет ворошить прошлое: Моргия уважает его решение не вспоминать и не поднимает опасные темы — и всё равно не может отделаться от ощущения какой-то неправильности... Или, может, всё дело в том, что перед ней вырастает громада Кургана Бедствий? Камень, холодный и мёрзлый — снова... Внутри, впрочем, много хуже, нежели у Кинарет, и даже любимый плащ не помогает. Холод — могильный, каков каламбур! — просачивается в кости, сковывает шаги и смораживает мысли. Курган пропускает их с Алгаэном во чрево своё, ведёт по коридорам — круг за кругом, дурманя, как в плане Обливиона. Их ожидают, с ними раскланиваются, их провожают от зала к залу… Трудно не глазеть по сторонам — встречают ведь по одёжке, верно? Даже прославленных некромантов. Местами Курган прост и функционален, местами — кажется почти декорацией: ровные ряды деревянных гробов; тронутые гниением трупы, снующие по коридорам; сумрачные прислужники… Моргия не расстаётся с надушенным платком и держится от Алгаэна пообок; косится временами — на белые волосы, на знакомый шрам на щеке, на янтарные, дэйдраполошьи глаза, — и дышать становится словно бы чуть полегче... У хозяина этого места глаза — озёра лазурной плазмы, сверкающие из-под багряного капюшона, а ещё — манеры высокородного мера и хватка змея. — Керувал, я не вижу смысла ходить вокруг да около, — говорит ему Моргия, обменявшись приветствиями — с уверенностью, которой и близко не чувствует. — Вы, конечно же, знаете, что за мальчик меня так интересует и для чего мне нужен его отец… Но я не совсем понимаю, что вы хотите взамен — поэтому и приняла ваше любезное приглашение. Быть может, вы согласитесь… пойти на уступки моему прискорбному невежеству и объясните, что это значит — “отдать вам мой первый день королевой”? Конечно, у Моргии есть догадки — но их она слишком боится озвучивать.

***

Агент не считает себя вправе предать доверие Императора. Только это истинно. Сквозь беспамятство и козни даже самого Обливиона Агент будет помнить, что связан с Уриэлем Септимом — и это нерушимо. Доказательство горит у него между лопаток алым ромбом Дракона. ...Печать — печатью, а вот в голове Алгаэна с момента кораблекрушения царит кавардак: его фрегат попал в магическую бурю и разбился, и с ним словно разбился сам Алгаэн. Представления о прошлом и своих-Драконьих целях — как деревянный остов — ещё остаются, но волны вымывают из дыры в левом борту подробности, ветер рвёт такелаж, а крабы забираются в самое сердце. Алгаэн не помнит, где и как рос и воспитывался. Алгаэн помнит Императора Пелагия Септима IV, при котором вступил в Легион и продвинулся как шпион. В 3Э 368, когда Пелагий умер от болезни, Уриэль в возрасте двадцати двух лет был коронован. Алгаэн помнит и Уриэля… Уриэля Септима VII, для которого исполнил множество щекотливых поручений, и придворного Талина, тогда ещё не ставшего Вечным Чемпионом и флиртовавшего с Рией Сильмейн. Помнит «Джастин», помнит — что служил не Клинкам и не Драконьей Страже… но лично Уриэлю. До того момента, как случилось — нечто, какая-то немилость — и Уриэлю пришлось сослать Алгаэна подальше, в Морнхолд, ставший на тот момент передовой имперских интересов. Сослать, чтобы уберечь от происков Джагара Тарна: Уриэль не хотел знать, что Джагар плетёт свой заговор — ведь опытный и хитрый боевой маг был учителем Императора и ближайшим советником… а Алгаэн уже успел выяснить, что Тарн не так прост и вовсе не походит на тех Тарнов, что всегда поддерживали трон Септимов. Алгаэн принял ссылку спокойно и не переставал смотреть и слушать — но он не помнит, в каком доме жил и как проводил досуг. Алгаэн помнит Морнхолд и Симмаха, данмера, генерала Империи ещё со времён Тайбера. Отец Симмаха был рудокопом, а мать — простолюдинкой, и Имперский Легион стал хорошим выбором после их смерти. Алгаэн попал в Легион похожим способом, и они с генералом-наместником нашли общий язык довольно быстро. Иногда дружба завязывается скоро — и Симмах был рад найти кого-то, верного Императору, а не Тарну и его подпольной клике. Алгаэн помнит Барензию. Подробности ускользают, словно мокрые верёвки из рук, но он служил там, в Морнхолде, и видел, что королева была довольна браком. Когда первенцу, Хелсету, исполнилось восемь лет, Барензия родила второго ребёнка, дочь, и Симмах сделался совершенно счастлив. Хелсет был его гордостью, но малышка Моргия — в честь бабки — завладела сердцем. Потом Уриэль якобы нашёл способ вызвать своего агента в столицу, и Алгаэн покинул Морнхолд — обманутый, он устремился прямо в лапы к изменщику Джагару Тарну, который принял облик Уриэля. Когда Симмах был убит восставшими крестьянами, его альтмерского друга рядом не оказалось — тот уже находился в темнице. Алгаэн успел отправить предупреждение… но Симмах ничего не смог сделать, только отослал жену и детей в Имперский Город. Увы, в пасть ко льву — но с надеждой, что имперская бюрократия обоюдоостра, и тех пощадят... Алгаэн помнит Барензию и её детей — и что ей пришлось сделать, чтобы Вечный Чемпион Талин смог свергнуть Тарна и вернуть настоящего Императора. Алгаэн помнит — хотя не понимает, откуда. Всё, что с ним случилось после пыток в темнице Узурпатора-Соловья, словно тонет сейчас в вязком песке — хотя с тех пор [судя по календарю] прошло достаточно лет. Моргия уже выросла. Алгаэн сам… стал старше. И… сейчас у него на руках есть лишь обрывки личного прошлого, инструкции и задание; Уриэль, видимо, снова приблизил бывшего агента к себе и восстановил во всех правах, а Вечный Чемпион в благодарность за помощь при поисках Посоха Хаоса даровал… Даровал что-то важное. «Джастин»? Что это такое — «Джастин»?.. Голова начинает болеть при одной мысли об этом «чём-то», а ещё — о корабле, что разбился… «Джастин» — это корабль, но кто его капитан?.. Почему там, рядом с морем и кораблём, зияет огромная, как боль, дыра, в которую сколько ни погружай невода — не выловишь ни рыбёшки... ...Алгаэн помнит отдалённое прошлое лучше, чем более близкие по времени события или то личное, что не имело отношения к Сиродилу, и потому не может смотреть на Моргию, дочь Симмаха, что добровольно идёт личу в руки. «Если сомневаешься, бери пример с меня. Не бойся раньше страха и делай, что должен, — сказал ему как-то Симмах. — На первое время продержишься». Во всём этом ощущается что-то дурное. Но сперва Алгаэн сопровождает Моргию в Курган, потом идёт с ней по тёмным залам, и приближается к личу… и слушает, что тот скажет. В склепе пахнет тлением, ароматическими смолами и той неповторимой смесью трав, разложения и старой смерти, что свойственен всем древним могильникам... Оживлённые скелеты, драугры и вампиры чувствуют себя здесь как дома; атронах из плоти возится у горна, творя какое-то чёрное дело; одинокие некроманты-ученики всех рас присматриваются к посетителям… Такое место напрашивается на карательный рейд любого хоть сколько-нибудь верующего правителя — но никому не хватает смелости, времени или силы напасть на Короля Червей. Король имеет дело только с равными себе, например — с королевами, даже только лишь будущими.

***

— «Ваш первый день королевой» означает именно то, что кажется, — вежливо усмехается Маннимарко. У Червя вполне «живое» лицо умного альтмера средних лет, чью былую красоту изрядно портят въевшиеся саркастичность и хорошо замаскированное, но неизбежное тление. Вблизи видно, что кожа некроманта слишком бледна и суха, глаза неестественно светятся, а шея, как фаланги пальцев и, наверное, все иные суставы, перемотана тонкими бинтами, источающими запах бальзамирующих трав… Маннимарко стал личем, но все известные и описанные личи выглядят иначе — куда менее свежо. И уж точно сильно зациклены на одной-двух идеях, что были наиболее важны на момент смерти! Червь же ощущается полностью «в своём уме». Рядом с Моргией, прекрасной и юной, он — словно неумолимое обозначение, что всё дышащее и смертное на Нирне должно платить за своё счастье втридорога. Алгаэн содрогается; не по нутру ему то, что дочь Симмаха затеяла, но ведь и злого умысла у неё — нет. — В число развлечений, которым я предаюсь в своём необычном состоянии, входят путешествия по разумам и телам живых существ, — продолжает Маннимарко, и голос его звучит уверенно и чуть задумчиво, словно у сапиарха, читающего лекцию. — Вы, может быть, слышали о контроле разума, который применяют слоады — так вот, их чары примитивны, разрушительны и могут быть определены как насилие, поскольку после их вмешательства тело и разум хоста обычно гибнут. Я же никогда не бьюсь с обладателем тела и не калечу его разум, просто отодвигаю в сторону. Моргия недоверчиво поправляет свой плащ-выворотку. — И вы хотите на день выставить меня из собственного тела? — уточняет она. — Тела королевы, только что получившей титул и власть? — Не так грубо. Но суть вами уловлена необычайно точно. — Позволите ли спросить, керувал: а для чего вам вообще нужен день в теле королевы Фёстхолда? Алгаэн видит: она и впрямь королева. В будущем, разумеется — осанка её пряма, движения собранны, и, наверное, бывший псиджик видит тоже, что этот драгоценный камень ждёт своя, особенная оправа. Манеры Маннимарко принадлежат прошлым векам — слегка утрированы, почти театральны, но таковы многие альтмеры, пожившие на свете; так было принято в начале Второй Эры… так ведут себя советники и чародеи Старого Пути, которых мало кто вообще видел на свете. Алгаэн — видел. Но подробности унесены мотыльками-предками. — Поверьте, я не предприму ничего такого, что могло бы повредить государству, вам или королю Реману, — лич усмехается, и глаза его сверкают недобрым магическим отсветом. — Хм… Достичь магии при помощи магии означает прибегнуть к расходам, которые жители плана смертных позволить себе больше не в состоянии. В наследство от экспериментов Меретической Эры нам остался великий Планетарий Фёстхолда, сферы которого сделаны из подлинного небесного минерала, собранного путешественниками во времена экспедиций Птиц Алинора. Там имеется ещё кое-что. Совершенно бесполезное для тех, кто не имеет представления о предмете и для чего его использовать. Уверяю: из ныне живущих лишь я имею такие знания и смогу извлечь этот предмет из его забытого всеми хранилища безо всякого риска. Хранилище построил мой… бывший коллега по ордену Псиджиков, Ванус Галерион. В упоминании Галериона — насмешка или нечто больше? Не Алгаэну об этом судить. Моргия слушает внимательно, не упуская ни слова, и читать её лицо трудно — но дурак поймёт, что высоко летает Король Червей — и всё, что он просит, отбросит на грядущее тень. — Да, об этом месте мне доводилось слышать… — отвечает принцесса. — Что же, я правильно вас поняла: вы желаете получить некий... предмет, который сейчас там хранится? Маннимарко прикладывает иссушённую руку с тонко перебинтованными костяшками пальцев к груди и склоняет голову. Ногти у него почерневшие, как у мертвеца, хоть и аккуратные. Из-под капюшона падает прядь волос — не серебристая, как у самого Алгаэна, а выцветшая, мертвенно-седая, словно из паучьих нитей. — В моём настоящем облике я не смогу отправиться в Фёстхолд и открыть тайник. На месте Ремана я бы и сам не пустил себя в город, а на женщину, которая водит подобные знакомства, смотрел с подозрением. Но ни один из посланцев, что я мог бы отправить туда, не сможет воспроизвести нужную магию, если, конечно, у вас нет знакомых псиджиков, готовых со мной сотрудничать. Всё должен сделать я сам — извлечь артефакт, должным образом поместить во временное хранилище и передать доверенному лицу. Просьба моя очевидна: королеве не будут задавать вопросов о том, что она делает в тайной секции Планетария, серджо. И магии в вашем теле достаточно для открытия засовов. — При всём уважении, керувал, не думаю, что я вправе распоряжаться подобными артефактами, — медленно, тщательно проговаривая каждое слово, отвечает Моргия; она улыбается, когда добавляет: — Даже когда стану королевой. — Но глаз, настороженных и пытливых, эта улыбка не достигает. Моргия хорошо владеет собой, но ей не скрыть, что этим предложением она ошарашена и с Маннимарко не спорит даже — а скорее пытается выиграть время. Тот, впрочем, на её уловки не покупается и продолжает — всё с теми же интонациями сапиарха: — Этот предмет опасен, а Ванус не знал наверняка, как полностью изолировать его. Вполне вероятно, что гибель мальчика, который так интересует вас, косвенно вызвана помехами, что создаёт артефакт в магических потоках вокруг Планетария. Не стоит применять там многие виды обычных чар. Я совершу лишь благо, избавив ваше будущее королевство от потенциальной угрозы. Король Червей и королева-без-короны созерцают друг друга, а их созерцает — капитан без корабля. Есть плохая примета — делить шкуру неубитого морского змея, но только в том случае, если не уверен, что он будет твоим. Кажется, для Моргии и Маннимарко мир — словно охота на змеев, без добычи не останутся, но главное — самим не стать ею. Алгаэн помнит, что когда-то Уриэль был так же дерзок; предательство Тарна сделало Императора более осторожным и недоверчивым. Воскресить бы ещё свою собственную память; обо всех вокруг она может предоставить подробности, кроме вместилища самой себя! — Кто может поручиться, что, совершив… всё, что вы обещаете совершить, вы ограничитесь одним днём — и добровольно оставите моё тело? — вопрошает меж тем Моргия, царственно откинув голову, и невозможно не любоваться ею. Зачем Реману Карудилу нужны такие дорогие услуги — да, Моргия данмерка, но правители принадлежат к особенному народу, это всем известно. Взял бы её и так в жёны… Алгаэн посмеивается мрачно самому себе — безродный ты дурзог, смеешь раздумывать, какие решения принимать царям? Твоё дело — служить, и служить верно… Маннимарко же поводит левой рукой; в правой у него — посох, украшенный высушенным черепом. — Вам придётся верить мне на слово. Как и мне — вам. Ведь вы получите свой приз раньше, а я буду ждать исполнения договорённости. Воспримите всё с иронией, серджо; история изучения Этериуса началась с Птиц Алинора, продолжена человеческим императором Реманом и его Мегаломотыльками и мананавтами, а будет… возрождена Реманом-альтмером. Отчасти. — Боюсь, вы обо мне слишком высокого мнения, керувал. Или слишком низкого: вы так и не поведали, зачем именно нуждаетесь в артефакте. Но оставим; безопасен ли ваш... визит? И для моей души, и для моего тела? — В достаточной степени. Если вы опасаетесь, я могу провести демонстрацию вселения сейчас — на ком-то из своих слуг или даже на вас самой… для меня нет разницы, процедура тщательно отработана. Выберите сами. Выбор невелик: в Кургане нет никого кроме скелетов, личей, пары вампиров, прислужников, некромантов… полуголых женщин, чем-то одурманенных или, наоборот, жадно управляющих этими скелетами… все не подходят чтобы использовать их, по тем или иным причинам… Нежить не годится по определению, девушки и ученики же верны своему господину и скорее всего будут вести себя и свидетельствовать в его пользу. Само признание Маннимарко устрашает; неужто без ведома кого бы то ни было по всему Тамриэлю в любую минуту могут гулять его шпионы — или, что того хуже, он сам? Уязвим ли он в момент своего переселения?.. Когда Моргия уже было открывает рот, чтобы дать согласие попробовать узнать всё лично, Алгаэн, всё это время молчавший, выступает вперёд, закрывая её собой от могущественного повелителя некромантов. — Позвольте мне быть подопытным, — просит он. — Для демонстрации ведь нет разницы, лишь бы не нежить? А мутсэра сможет более объективно оценить безопасность вашего воздействия. Лич недвижим, лишь глаза его горят из тени капюшона... — Мне всё равно, — скрипуче говорит он, рассмотрев Алгаэна. — Главное, чтобы вы, миледи, достаточно доверяли своему слуге. — Уверяю, я достоин подобного доверия. — Мутсэра, на пару слов... — говорит ему Моргия, заставляя отойти с ней в дальний угол склепа, где нет ни одного скелета, что мог бы подслушивать. — Я ценю ваше рвение, но… вы вообще понимаете, на что сейчас соглашаетесь? — Принцесса, — отвечает Алгаэн негромко, но уверенно, как только удостоверяется маленьким заклинанием, что их и правда не слышно. — Не подвергайте себя опасности. Позвольте мне попробовать первым. Вам известно, что я — агент Сиродила, шпион, обученный противостоять ментальному контролю. Даже если всë пойдет дурно, моя память повреждена после кораблекрушения, и Червь не найдет там ничего ценного... А если он чистосердечен, то я смогу рассказать вам обо всех ощущениях — и заручусь его поддержкой в дальнейшем. Надеюсь вы помните о моем задании; Лизандус мертв, и, возможно, совет некроманта пригодится. — Но если ваш разум не выдержит? — Я знаю, что могу подвести Уриэля, если не справлюсь. Но, во-первых, риск — моя работа и выгоды от успеха больше, а во-вторых… ваш отец, принцесса, служил Уриэлю на совесть… и был моим другом. Если я сейчас отступлю, то дух Симмаха будет преследовать меня вечно — и поделом. Что же до самой сделки, это решать вам, хороша она или плоха. Моргия медлит с ответом, смотрит долго, пристально, словно и сама, как Червь, надеется залезть ему в голову, и наконец, нахмурившись, произносит: — Вы обо мне тоже слишком высокого мнения, керувал — или же слишком низкого, это уж как посмотреть. Я не настолько отважна, чтобы позволить себе безоглядно довериться такому… меру, как наш гостеприимный хозяин, и не настолько благородна, чтобы вас отговаривать. Если вы и правда на это готовы — в память о моём отце, или как одолжение матери, или служа государю императору... Я со своей стороны могу лишь пообещать, что буду чтить условия нашей сделки. Я найду для вас ваше письмо, можете не сомневаться. Моё слово дорого стоит, — она усмехается и отводит глаза, — ему даже короли готовы довериться. — Благодарю вас, — Алгаэн кланяется. Он невозмутим внешне, хотя не может не бояться. Те, кто никогда не был затронут магией изменения разума, не знают, чего опасаться — но Алгаэн знает. Тарн использовал и на нём свою магию, а теперь странное, избирательное беспамятство наполняет душу новым холодом. Но ему проще сейчас взять удар на себя. Гораздо проще, чем принять какое-то другое решение или начать отговаривать Моргию от опасной сделки: он — не правитель, лишь верный пёс, у которого ничего и нет, кроме этой верности. Дадут боги, обойдётся… Маннимарко — могущественный чернокнижник, но не чужд понятию чести. Алгаэн готов рискнуть связаться с ним ради Моргии. Возможно, когда-то он мог сделать больше, чтобы спасти Симмаха, но… сейчас уже не время и не место для сожалений. Маннимарко ждёт их — и пусть у не-мёртвого есть всё время Нирна, такие не тратят и минуты попусту.