Одержимость

      Ночь обрушивается на Коноху освежающей волной прохлады после удушливого пыльного дня. Слуги снуют туда-сюда, прошмыгивая прямо перед носом у Шестого Хокаге. Вся резиденция приведена в хаотичное движение перемещениями десятков людей, столь озадаченных праздником по случаю приезда феодалов. Какаши прячется в своём кабинете столько, сколько вообще позволяют приличия.       Но когда за дверью замирает знакомая чакра Шикамару, главу Скрытой деревни охватывает отвращение и... предвкушение, замешанное на оглушающем чувстве вины. Какаши поднимается и следует за Нара.       — Господин Хокаге, — ленно тянет гений, — все готово к встрече.       Шестой лишь кивает, замечая, как все вокруг будто погрузилось в напряженное ожидание.       Впрочем, как и он сам.       Тошнота.       Она накатывает на Хатаке, как только он входит в зал, где состоится официальный приём. Старейшины, разумеется, не показываются на таких мероприятиях — но он, как правитель Скрытой деревни, должен присутствовать. Ещё до того, как гостей зовут к столам, ломящимся от угощений, Какаши кажется, что стены зала начинают смыкаться над его головой, воздух становится сух и горяч, обжигая легкие удушливой волной. Все вокруг вызывает в нем неприязнь, ни одна самая тяжелая миссия, ни одна битва или ранение не были так тяжелы для копирующего ниндзя, как этот парад пафосного глупого тщеславия и пустых речей. Он ждёт. Кровь в его висках отстукивает болезненный набат, Хатаке еле ворочает языком, говоря часто невпопад, но этого, к счастью, никто из делегации не замечает — они слишком заняты поданными напитками и оживленной беседой с героями Четвёртой войны шиноби. Шикамару расшаркивается с посланниками за его спиной, и Шестой Хокаге пропускает момент, когда уже Наруто мягко перехватывает у него инициативу в общении с этими напыщенными индюками.       В то же мгновение у входа загорается яркое пятно женского кимоно. И мир вокруг обнуляется. Исчезает. Становится неважным все, что не заключено в эту форму жизни и света. Какаши резко вскидывает голову. Головная боль яростно вгрызается в него, троекратно усиливаясь. Блеск ее румянцевых волос становится для его воспалённых бессонницей слезящихся глаз практически невыносимым, он вынужденно отводит взгляд... лишь за тем, чтобы через минуту вновь отыскать ее тонкую фигурку в толпе гостей.       Сакура Учиха изящно пьёт шампанское и счастливо смеётся над очередной глупой шуткой будущего Седьмого Хокаге. А Хатаке тошнит.       Но на этот раз при виде собственнического жеста Саске, прижимающего жену к себе. Какаши тошнит от того, как она счастливо льнет к руке Саске. Смотреть на это почти невыносимо, но он смотрит. Какаши медленно движется по залу, его маска в очередной раз служит ему хорошую службу — не приходится улыбаться в сотый раз на очередное приветствие гостей, обходясь лишь сдержанным кивком. Все, что раньше имело значимость и вес — церемонии, вежливость, политика — теряет в миг свой смысл. Он следует за ней, как цветок следует за солнцем. Он следует за ней, как бешеный пёс, на расстоянии, но неотступно и безысходно. Он хочет остаться невидимым, но в то же время где-то изнутри его рвет на куски от невыносимого желания, чтобы Сакура заметила. Чтобы она увидела, чтобы поняла, чтобы улыбнулась ему, как тогда...       — Какаши-сенсей, — взгляд ее огромных глаз, полных затаенной надежды, прикован к его глазам. Хатаке знает, зачем она пришла к нему в этот день. Он слышал жаркие шепотки в резиденции — про то, что Учиха наконец вернулся, про то, что Харуно было сделано официальное предложение.       И вот теперь сенсей и молодая куноичи стоят в темной прихожей его холостяцкой квартирки, куда их привела эта робкая дружба после ухода Саске. А время уже давно перевалило заполночь, и он видит, как гаснет ее улыбка. Сакуру начинает ощутимо трясти, но она молчит, временами задирая голову, чтобы не дать пролиться непрошеным слезам.       Она все понимает без его горького на вкус «нет», ему не нужно произносить этого вслух — они не нуждаются в словах, ведь знают друг друга слишком давно.       Он потерянно качает головой и начинает говорить, глядя на то, как все же проливаются слёзы девушки.       Что он тогда ей наплел? Кажется, Какой-то успокаивающий бред про то, что она ошиблась — просто Саске отсутствовал слишком долго, а он — был слишком безотказен в своём желании помочь ей, поддержать. Что это, конечно, не любовь — ведь разве мыслимо, что такая девушка, как она, полюбит такого старого извращенца, как он?       Что он ещё мог ей сказать? Разве бывает любовь вот такой — осторожно тлеющей огнем где-то внутри?       После этой мягкой отповеди сенсей опять кладёт свою ладонь Сакуре на макушку и легонько растрепывает волосы. И, конечно, пропускает момент, когда она отчаянно касается его губ своими, застигая врасплох.       Он быстро отстраняет ее от себя и смотрит на неё больше растерянно, чем сердито, но говорит:       — Больше никогда так не делай, Сакура, слышишь? Я не хочу причинять тебе боль, но и дать тебе того, что ты ищешь — я не могу.       Ее лицо бледнеет, затем на щеках проступает лихорадочный румянец, но она берет себя в руки и ровным голосом отвечает ему:       — Я больше не побеспокою вас, сенсей.       После чего резко покидает его дом навсегда.       Через несколько месяцев он слышит о состоявшейся помолвке Сакуры Харуно и Саске Учиха. Он деликатно посылает им подарок с наилучшими пожеланиями, но сам на свадьбу не является по каким-то очень важным причинам. Ему не хочется бередить прошлое и причинять ученице неудобства своим присутствием, он рад за них, своих бывших учеников, и надеется, что она выкинула мысли о своём старом сенсее из головы.       Он слишком занят на своей новой должности, чтобы думать о ней. Он устал, его мучают бессонница и бесконечные отчеты. Он ненавидит свою работу, но делает ее как всегда — безукоризненно.       На очередном приёме по случаю строительства нового госпиталя Хатаке хочет поговорить с ней о назначении нового штата ирьёнинов, ищет ее среди гостей, и...       Его будто прознаёт Райкири, Рассенган и катана ее мужа. Он видит ее в толпе людей и не может пошевелиться. Он видит ее с Саске, степенную, спокойную и счастливую. И внутри все сжимается в один ледяной комок, а к горлу подступает желчь. Голова становится горячей и тяжёлой, а сердце ухает с бешеной скоростью где-то в груди. Она скользит по нему равнодушным взглядом, кивает, спокойно произнося дежурное «сенсей». Разве бывает любовь вот такой — выжигающим все на своём пути пожаром, не оставляющим в живых, безжалостным и смертоносным? В этот же миг на Какаши налетает вихрь из всего пополнившегося семейства Узумаки. И никто не видит... и никто не понимает.       Вся жизнь превращается в постоянное ожидание встреч с ней. Выслеживание, преследование. Он ежедневно отпускает АНБУ и пробирается в клановый квартал Учиха. Но не видит ее, это сводит с ума, не даёт дышать и жить. Он горит. Очевидно, Саске бережёт свою жену от чужих взглядов, очевидно, она его самая большая драгоценность — и эта мысль разрывает Хатаке на куски.       И он начинает посещать все праздники, на которых может увидеть госпожу Учиха, он ходит в госпиталь, притворяется больным. Но Сакура ускользает от него, ничего специально для этого не делая.       Как она не понимает? Почему так слепа?       А потом он встречает ее на свадьбе Узумаки, и даже свободное кимоно не может скрыть округлившийся животик. Саске горд, он обращается с ней как с наихрупчайшим произведением искусства, и она кажется абсолютно... счастливой. Госпожа Ирьёнин смеётся и ест свадебный торт, а Какаши сбегает, едва начинается фейерверк.       Он сидит уставившись на свои руки в темной и душной спальне. Какаши чувствует, как гулко бьется его сердце, как горит все тело, будто подвергаясь техникам огня. Каждый нерв плавится и кричит в агонии, и Копирующий ниндзя не может противостоять тьме своих мыслей, каждая из которых абсолютно... неправильна, запретна, обжигающе желанна и недосягаема.       От невыносимой необходимости прикоснуться, почувствовать, огладить, облизать, впиться пальцами и терзать податливую плоть, делать своей ежеминутно, ежесекундно, вытрахивать из неё жалобные стоны, сводить с ума непристойным шепотом...       Провести ладонью между ног, приникнуть к ее женской сути своим членом, взять ее, обещая все бросить к ее ногам. Кончить ей внутрь, представляя, что она понесёт его ребёнка. О, Господи! Его. Его. Его!       Отдать ей жизнь, свободу, силу, служить ей, только ей. Потому что есть только она. Только Сакура.       В его памяти даже не остаётся воспоминания о том, каково это — целовать розоволосую куноичи. Боги, он бы все отдал, чтобы снова оказаться там, в глухой ночи своей прихожей, прижимающим к себе льнущую девушку, впиваясь в неё своими губами. Он сходит с ума... Но Сакура, конечно, не видит, как Шестой Хокаге замирает где-то на периферии зрения. Как он отказывается танцевать, угрюмо кивает на приветствия и... не сводит с неё взгляд. Он приближается лишь однажды за вечер. Ученица Пятой стоит к нему спиной, о чем-то говоря со своим мужем. Хатаке решается что-то сказать ей, возможно, впервые с того дня, что был долгих пять лет назад, но замирает, видя, как вьётся выбившийся локон из прически; он замечает легкий пушок на ее шее и чувствует тонкий аромат ее вишневых духов. И этого всего становится слишком много для Какаши. Так оглушительно, непостижимо много... Он не стоит того.       Шестой стремительно покидает мероприятие, запираясь в своей маленькой холостяцкой квартирке так неподходящий ему по статусу, но столь созвучной его темной муке души. Он знает, что после он вновь будет искать ее.       Его дни так похожи один на другой. Они заполнены отвращением к себе... отвращением и любовью.       Но как бы Хатаке Какаши ни любил ее. Как бы ни была сильна его боль... Сакура не должна узнать об этом.       Сакура не должна.       Сакура...       Никогда.