Малахитовый элефантъ. Былина

Как стояли они, храбры русичи, Да во яме поганой, преступной той, Весь дрожал и кричал наш Пахомушка, А дружинник его успокаивал: — Право слово, ну чего беспокоишься? Возьми в руки себя, ты же русич-то! Могут нам тумаков надавать на двоих с тобой, Ну а мне же — так в первую очередь. Ты вставай же, вставай, будь же русичем! Слышишь топот? Это наш воеводушка! Кое-как успокоив Пахомушку, Епифан наш вздохнул, приготовился. Ну а то был Маслаев, страж-пьяница, Ну а с ним пришёл наш воеводушка. Он хватал, он мутузил Пахомушку, Да велел танцевать стражу «Яблочко» — Осмоловский немало разгневался, Как увидел вдруг смрадну лужицу, Да ту самую, что с-под Маслаева. — Ну давай же, танцуй, грязный червь ото! Тебе жизни на час всё осталося! Ну а вы же, собаки те смрадные, Запевайте лихую вы песенку! Да смотрите, чтоб мне всё понравилось! Начинал так Маслаев выплясывать, Начинали так петь храбры русичи. Всё быстрей и быстрей запевали они, А Маслаев плясал прям до одури. Уморился, устал наш страж-пьяница, Да уполз он в каморку поганую, Чтобы брагой залить свою горечь-то, Да и чтоб поругать воеводушку. Всё мечтал он о лаврах, о славе той, Да как князь наградит самолично его. А тем временем наш воеводушка Приспустился ко яме, где воины Ждали часа расплаты, держалися, А, точнее, уж тронулись разумом. — Ну так что же, волчьей сыти не хочешь ли? — Говорил Осмоловский всё узнику. — Да, давай мне, я голоден… — Ублажить старика не изволишь ли? Там, мужское начало где теплится? — Нет, о нет, не изволю я! Пусть уж лучше пёс бесхвостый тот Ублажит тебя сам, воеводушка! Раз уж ест он свою жизнедеятельность, Так уж пусть он тогда не побрезгует. Тут заплакал, затрясся Пахомушка, Ведь ему на то наказ дала матушка. — Не могу, не могу, запрещала мать! Он кричал, но не слышал никто. Воеводушка наш порты скидывал, Да велел он начало отведати. И смотрел, всё смотрел Епифанушка, Да и вышел в конец из себя богатырь. Он из ямы поганой той выбрался, Да набросился на воеводушку. Истязал он и бил Осмоловского, Да в конец озверев, надругался-то! Подхватил он меч-кладенец воеводушки, Зарубил его он со всей силушки, Да и с мёртвым согрешить вновь изволил он. А Пахом всё смотрел, хохотал себе. Потерял весь свой ум храбрый воин наш. Он и мазался кровью, да внутренностью, приносил что ему Епифанушка. Тут очнулся наш богатырь черноплащевый, Да и понял теперь натворил он что. Подхватил меч булатный и чу… Заколол он себя этим лезвием. Вылезал так из ямы Пахомушка, Всё пытался помочь храбру воину, Но не смог, да кричал на темницу всю. А те крики Маслаев, страж-пьяница, Вдруг услышал и побежал со всех ног. — Ну давай же, вставай, ну скорее уже! Будет бал, маскарад, да во городе! Я пред князем скачу, воевода я, Воевода с конём, что белее, чем снег! Ну вставай же, вставай, храбрый русич ты! Ну пойдём же со мной, выпьем браги-то, Выпьем браги, да князю мы явимся, Воеводой я стать соизволил-то. Брал верёвку Маслаев, страж-пьяница, Да затягивал мёртвую петлю он. — Воевода теперь, воевода я… Да затих он, замолк навек. А Пахомушка мёртвого стражника Всё хватал, да шутя, надругался он, Пел себе он про зверя заморского, Что здоровый и что малахитовый, Пел и пел, да уставши, заснул. А что было там дальше — неведомо. Вот такую былину сложили мы Да про храбрых про русичей вместе все, А вы будьте людьми, храбры воины! И извольте беречь вы Русь-матушку!