Мятный чай

Канкуро не помнит, чтобы его по-настоящему любили: нежные ладони матери и тихие колыбельные ушли из памяти тихо, в одну из тех ночей после его первого убийства. Но это ничего, всегда говорил себе он. Зато можно поиграть с Темари. Можно сходить на работу к отцу, и рисовать там восковыми карандашами жирафов, слонов, оазисы, (ему пока нет десяти лет, он всё ещё так мал). Можно играть с умными мартышками, читать книги и мастерить на станке свои первые деревянные куклы. Можно дрожать, лёжа в кровати, слушая шелестящие шаги Гаары, по пятам которого крадётся песок. Потом о любви начинают шептать усерднее, и маленький Канкуро решает, что уж он-то, конечно, никогда и никого не будет любить. Хорошие ниндзя не болеют и не позволяют цветам распускаться в грудной клетке. Это же так глупо, любить кого-то, не отпускать, нанося себе вред, и бояться раскрыть свою тайну нужному человеку. В Академии ниндзя учителя говорили, что это трусость, а хороший воин не может быть трусом. Папа тогда ответил своему старшему сыну в какой-то редкий момент участия, поглядев мягким, мудрым взглядом, (таким непривычным и оттого странным), что нет ничего зазорного в смерти от ханахаки. На могилах «нелюбимых», печально улыбнулся отец, растут естественные сады, и это приносит столько же добра в мир, сколько одна крепкая любовь. Канкуро не поверил, а потом, много лет спустя, его спасли зелёные руки Харуно Сакуры. И слова отца вернулись в голову как непрошеные гости в виде дальних родственников. «Отчаяние,» — думал Канкуро, — «ханахаки держится на отчаянии. Если я обману себя, если буду считать, что нужно только время, и начну искать кого-то другого, эта болезнь меня не сожрёт». Это было похоже на отличный план. В тот же вечер ненароком вспомнилось, как Сакура заправила локон за ушко, вслух перечисляя эффекты яда: «частичная потеря зрения, высокая температура, тотальное падение иммунной системы, — она улыбнулась — но антидот почти готов, Канкуро-сан» — и его стошнило кровью, согнув от кашля в три погибели, листьями мяты. Зелёными, как её глаза. Казалось бы, ну всё, крыша. Можно брать лопату и начинать копать, вспоминая попутно самые трагичные стихи и составляя философскую эпитафию. Но Канкуро, как специалист по ядам, паниковал недолго. Любовь это здорово, но он — человек простой, выросший без чересчур драматичных нянек. Если есть проблема, надо её решать. Как сказала однажды пьяная в барабан Темари, пришедшая под утро с вечеринки: «ещё ни одна клёвая история не началась со слов однажды я очень удачно остался дома». Он аккуратно собрал каждый листик, (выпало приличное количество), и тщательно промыл под водой. Достал с дальней полки старинный фарфоровый чайник ещё номадических времён. Заварил себе мятный чай. На следующей же неделе Сабаку-но-Канкуро — человек яркий, но методичный — отбыл в Коноху новым послом, потому что даже до него дошли слухи, что Харуно Сакура сплёвывает по Учихе Саске колючий чертополох. Он планировал собрать на первое свидание букет из своей мяты и сказать что-нибудь вроде: «перестань тошниться гадостью, давай я лучше чай нам сварю. Сам насобирал, прямиком из грудной клетки. О тебе думал». Впрочем, как-то так он и сделал. Удивительно, но где-то между первым и последним глотком у Сакуры пропал кашель, появилась улыбка и глаза снова засияли живым огоньком. А чай с мятой, уже выращенной на балконе, они и потом пили, в дань традиции.