imagine № 15 - Stay

[Rihanna feat. Mikky Ekko – Stay (на repeat)] Горячая вода из крана с бурлящим шумом заполняла ванную, расходясь по поверхности бегущими волнами, доходящими до самых бортиков, словно отчаянно пытаясь вырваться куда-то с глухим всплеском. Ты стояла, скинув полотенце на пол и утопая пальцами ног в ворсистой поверхности ковра, но едва ли чувствуя её. Взглядом теряясь где-то в поверхности воды, будто пытаясь утонуть в ней, словно желая дать всем этим мыслям захлебнуться, ты даже не слышала ни единого звука. Казалось, внутри тебя бушевал твой собственный океан, удержать стихию которого было всё труднее, - скрестив руки на груди, ты даже не замечала, как кожа, покрываясь мурашками, начинает замерзать, ничем не прикрытая. Это ощущение холода стало слишком привычным, обыденным. Только где-то воспоминанием промелькнуло, что ни один ветер не сможет так обжечь льдом, как обжигает взгляд того одного-единственного человека, от которого больше всего хотелось бы дождаться тепла… Вздрогнув, ты возвращаешься к реальности и, шагнув к ванной, одним движением выключаешь воду и, не мешкая и раздумывая особо, погружаешь в неё обе ноги, опускаясь вниз и прислоняясь спиной к бортику. На мгновение секунды кажется, что кипяток расплавит всю тебя, до самых костей, иссушит ожогами руки и ноги, красными вспышками распаляя всё внутри, - но ты медленно откидываешь голову назад, упираясь затылком в стену, тихо выдыхая. От горячей воды мягкими клубами расходится пар, - и ты ловишь себя на мысли, что он похож на эти невесомые клубы сигаретного дыма, запах которого стал тебе так привычен, словно впитался в тебя. Ты закрываешь глаза, привыкая к температуре. Смирившись с тем, что от этих мыслей тебе бесполезно куда-то убегать. …С самого начала это не было похоже ни на одну банальную историю любви, вроде тех, которые начинаются с того, что ваши взгляды пересеклись, - и в это мгновение вы поняли, что не хотите отпускать друг друга. Нет, всё вышло совсем не так, хоть и стоит признать, что, впервые взглянув в его глаза, ты почувствовала, как всё тело обдало жаром. Но ты не задавала себе тогда лишних вопросов, ровно как и не хотела их слышать от него, - вы встретились в клубе, случайно наткнувшись друг на друга у бара. Музыка на танцполе грохотала слишком отчаянно, и ты хотела отдохнуть от шума; он же, кажется, не хотел ничего – настолько пространно и лениво он оглядел тебя, когда ты чудом не расплескала на него алкоголь из бокала, успев в последний момент чуть отступить назад и избежать прямого столкновения. Его рука как-то легко и просто чуть коснулась твоей талии, – будто бы он боялся, что ты упадёшь, но при этом не прочь был бы воспользоваться случаем уложить тебя самому. Всё довольно открыто было написано на его лице, - и ты как-то не подумала сопротивляться или искать свою гордость. И сейчас уже сложно было вспомнить, как у вас завязался разговор, и как, спустя минут от силы десять, ты уже развязывала его галстук, а он как-то невообразимо горячо целовал твои губы, словно пытаясь впечатать в них привкус своих, вместе с алкоголем и этим пламенеющим желанием, которое как-то непозволительно быстро охватило тебя тогда. Нельзя было сказать, чтобы ты допускала подобный случайный секс хоть раз в своей жизни, - и уж тем более довольно сомнительной казалась мысль о том, что это приведёт к чему-то большему. Да, он был хорош. Он был невероятно хорош и делал всё именно так, как нужно было: его прикосновения были требовательными, но мягкими, он касался именно тех мест и участков кожи, которыми ты хотела его ощутить, он подхватывал тебя, когда ты теряла голову от происходящего, он накрывал своими губами твои, чутко срывая каждый твой стон, который он же сам и вызывал. Как ни странно, он даже был не против, когда ты, устало откинувшись, внезапно задремала в его объятиях, - вы мало говорили что до, что после произошедшего, поэтому он просто молча отнёс тебя к себе в машину. Ты проснулась, открывая глаза и оглядываясь, - и вдруг отчётливо увидела, как на фоне рассветающего багрянцем неба, немного поодаль, стоя у обочины дороги, он медленно курил, выдыхая клубы дыма и подставляя утреннему ветру свою разгоряченную грудь, видневшуюся через не до конца застёгнутую рубашку. Весь и во всём он был небрежно прохладным, естественно отчуждённым, - и, в то же время, невозможно притягивающим и мысли, и взгляд, который ты не могла от него оторвать, пока он не докурил и не обернулся, словно смилостивившись наконец и позволив себе посмотреть на тебя в ответ, глядя прямо в твои глаза из-под своих длинных тёмных ресниц. И в этот миг между вами не было никакой неловкости или лишних слов, - и в этот момент для тебя во всём этом – в его взгляде, в прошедшей ночи, в машине, в которой до сих пор витал запах его парфюма, пропитавший собой свежий воздух, - во всём этом появился смысл. Во всём, что могло бы быть связано с ним. Сложно было угадать хоть что-то в этом парне, - вот он вроде бы рядом, на расстоянии вытянутой руки, легко прикасается ладонью к твоему колену, при этом спокойно продолжая вести машину и даже не поворачивая головы. И ты уже ведёшься на все обещания, которых он не произносит вслух. Его профиль, его невозмутимый взгляд ты вычерчиваешь в сердце наброском, - чтобы потом вдруг обнаружить, что эти чернила, кажется, нельзя смыть. Ни одними слезами не получится теперь заставить себя забыть обо всём произошедшем, а главное – о нём. О том, каково это быть с ним, - не только той ночью, но и каждой последующей, когда он внезапно назначает тебе встречу, сбрасывая несколько слов в коротком сообщении. Кажется, он взял твой номер ещё тогда, перед тем, как рано утром высадить тебя у порога твоего дома. Всё вышло неправильно, но как-то само собой. Так получается, что, когда мы совершаем ошибки, это всегда выходит неосознанно, непредсказуемо, а стоит нам осознать собственную оплошность, как мы пытаемся найти в случившемся хоть что-то хорошее, - а вдруг, а мало ли, кто знает. И хоть ты и боялась признаться в этом самой себе, но с той самой ночи эти надежды не давали тебе покоя. Надежды на то, что, может быть, что-то получится. Может, после одной из этих ночей он всё-таки останется. Или, может, когда он придёт к тебе домой поздно вечером, помимо звука вставляемого в замочную скважину ключа ты услышишь лёгкий шелест обёрточной бумаги, а потом он возникнет на пороге с букетом цветов – не важно даже, каких, может, и не твоих самых любимых, но пахнущих свежестью. И, возможно, заботой?... Как вышло, что у него неожиданно быстро оказался дубликат ключей от твоей квартиры, - этого ты не успела заметить. Падения ведь всегда слишком стремительны, чтобы мы успевали оглядываться. И ты ещё лелеяла веру в то, что всё это не кончится разбитым вдребезги сердцем, хоть и чувствовала, как земля уходит из-под ног с каждым его прикосновением, тогда как давать тебе опору он, тем не менее, не спешил. Конечно, если бы дело было только в сексе, то всё бы это давным-давно осточертело тебе, - по крайней мере, так ты говорила самой себе мысленно каждый раз, когда, мучаясь от бессонницы, поворачивалась к нему и долгие минуты, казавшиеся вечностью, разглядывала его, спящего и такого расслабленного во сне. Ты едва касалась его взглядом, словно боясь разбудить, но так нежно рассматривая каждую черту его лица, каждый изгиб, каждый сантиметр гладкой кожи, - замечая иногда, как чуть напрягаются его скулы и дрожат ресницы. Нет, дело было совсем не в сексе. Потому что каждый раз, когда ты представляла, что ему может сниться что-то плохое, сердце болезненно сжималось в груди, - и это было непозволительным проявлением слабости, но пока он спал и не видел, ты иногда дотрагивалась кончиками пальцев до его лба, век, губ, тихо напевая какой-то мотив, надеясь, что его сон снова станет безмятежным. И тебе казалось, что это действительно помогает. Тебе казалось, что эти секунды, эти моменты могли быть самыми бесценными в твоей жизни, и совсем не хотелось засыпать. Потому что по утру он всегда уходил. Ты не знала, зачем он возвращался. Ведь, на самом деле, почти половину времени вы просто сидели вместе, обнявшись, и ты чувствовала его руки ниже уровня своих бедёр, но так уютно было это ощущение, что, пожалуй, казалось, можно было просидеть так вечность. На его коленях и ощущая тёплое дыхание, срывавшееся с его губ и чуть опалявшее твою шею или плечо, иногда покрываемые лёгкими, почти невесомыми его поцелуями. Вы почти не разговаривали, хотя порою он рассказывал что-то о себе, но совсем немного. Однажды, однако, когда вы лежали вдвоём, окутанные приятной прохладой одеяла после ночи, невидимые следы которой едва остыли на простынях и в воздухе, вобравшем словно каждый звук и стон, - стрелка часов уже почти клонилась к пяти утра, когда он внезапно тихо спросил: - Ты совсем не боишься меня? Твои пальцы утопали в его ещё мокрых после душа волосах, и ты, чуть откинувшись, внимательно взглянула на него, хотя он сам упорно не хотел поворачиваться и стеклянными глазами разглядывал потолок, на котором начинали уже плясать несмелые отблики просыпающегося рассвета. Тебе почему-то вдруг захотелось, чтобы он посмотрел на тебя, просто чтобы заглянуть в его глаза всего на миг, именно сейчас увидеть их, - и несколько секунд ты ждала, что он позволит себе понять, чего ты хочешь. Но ничего не происходило. Вы лежали рядом друг с другом обнажённые, его рука приобнимала твоё тело, опустившись вдоль позвоночника. Если он и был, возможно, совсем уязвимым в это мгновение, простым и близким, то совсем не казался таковым почему-то. И что треснуло внутри, - казалось бы, так звучно, что ты невольно вздрогнула. Он, тем не менее, даже не пошевелился. И ты просто ответила: - Нет, - безропотно прощая ему всё. Только зная, что себе этого, возможно, не простишь, потому что это невесомое слово будто бы осело внутри тебя тяжким грузом. Ты не знала, почему ждала его. Почему всегда продолжала ждать. Когда он напишет сам, когда он захочет приехать, когда он вспомнит о том, что ты ждёшь. И пусть ты и чувствовала, что с тобой он всегда мог отдохнуть от всего, что беспокоило его, от того, что можно было оставить где-то за порогом твоей квартиры, - сама ты, казалось, всё больше теряла спокойствие. И правда была в том, что ты не боялась его, потому что боялась себя – того, как постыдно быстро позволила себе влюбиться в него, и как эта чёртова любовь сжирала тебя саму. Потому что, хоть и ненависть к самой себе невероятно давила, ненавидеть его было утомительнее всего, - и ты просто не могла это делать. Да, он, возможно, и становился самим собой, оставаясь с тобой наедине. Но почему-то словно не позволял, никак не мог допустить, чтобы ты наконец разгадала его и увидела, каким он был на самом деле. А ты нуждалась в нём. В том, чтобы чувствовать, чтобы видеть и знать, что во всём этом действительно есть какой-то смысл. Что ты не выдумала себе всего происходящего, что это к чему-то приведёт – и к чему-то хорошему, а не к печальному столкновению с реальностью, в которой ты окажешься для него ничего не значащим пустым местом. Потому что иногда складывалось впечатление, что так оно и есть. И ты не знала, что делать дальше. Ты не знала, продолжать ли ждать, – и не знала, как перестать. И время, казавшееся таким стремительным, когда он был рядом, застывало, как гладкая поверхность воды, в объятиях которой ты теперь уже пыталась согреться. Обхватив руками колени, ты уткнулась в них, опустив голову и прислушиваясь к тишине, в которой долгое время не раздавалось ни единого звука. Казалось, весь мир был где-то далеко, и ты выпала из его течения. Казалось, что всё это заходило так далеко, что не было пути назад. И ты не могла больше уцепиться за что-то, чтобы хотя бы на какое-то время задержать это падение. И дать себе обмануться мыслью о том, что Зейну было так же тяжело уходить, как тебе – каждый раз отпускать его. …Тем не менее, он всегда приходил обратно. И мысль о его возвращении ещё не успевает побеспокоить твоё сознание, как вдруг какой-то едва различимый шорох выводит тебя из раздумий, - ты поднимаешь голову и внезапно сталкиваешься с взглядом тёмных глаз, смотрящих прямо на тебя. Ты совсем не ожидала этого сейчас – сегодня, в это время, в момент, когда ты только стала задумываться о том, каково было бы перестать ждать его вообще. Может, просто надо прекратить оттягивать этот момент, обнадёживать себя и искать более удобного времени? Может, самый подходящий случай - этот тот, которым ты успеваешь воспользоваться именно когда он дан тебе судьбой, а не когда ты готова к нему? - Давно ты тут стоишь? – ты говоришь шепотом, хоть собственный голос и кажется непривычно громким. Рукава рубашки Зейна засучены по локоть, и он что-то держит в руке. Его взгляд мягко рассматривает тебя, он почему-то упрямо игнорирует вопрос. А тебе хочется съёжиться и закрыть глаза. Хочется, чтобы вода снова стала кипятком, чтобы сердце перестало стучать так быстро. И чтобы он ушёл. Ты сильнее сцепила пальцы собственных рук, когда он вдруг выпалил: - Ты очень красивая, - и его голос звучит низко и немного хрипло, и чувство такое, словно кто-то раскалённым металлом прикоснулся к свежему ожогу. В любое другое время ты бы, наверное, была невероятно счастлива услышать это. Но сейчас, когда всего несколько минут назад ты почти приняла решение поставить точку, - сейчас было больно до неловкости молча принимать его нежданный комплимент. - А вот быть замёрзшей тебе совсем не идёт, - он выпрямляется. – Помочь тебе выйти? Даже забавно, что его помощь пригодилась бы тебе сейчас во всём, кроме этого. Всё получается совсем не так, как, наверное, должно, но ты отчётливо понимаешь, что если Зейн подойдёт ближе, если только прикоснётся, - вся твоя смелость испарится и будет безжалостно смыта вместе с водой. Всего в паре метров от него, уже начиная дрожать, ты всё равно пыталась держаться так, словно в этом пространстве прозрачной жидкости и кафельной поверхности ты была в безопасности. Ты была готова сделать шаг, на который бы вряд ли решилась, стоя на твёрдой поверхности пола в нескольких сантиметрах от него. - Я не хочу, - отрезаешь ты, поднимая глаза всего на миг и быстро возвращаясь к созерцанию кругов, которые, словно в волнении, стали разбегаться по воде. В первые несколько секунд тебе хочется обдумать, не прозвучали ли твои слова слишком грубо или капризно, был ли в них тот смысл, который тебе бы так хотелось вложить. Но внезапно приходит осознанием – может, хватит всё усложнять? Ничего непонятного не могло быть в этой фразе. И, в конце концов, наплевать на интонацию. Наплевать на все «как», «зачем» и «почему». Додумывать лишнее ты просто устала. От всего этого ты безумно устала. - Тогда чего ты хочешь? – ты краем глаза пытаешься сфокусироваться на предмете, который он неосознанно сжимает. Кажется, это твоя футболка. Точнее, его футболка, ставшая твоей, когда ты безо всякой задней мысли надела её однажды утром, и Малик решил, что тебе она идёт больше. Ты помнишь, как искры света тонули в его глазах, которые он заспанно протирал, тем не менее, не переставая оглядывать тебя. Тебя в его футболке. Почему это воспоминание теперь кажется таким невозможным? Таким хорошим и согревающим, словно его и не было никогда, будто это лишь приснилось тебе однажды? Зачем ему эта тряпка сейчас? … Слова срываются с твоих губ быстрее, чем ты успеваешь отдать себе в этом отчёт: - Я хочу, чтобы ты остался. Чтобы больше не уходил. Мне надоело ждать тебя, всё время верить и надеяться на что-то. И чувствовать себя полной дурой, - ты переводишь дыхание. Боишься смотреть на Зейна, но хочешь продолжить, хочешь договорить, хочешь сказать ему. Сказать о том, что вся твоя память разрывается от этих воспоминаний, состоящих из мелочей, секунд и моментов, каждый из которых связан с ним. Сказать, что считать машины от тоски* – это ещё не самое глупое занятие, хотя, кстати, позавчера за твоим окном успело проехать двадцать восемь красных автомобилей, прежде чем он наконец позвонил. Сказать, что из букв его имени можно составить больше двадцати слов, что иногда ты напеваешь себе под нос его партии в песнях, чтобы заснуть, что он снится тебе каждый вечер, но даже во сне тебе кажется, что он вот-вот уйдёт куда-то. И ты хочешь рассказать ему, что это такое – твоё ожидание. И понимаешь, что вроде бы даже готова подобрать нужные слова, - но, подняв наконец глаза, натыкаешься на стену, рядом с которой никого. Ты моргаешь, но комната остаётся пустой. Кажется, Зейн только что ушёл. Его фигура пару секунд назад была здесь, совсем рядом, - а теперь его нет. И ты думаешь – было ли ошибкой всё сказанное или то, что ты всё это время ждала человека, который, может, и не хотел оправдывать ничьи ожидания? Слышится шум, приглушённый, вялый, неразборчивый, - ты как-то на автомате вынимаешь пробку из ванной, вода начинает бурлить, и ты думаешь, как было бы замечательно, если бы всё, что было, смылось в водосточную трубу и там и осталось. Наверное, он сейчас уйдёт. Символично получится, если хлопок двери раздастся тогда, когда всё стечёт до последней капли. Хотя он ведь не может спускаться целую вечность, верно? Потому что, кажется, что ты бы просидела в этой ванной именно столько. И даже больше, если бы существовало слово, обозначавшее что-то дольше, чем «вечность». … Кстати, красных машин всё же было двадцать семь, потому что это втрое больше, чем букв в его имени и фамилии, и так было проще запомнить. Всё как-то неосознанно сводилось к этим трём гласным и шести согласным, и получалось как-то совсем паршиво. А ещё одна машина была фиолетовой, очень забавной. Кажется, это был «жук». На его заднем сиденье резвилась пара ребятишек. …Зачем запоминать это? Но лучше бы только и помнить, что подобную чепуху, - вместо воспоминаний о том дне, когда вы познакомились, о той вашей совместной ночи, после которой ты впервые проснулась с ним в одной кровати… Вода начала собираться в воронку, посторонние звуки стихли. Возможно, если ещё поразмышлять о какой-нибудь ерунде, то, задумавшись, ты не услышишь, как Зейн пройдётся по тому, что останется от твоего сердца, едва он переступит порог твоего дома в последний раз, закрывая за собой дверь. От мысли о том, что с сегодняшнего дня тебе придётся смириться с мыслью, что он не вернётся, стало совсем холодно – зябко, мокро, неуютно и внезапно так одиноко, что, кажется, не хватило бы всех полотенец мира, чтобы согреться сейчас. Но в момент, когда ты собираешься встать и потянуться за тем единственным махровым, что висело рядом с ванной, ты вдруг видишь, что Малик снова появляется у двери, - как-то абсолютно неожиданно и, в то же время, с таким выражением лица, словно он никуда и не уходил. - Я собрал твои вещи, - вдруг говорит он, спокойно опираясь на дверной косяк и с тёплой полуулыбкой глядя на тебя. Несколько секунд ты продолжаешь недоуменно смотреть на него, порываясь переспросить, куда, что и зачем он собрал. Но когда мозг всё-таки осознаёт сказанное, ты первым делом думаешь – это не смешно. С его губ так легко слетели эти слова, что после всего, что было, поверить в них кажется невозможным, так какого чёрта он говорит это? Несколько минут назад ты сказала ему, что больше не хочешь ждать его незапланированных приходов в твою квартиру с твоим ключом, что фактически могло означать, что если он не готов к чему-то большему, то вам надо расстаться. Но он ведь никогда и не давал тебе понять, что ты можешь рассчитывать с ним на нормальные, полноценные взаимоотношения. С какой стати сейчас всё выглядит так, как будто ему остаётся встать на одно колено или хотя бы перевезти к тебе свою собаку? И почему он собрал твои вещи, когда, по логике, должен был забрать все свои? Ты думаешь, как лучше сформулировать все эти сбивающие друг друга вопросы, бессвязность которых отражается в твоих глазах немым смятением, когда Зейн неожиданно продолжает: - Вообще, я думал, что лучше будет попросить твоей помощи, потому что не уверен, что умею нормально складывать вещи и всё такое… Но, честно говоря, ждать дольше и всё время таскаться к тебе через весь город мне порядком надоело, поэтому, надеюсь, ты наконец переедешь ко мне, и мне не придётся выглядеть неотёсанным мужланом, приходящим к своей девушке, когда ему якобы вздумается, - у уголков его глаз собираются морщинки, когда он улыбается губами. В твоей голове отдаётся эхом то, как он произносит «своей девушке», с ударением на первое слово – «своей», «своей», «своей», и ты едва слышно переспрашиваешь: - Ты… Ты хочешь, чтобы я к тебе переехала? Получается, ты его девушка. Ты его девушка. Ты его. Ты… его? Всё это кажется абсолютно нереальным, и ты, наверное, не должна ни о чём спрашивать, а скорее мчаться к нему с объятиями, но ноги будто примёрзли к ванной. Ты едва вспоминаешь о том, что надо моргать, когда глаза уже начинают слезиться от того, что ты никак не можешь отвести взгляд от Зейна. Он почему-то продолжает улыбаться. Заходя в ванную и прикрывая за собою дверь, он осторожно откладывает твою футболку, которую, получается, всё это время зачем-то держал у себя, - и ты замечаешь, как бережно и аккуратно он складывает её, прежде чем вновь повернуться к тебе и наступить босыми ногами на мягкий белый ковёр у ванной. Через мгновение он наклоняется и, чуть перегнувшись через тебя, снова вставляет пробку, а затем, открыв оба крана, несколько секунд задумчиво держит пальцы под струёй воды, регулируя температуру. Ты наблюдаешь за этим молча, неосознанно чувствуя запах его кожи и то, как скучала по нему всё это время. Каждый раз, когда он был рядом, казалось, что всё это происходит впервые, - настолько полностью всё в нём казалось нужным тебе. Когда он был с тобой, все сомнения растворялись точно так же, как ты была готова раствориться в его взгляде, с которым ты вновь сталкиваешься, когда Зейн осторожно касается твоего лица, убирая за ухо выбившуюся влажную прядь волос. А затем, не говоря ни слова, он, прямо в джинсах и рубашке, залезает к тебе в ванную, чуть отодвигая кран и садясь рядом. Его руки, так привычно тёплые, мягко обнимают тебя, ложась горячими ладонями на живот и притягивая тебя к себе, - так, что ты откидываешься ему на грудь, и он оставляет лёгкий поцелуй на твоей спине. Вода пребывает, скрывая уже ваши вытянутые ноги – твои обнажённые, лежащие поверх его тёмных джинс, уже вымокших почти насквозь. - Если бы я не хотел быть с тобой, я бы не проматывал столько километров каждый раз ради возможности обнять тебя, - ещё один поцелуй, на этот раз около ключицы. – Хотя даже после тяжёлого дня, - его губы касаются твоей шеи, - эти поездки и осознание того, что скоро ты будешь рядом, - он поднимается выше, перебирая твои волосы пальцами, - были моим самым любимым времяпрепровождением. И ты вдруг понимаешь, что всё внутри, что казалось зацементированным и отмершим, начинает рассыпаться пылью, и становится легче дышать. Кажется, что кто-то наконец отпустил туго натянутую струну, и ты расслабляешься, позволяя коже снова покрываться мурашками от его тепла и каждого прикосновения. Зейн целует тебя в щёку, и ты, как-то неожиданно для самой себя улыбаясь, тихонько замечаешь: - Тебе было бы куда удобнее, если бы ты всё-таки разделся, - просто потому, что лежать в воде в одежде, должно быть, не совсем комфортно. - Мне и так вполне замечательно, - в его голосе звучит смешок. – Зато ты наконец согрелась и больше не дрожишь, - он утыкается носом в твоё плечо. И ты закрываешь глаза, кладя свои руки поверх его ладоней, уже скрывшихся под водой. Вместе с тем, как вода заполняет ванную, тебе наполняет спокойствие, растекаясь внутри и вымывая все нелепые недоговорённости и подозрения, которые теперь кажутся совсем смешными, потеряв своё значение. Малик что-то мурлычет тебе в ухо, прокладывая дорожку из поцелуев в обратном направлении. В каждом звуке и движении теперь, кажется, есть какой-то новый смысл. И пустота внутри рассеивается, исчезает, покидает тебя, такую счастливую и умиротворённую в объятиях Зейна. Ты больше не падала. Ты была в его руках. И он остался. =================================== *ссылка на цитату из книги Марка Леви «Семь дней творения»: – Сильно скучала? – По твоей улице проехало шестьдесят четыре машины, из них девятнадцать зелёных. ©